Лобсанг Рампа - Отшельник. (THE HERMIT) Страница 5

Медленно появился старый отшельник. Даже неопытному глазу молодого человека он показался заметно ослабевшим. Тяжело дыша, старец привел себя в порядок и проворчал:

— Мое время подходит к концу, но я не могу покинуть этот мир, пока не передам тебе все свои знания. Вот специальная травяная настойка, обладающая большой силой, которую мне дал один ваш известный Учитель именно на этот случай: если я сильно ослабею и ты будешь бояться за мою жизнь, влей мне в рот шесть капель, и я опять приду в себя. Мне запрещено покидать свое тело, пока я не выполню поставленную передо мной задачу.

Он порылся в складках своей мантии и достал маленький каменный пузырек, который молодой монах принял у него с величайшей осторожностью.

— Теперь продолжим, — сказал старый человек. — Ты сможешь поесть, когда я устану и мне потребуется некоторое время для отдыха. А теперь — СЛУШАЙ и приложи все старания к тому, чтобы запомнить. И пусть ни на что не отвлекается твое внимание, потому что то, что я скажу, важнее моей жизни и важнее твоей. Это знания, которые необходимо сохранить и, когда придет время, передать дальше.

После короткого отдыха к нему, казалось, опять вернулись силы. Его щеки окрасились слабым румянцем. Устроившись поудобнее, он начал:

— Ты должен помнить все, что я тебе уже рассказал. Так что продолжим.

Дискуссия продолжалась и, по моему мнению, очень горячая, но в конце концов разговоры закончились. Послышалось шарканье множества ног, потом шаги: маленькие легкие шаги, похожие на шаги птицы, перепрыгивающей с места на место в поисках личинок; тяжелые шаги, увесистые, как неуклюжие шаги тяжело груженого яка; шаги, ставившие меня в тупик, потому что, казалось, что они не могут принадлежать людям, которых мне приходилось встречать. Но мои размышления о шагах были внезапно прерваны. Чья-то рука схватила меня за руку и голос произнес:

— Идем с нами.

Другая рука захватила мою вторую руку, и меня повели по полу, который моим босым ногам казался сделанным из металла. У слепых очень сильно развиваются все остальные чувства: я чувствовал, что мы пересекаем что-то вроде металлической трубы, хотя я и не мог себе представить, как это может быть.

Старый человек остановился, как будто опять перед ним встала незабываемая картина, потом продолжал:

— Вскоре мы достигли более просторного места, что я смог определить по тому, как изменилось эхо. Впереди возник скользящий металлический звук, и один из тех, кто меня вел, очень вежливо заговорил с кем-то, кто, по-видимому, был старше его. Что он говорил, я, конечно, не мог понять, потому что разговор шел на каком-то особом языке, на языке писка и щебетания. В ответ на явный приказ меня подтолкнули вперед, и скользящая металлическая дверь, издав мягкий звук, закрылась за мной.

Я стоял, чувствуя, как кто-то в упор рассматривает меня. Я слышал шуршание материи и скрип, который, как я мог себе представить, исходил от сиденья, подобного тому, на которое прежде усадили меня. Потом тонкая костистая рука взяла меня за правую руку и повела вперед.

Отшельник на мгновение прервал свою речь и усмехнулся.

— Можешь себе представить, что я чувствовал? Я находился внутри живого чуда, я не знал, что передо мной, и я должен был без колебаний верить тем, кто меня вел.

Наконец этот человек обратился ко мне на моем собственном языке:

— Садись сюда, — сказал он, мягко подталкивая меня вниз.

От страха у меня перехватило дыхание, мне казалось, что я падаю на постель из пуха. Потом сиденье, или что это там было, крепко сжало меня со всех сторон. По бокам находились подпорки или подлокотники, предназначенные, по-видимому, для того, чтобы помешать падению, если ты вдруг уснешь, убаюканный этой странной мягкостью.

Человека, сидевшего напротив меня, казалось, забавляла моя реакция. Я мог судить об этом по плохо сдерживаемому смеху, но, по-видимому, многих забавляет поведение тех, кто не может видеть.

— Ты напуган, и все, что окружает тебя, кажется тебе странным, — донесся до меня голос моего визави.

Да, это было мягко сказано!

— Не тревожься, — продолжал он, — тебе ни в коем случае не причинят вреда. Наши исследования показали, что ты обладаешь замечательной эйдетической памятью, поэтому мы собираемся дать тебе информацию, которую ты никогда не забудешь и которую ты через очень много лет должен будешь передать тому, кто пойдет твоим путем.

