Эбен Александер - Доказательство Рая. Реальный опыт нейрохирурга Страница 7

Она подошла к кровати, взяла мою руку и стала ее поглаживать.

Так Филлис и просидела до утра, не выпуская моей руки и поддерживая между нами связь, которую считала необходимой для того, чтобы помочь мне все преодолеть. В палате лишь тихо жужжала аппаратура, да через каждый час заходила дежурная медсестра измерить мне температуру.

Насмешливое замечание о слишком большом значении, которое жители южных штатов придают семейным отношениям, давно стало избитым клише, но такие уж мы есть. Когда в 1988 году я приехал в Гарвард, больше всего меня поразило в северянах то, что они будто стеснялись признаться в том, что нам, южанам, казалось само собой разумеющимся: твоя семья – это ты сам.

Для меня же отношения с семьей – с родителями и сестрами, а позднее с Холли, Эбеном и Бондом – всегда были источником жизненной энергии и надежности, а в последние годы и подавно. Я всегда полагался на поддержку семьи, которой мне часто не хватало – будь то на севере или на юге.

Мы с Холли и детьми изредка посещали нашу епископальную церковь. Но на самом деле я не очень отличался от тех, кто заглядывает в церковь только в Рождество или на Пасху. Я приучал сыновей молиться перед сном, но не был духовным лидером в доме. Мне не удавалось избавиться от сомнений в существовании Бога. Хотя я рос с желанием верить в Бога, в рай и загробную жизнь, долгие годы научной деятельности заставляли меня задаваться вопросом: как могут существовать эти феномены? Современная неврология учит нас, что мозг является источником сознания – разума, души, духа, назовите как хотите эту невидимую и неощутимую субстанцию, которая действительно делает нас такими, какие мы есть, – и я практически не сомневался в этом постулате.

Подобно большинству медиков, которые непосредственно общаются с умирающими пациентами и их родственниками, за многие годы практики мне приходилось слышать – и даже видеть – кое-какие необъяснимые явления. Я относил эти явления к области неизвестного и забывал о них, считая, что для каждого случая имеется какое-либо разумное объяснение. Это не значит, что я был настроен против сверхъестественных представлений. Поскольку мне доводилось постоянно видеть невероятные физические и душевные страдания людей, я никогда бы не лишил больного утешения и надежды, которые давала вера. Больше того, я и сам с радостью обрел бы веру.

Однако с возрастом это становилось все менее вероятным. Подобно тому как океанские волны подмывают берег, мои научные взгляды незаметно, но упорно подрывали мою способность поверить в нечто большее. Казалось, наука постоянно доказывает, что наша роль во Вселенной практически нулевая. Приятно было бы обладать верой. Но наука бесстрастна, ее интересует не вера, а факты.

Меня трудно заинтересовать тем, что невозможно увидеть или потрогать. Именно стремление прикоснуться к тому, в чем я пытаюсь разобраться, вместе с желанием пойти по стопам отца, и привело меня в нейрохирургию. Несмотря на всю загадочность мозга, он конкретен и материален. Когда я учился в медицинской школе Дьюка, мне доставляло огромное удовольствие рассматривать под микроскопом изящные нейроны, между которыми вспыхивает синаптическая связь, становящаяся источником сознания. В хирургии мозга меня привлекало именно соединение абстрактного и физически материального. Чтобы добраться до мозга, нужно рассечь и раздвинуть кожу и ткани, покрывающие череп, а потом просверлить черепную кость при помощи высокоскоростной пневматической хирургической дрели «Мидас Рекс». Этот очень сложный инструмент стоит тысячи долларов. Однако, по сути, это обыкновенная дрель. Точно так же хирургическую операцию на мозге, при всей ее невероятной сложности, вполне можно сравнить с ремонтом хитроумного электрического прибора или механизма. Я слишком хорошо знаю, что мозг – это механизм, который продуцирует сознание. Правда, пока еще ученые не могут объяснить, как это удается нейронам, но открытие тайны уже не за горами. Это каждый день доказывалось в операционной. Пациентка приходит к вам с жалобой на головные боли и ослабление умственной деятельности. Вы делаете магнитно-резонансную томограмму и обнаруживаете опухоль. Затем проводите пациентке общую анестезию, удаляете опухоль, и через несколько часов она снова приходит в сознание и возвращается в этот мир. Больше нет головных болей и никаких проблем с сознанием. Внешне все очень просто.

