Николай Непомнящий - Люди-феномены Страница 41

Комментарий ученого

Антонина Добрякова, кандидат биологических наук:

– Феномен оборотничества принадлежит к тем явлениям, что издревле были известны всем культурным традициям мира. Где бы ни было – в Африке или Европе, Америке или Австралии, – люди знали об оборотнях, верили или не верили в них, допускали реальность явления или яростно отрицали ее. Чтобы охватить этот феномен в его полноте, следует, вероятно, последовательно остановиться на всех уровнях его проявления, то есть личном, социальном, культурном, философском и историческом.

Вопрос о происхождении веры в оборотничество и связанных с ним традиций не может быть решен без учета бытовавших в глубокой древности взглядов на происхождение человеческой натуры.

Вот как пишет об этом Э. Б. Тейлор в своей монографии «Первобытная культура»: «Понятие о принципиальном различии между человеком и животным, столь распространенное в цивилизованном мире, едва ли может сложиться у примитивных обществ. Люди, которым крики зверей и птиц кажутся похожими на человеческую речь, а их поступки так же руководимыми мыслями, как и у человека, совершенно логично допускают существование души у зверей, птиц и пресмыкающихся, наравне с людьми. Примитивная психология должна по необходимости признавать в животных те же характерные особенности, которые приписываются ею человеческой душе, а именно: жизнь и смерть, волю, суждение и способность видеть призраки в видениях и во сне. Что касается людей, дикарей и цивилизованных, которые верят в переселение душ, то они не только полагают, что животное может иметь душу, но думают, что эта душа могла жить прежде в человеческом существе, так что животное может в действительности оказаться их предком или некогда любимым другом». Далее автор справедливо отмечает, что вера в бессмертие животных душ, равно как и человеческой души, есть глубинная основа для развития тотемных культов, как племенных, так и – позднее – индивидуальных.

В самом деле, если человеческое тело является продуктом эволюции нашей планеты и состоит из совокупности биологических процессов отнюдь не уникальных для нас как для живых существ, то почему мы должны пролагать пропасть между нашим рассудком и сознанием животного? Другое дело, что существует принцип несводимости высшего к сумме низшего. Например, даже если наше тело состоит из тех же молекул, что и неживое в природе, то оно являет собою систему, во много раз более сложную, чем камень, даже если этот камень содержит тот же самый углерод и кислород, что и мы. Поэтому даже если генетически мы почти полностью обезьяны (разница в составе ДНК столь незначительна, что антропологов вообще изумляет, что мы так отличаемся внешне от гориллы), то, помимо этого, сверх того, сверх заложенного в нас как в обезьяну, есть некий уровень, превосходящий сознание животного.

Однако вместе с тем было бы бесполезно отрицать, что, подобно тому как наше тело сохраняет черты, полученные из мира живой природы, наш рассудок постоянно содержит в себе элементы природного, изначального своего состояния. Однако по мере социального развития эти черты как бы уходят на второй план, в область бессознательного, в мир первичных инстинктов, и потому их проявление ассоциируется с архетипом оборотня, человекозверя.

Вера в «сверхъестественные» свойства оборотней проистекает также от первичного тотемизма древности. С. А. Токарев пишет в своем труде «Ранние формы религии»: «…существует родовой, фратриальный, групповой, половой и индивидуальный тотемизм».

Каждая из этих разновидностей имеет свои особенности и с точки зрения теории оборачивания. Родовой тотемизм древности (вера в покровительство определенного животного над группой лиц, связанных кровными узами) сохранился до наших дней как убеждение в способности членов какой-либо семьи оборачиваться в это животное, причем свойство это передается из поколения в поколение. В европейской традиции такие качества фигурируют как негативные, по типу «проклятия», тяготеющего над родом за грехи его прародителей. Фратриальный тотемизм связан с племенным животным покровителем и, например, в Африке есть целые племена, члены которых убеждены, что обладают способностью оборачиваться в леопардов, гиен, носорогов и пр. Такие племенные тотемы нередко фигурируют затем в качестве геральдических эмблем и даже государственных символов. Лев и орел, так распространенные в государственных гербах у европейцев, несомненно, в древности были такими животными – племенными покровителями. Ведь и по сию пору в Америке орел фигурирует как первопредок и покровитель индейских племен.