Все это казалось таинственным и, несмотря на его заверения, очень пугало меня. Я ничего не отвечал, но сохранял спокойствие, ожидая следующего замечания. Ждать пришлось недолго.

— Ты должен увидеть все прошлое, — продолжал голос, — рождение вашего мира, источник появления богов и то, почему пламя небесных колесниц имеет к вам прямое отношение.

— Уважаемый господин! — воскликнул я. — Вы использовали слово «увидеть», но мне удалили глаза, я слеп, я вообще ничего не вижу.

Последовало какое-то бормотание, свидетельствующее о том, что я вызвал его раздражение, и в его ответе прозвучали суровые нотки.

— Нам известно о тебе все, даже больше, чем ты сам когда-либо сможешь узнать. Твои глаза удалены, но зрительный нерв цел. Наши знания позволяют нам подсоединиться к твоему зрительному нерву, и ты увидишь все, что мы сочтем нужным.

— Значит ли это, что я опять буду видеть? — спросил я.

— Нет, это не так, — последовал ответ. — Мы собираемся использовать тебя для конкретной цели. Восстановить тебе зрение навсегда — значит дать тебе возможность вернуться в свой мир с устройством, намного опережающим его науку, а это недопустимо. А теперь хватит разговоров, я должен вызвать своих помощников.

Вскоре донесся уважительный стук, а вслед за ним я услышал звук скользящего металла. Состоялся разговор — по-видимому, вошедших было двое. Я почувствовал, как мое сиденье движется, и попытался подпрыгнуть. К своему ужасу, я ощутил, что мои движения ограничены со всех сторон. Я не мог двигаться по этому странному сиденью, которое, как оказалось, легко скользит во всех направлениях.

Мы двигались по переходам, где доносящееся до меня эхо вызывало у меня очень странные впечатления. В конце концов сиденье резко повернулось, и мои подрагивающие ноздри были атакованы множеством удивительных запахов.

Нас остановил отданный шепотом приказ, и чьи-то руки подхватили меня под ноги и под плечи. Меня легко подняли, перенесли в сторону и опустили вниз. Это меня напугало — вернее, вызвало настоящий ужас. Ужас усилился, когда плотный ремень обхватил мою правую руку чуть выше локтя.

Давление возрастало, так что мне казалось, будто моя рука раздувается. Потом я почувствовал укол в левую лодыжку, и у меня появилось невероятное ощущение, как будто что-то ползет у меня внутри.

Последовала еще одна команда, и я почувствовал у своих висков два холодных, как лед, диска. Донеслось жужжание, как будто рядом пролетала пчела, и я почувствовал, что мое сознание расплывается.

Передо мной стали появляться яркие вспышки пламени. Зеленые, красные, пурпурные — полосы всех цветов. Потом я пронзительно закричал: я был лишен зрения, значит, я находился на Земле Дьяволов и они готовили мне пытки. Короткая острая боль, похожая на булавочный укол, — и мой ужас стал стихать. Меня больше ничто не беспокоило!

Я услышал голос, обращающийся ко мне на моем собственном языке, который говорил:

— Не бойся, мы не причиним тебе вреда. Сейчас мы сделаем так, что ты сможешь видеть. Какой цвет ты видишь сейчас?

Когда я отвечал, что вижу красный, вижу зеленый, вижу все остальные цвета, я полностью забыл о своем страхе. Потом я вскрикнул от удивления: я мог видеть, но то, что я увидел, было настолько странным, что я не мог этого постичь.

Как теперь описать то, что описать невозможно? Как можно пытаться нарисовать картину того, что я видел, если на нашем языке нет для этого подходящих слов, если у нас отсутствуют понятия, которые подошли бы для этого случая?

Здесь, в Тибете, мы знаем достаточно слов и фраз, посвященных богам и дьяволам, но когда человек, не знаю каким образом, сталкивается с работой богов или дьяволов, что может он сделать, что может он сказать, как может он все это описать?

Я могу рассказать только то, что я видел. Но мое зрение находилось вне моего тела, и с его помощью я мог видеть сам себя. Это было зрелище, которое больше всего лишало присутствия духа, переживание, которое мне никогда не хотелось бы повторить. Но давай начнем сначала.

Один из голосов просил меня сказать, когда я увидел красный цвет, когда я увидел зеленый и все остальные цвета, и потом — это необычайное переживание, эта белая изумительная вспышка, и я обнаружил, что я пристально вглядываюсь — именно это слово кажется мне единственным подходящим — в сцену, совершенно чуждую всему, что я до сих пор знал.