Мне по душе была эта простота – абсолютная честность и ясность науки. Я ценил науку за то, что она не оставляет места для всяких фантазий и неподтвержденных домыслов. Если какой-либо факт устанавливается как ощутимый и достоверный, он принимается. Если нет – отвергается.

Такой подход практически не допускал размышлений о душе или о духе, ибо существование личности после того, как мозг, который его поддерживал, прекращал работать, также прекращалось. И делал еще более бессмысленными слова, которые я постоянно слышал в церкви: «Жизнь бесконечна».

Вот почему я полностью полагался на семью – на Холли и моих сыновей, на трех сестер и, конечно, на отца и мать. Без преувеличения могу сказать, что я никогда бы не смог заниматься своей профессией – ежедневно проводить операции на мозге и видеть довольно страшные вещи, – если бы не чувствовал их любовь, поддержку и понимание.

Именно поэтому Филлис, посоветовавшись по телефону с Бетси, решила в ту ночь дать мне обещание от имени всей семьи. Сидя у кровати и держа мою вялую, безжизненную руку, она заверила меня, что независимо от того, что со мной будет, кто-нибудь все время будет находиться рядом и держать меня за руку.

– Мы не дадим тебе уйти, Эбен, – сказала она. – Тебе необходим якорь, который удержит тебя здесь, с нами. И мы дадим тебе этот якорь.

Она и не догадывалась, какое огромное значение будет иметь этот якорь в предстоящие дни.

Глава 7

Струящаяся мелодия и врата

Во мраке возникло нечто.

Медленно вращаясь, оно испускало тончайшие лучи золотисто-белого света, и постепенно окружающая меня тьма стала раскалываться и распадаться.

Затем я услышал новый звук: живое звучание прекрасной музыки, насыщенной богатством тонов и оттенков. По мере того как на меня нисходил этот ясный белый свет, музыка становилась все громче и заглушала монотонный стук, который, казалось, целую вечность был единственным, что я здесь слышал.

Свет все приближался, словно вращаясь вокруг невидимого центра и распространяя вокруг пучки и нити чистого белого сияния, которое, теперь я отчетливо видел, поблескивало золотом.

Затем в самом центре сияния появилось еще что-то. Я напряг сознание, изо всех сил стараясь понять, что это такое.

Отверстие! Теперь я смотрел не на медленно вращающееся сияние, а сквозь него. Едва осознав это, я начал стремительно подниматься вверх. Послышался свист, напоминающий свист ветра, и через мгновение я вылетел в это отверстие и оказался в совершенно ином мире. Никогда я не видел ничего более странного и вместе с тем более прекрасного.

Сияющий, трепетный, полный жизни, ошеломляющий, вызывающий самозабвенный восторг… Я мог бы до бесконечности громоздить определения, чтобы описать, как выглядел этот мир, но их просто не хватает в нашем языке. У меня было чувство, будто я только что родился. Не переродился и не возродился, а впервые появился на свет.

Подо мной расстилалась местность, покрытая густой роскошной растительностью, походившая на Землю. Это и была Земля… но вместе с тем не была. Ощущение можно сравнить с тем, как если бы родители привезли тебя в какое-то место, где ты прожил несколько лет в раннем детстве. Ты не знаешь это место. Во всяком случае, так тебе кажется. Но, оглядываясь вокруг, чувствуешь, как что-то притягивает тебя, и понимаешь, что в самой глубине твоей души хранится память об этом месте, ты его вспоминаешь и радуешься, что снова здесь оказался.

Я летел над лесами и полями, реками и водопадами, время от времени замечая внизу людей и весело играющих детей. Люди пели и кружились в танце, иногда я видел рядом с ними собак, которые тоже радостно бегали и прыгали. На людях были простые, но красивые одежды, и мне казалось, что цвета этой одежды были такими же теплыми и яркими, как трава и цветы, усеивающие всю местность.

Прекрасный, невероятный призрачный мир…

Но только этот мир не был призрачным. Хотя я не знал, где находился и даже кем был, я чувствовал абсолютную уверенность в одном: мир, в котором я вдруг очутился, совершенно реальный, настоящий.

К сожалению, слово «реальный» неадекватно тому, что я пытаюсь описать. Представьте себя ребенком, который пошел летом в кино. Допустим, фильм оказался хороший, и вы смотрели его с большим удовольствием. Но потом он закончился, вы вышли из кинотеатра и снова окунулись в живую и радостную атмосферу погожего летнего дня. Ощутив на коже ласковое тепло солнца и вдохнув свежий воздух, вы недоумеваете, зачем вам понадобилось провести целых два часа в душном и темном кинотеатре.