Групповой тотемизм чаще всего связан с определенным родом деятельности. То или иное животное считается покровителем охоты, войны, домашнего очага или детей до юношеского возраста. Так же встречаются и разные покровители, например, воинских кланов в одном и том же племени, то есть возникает дифференциация уже внутри группы.

Особую категорию тотемизма составляют животные – покровители тайных племенных союзов, чаще всего мужских, но в мировой практике встречаются и женские тайные союзы. Тогда животное-покровитель наделяется способностью к магии и колдовству, а членов этого союза априорно считают оборотнями, способными принимать облик тотемного животного (колдуны-гиены в Африке, например). В случае же животных-покровителей воинских кланов нередко личные качества становятся определяющими при зачислении юноши под покровительство того или иного тотемного животного.

Традиция группового тотемизма в культуре сохранилась в виде ношения эмблемы – животных, принятых как символ, например, в футбольной команде («быки», «пантеры» и пр.) или даже политической партии (осел и слон у американских партий). В древности же эмблемой служила не картинка на футболке, а, как правило, кусок шкуры или даже голова, череп тотемного животного. Например, рогатые шлемы древнеевропейских народов происходят от черепов с рогами, надевавшихся когда-то на голову при обряде посвящения воинов. Индейские и сибирские шаманы при камланиях нередко покрывают голову выпотрошенной и высушенной головой тотемного животного. Групповой воинский тотемизм был тесно сопряжен с убеждением, что посвященные члены клана способны оборачиваться в животное-покровителя и стаями рыскать по окрестностям, нередко принося ущерб не только врагам, но и другим членам своего же племени.

Групповой тотемизм, как считает С. А. Токарев, был прародителем тотемизма индивидуального, веры в личных духов-покровителей из животного, растительного или даже потустороннего царства.

Традицию «охоты на ведьм» средневековая Европа унаследовала из очень древних времен. С точки зрения архаического общества, всякое отклонение от существующих стандартов рассматривалось как проявление демонических сил. Человека, страдающего кожными заболеваниями, вполне могли уничтожить не как носителя заразного недуга, а как сосуд, в который вселился злой дух. Средневековое европейское сознание унаследовало типичный для архаики стереотип непреодолимого барьера между человеком природным (человекозверем) и человеком социальным.

Итак, архаическое общество изначально ставит социальное выше природного и последнее рассматривается как элемент стихии, проявление сил зла. Именно в архаическом обществе все проявления оборотничества приобретают сугубо негативную оценку, а люди, подозреваемые в подобном, становятся объектом социального преследования. В Средневековье европейцы интерпретировали данный стереотип, персонифицировав дьявола как Лесного Человека, о чем неоднократно упоминается в данной книге. Лес при этом считался его владением и, соответственно, люди, попадавшие под его «юрисдикцию», приобретали облик зверей. Психологический парадокс средневековых схоластов состоял в том, что они не могли выйти из догматического противоречия: если природа человека суть природа божественная, то откуда в ней «дефекты» в виде зла и оборотничества, а если природа есть порождение дьявола, враждебное человеку, то как провиденциальный умысел допускает торжество зла в «царстве Господнем»? Поэтому существовало как бы раздвоенное общественное сознание: с одной стороны, яростное отрицание оборотничества (ибо Бог не может допустить зла в свою природу), с другой – постоянное преследование за это (раз Бог не может справиться с дьяволом (вариант – не хочет), то это должны делать представители его церкви). Обе эти позиции сосуществовали в европейском сознании на протяжении всей эпохи Средневековья и благополучно сохранились до наших дней. Правда, в нынешние времена ученые не задумываются об источнике своего убеждения о том, что оборотней не может быть «потому, что не может быть никогда», но вместе с тем, если это существует, – то это непременно негативное явление, род патологии.

Вопрос о патологии здесь особенно важен, потому что, как уже упоминалось, архаическое сознание крайне негативно относится к любым отклонениям от существующего социального стандарта. В средневековой Европе женщине было достаточно одной погулять в лесу, чтобы ее могли заподозрить в связях с нечистой силой. Архаическое общество начинает активную «охоту на ведьм» тогда, когда чувствуется угроза стабильности и сохранению существующих порядков. Любая ситуация перемен может спровоцировать усиление контроля над населением и активное истребление всех, кто может быть причастен к носителям изменений. Поэтому и возникает кажущийся парадокс между просвещением и «охотой на ведьм» в Европе. На самом деле последнее явилось реакцией социальных структур на первое.