Александр Дугин - Finis Mundi. Записи радиопередач Страница 7

Не пугайтесь и не озирайтесь по сторонам, самую центральную часть текста мы опустили по соображениям политической корректности. Рожденному свыше наш привычный мир представляется кошмарным и пугающим театром теней. Обыденное предстает чудовищным, то, что люди мира сего просто не замечают бросаются в глаза. Как в периоды психического расстройства или в наркотическом опыте слова странно меняют смысл, формы предметов расплываются, знакомые ситуации и самые обычные люди кажутся зловещими знаками пугающими монстрами. Такой взгляд на посюстороннее из потустороннего вдохновил Густава Майринка на целую серию бытовых зарисовок. отраженных в его рассказах, романах, новеллах. В устах посвященного даже обычные австрийские имена начинают звучать как-то особенно зловеще

Доктор Иов Паперзум. Неисправимый ягнятник Амадей Кнедльзеддер, Посещение доктором Оберейтом пиявок, уничтожающих время. Растения доктора Чиндерелла, Зенон Заваньевский, импрессарио чудовищ Доктор Газельмайер, кормящий луну. Лорд Гопплес из общества не умерших покойников

все эти галлюцинативные персонажи кишат в произведениях Майринка. Эстетика чрезмерности служит писателю для того. чтобы передать специфически инициатическое восприятие мира и людей тем, кто посвящен в реальные таинства. Жандармы и старьевщики, нищие и циркачи, ученые и светские дамы несут на себе безошибочно схватываемую Майринком печать големичности. Это лишь глиняные фигуры. Хабал гармин, дыхание костей, гротескные марионетки, ведомые случайно пришедшими демонами. В некоторые критические моменты истории, в периоды социальных потрясений эта гротескность становится явной не только для посвященных, но и просто для внимательных свидетелей. И тогда обнаруживается, что человек это не человек, но скорлупа, тень, личина, под которой прячется вереница темных духов. Причем речь идет не только о явно одержимых, но обо всех без исключения. Ситуация начала века, в которой жил и писал Гстав Майринк поразительно напоминает то безвременье, в которое довелось жить нам.

Общество не умерших покойников строящих капитализм…

Одна лишь КлараМне в мире параТрала-трала-тралаТра-ла-ла-ла-ла

Мы все ели кислые грибки, плавающие вместе с какой-то острой травой в слизистой, прозрачной, как вода, жидкости. И вдруг у нашего стола появился странный акробат в болтающимся трико, а направо от него напудренный горбун с белым как лен париком. Рядом с ним женщина: и все смеялись. Ах, да что там. Подумал я, ах да что там. Потом горбун в зеленом покрытом пятнами камзоле держал на коленях уличную девку и сдирал с нее платье дрожащими, угловатыми движениями как бы в пляске святого Витта. Словно следуя ритму неслышной музыки. Вдруг я услышал голос горбуна: Между одной секундой и следующей есть всегда граница, но она лежит не во времени, ее можно только мыслить. Это петли. Как в сетке. Если даже сложить все границы еще не получится времени. Вы живете пятьдесят лет, из них десять у вас крадет школа остается сорок. И двадцать пожирает сон: остается двадцать. И десять заботы: остается десять. И пять лет идет дождь: остается пять. Из них вы четыре проводите в страхе перед завтра: итак вы живете один год может быть! Почему же вы не хотите умереть Смерть хороша. Там всегда покой. И никаких забот о завтрашнем дне Там безмолвное настоящее, какого вы не знаете, там нет ни до, ни после. Там безмолвное настоящее, какого вы не знаете Это те скрытые петли между двумя секундами в сети времени. Слова горбуна пели в моем сердце я взглянул и увидел. Что у девушки спустилась рубашка и она голая сидит у него на коленях. У нее не было грудей и не было живота. Только какой-то фосфоресцирующий туман от ключицы до бедра. Горбун схватил рукою этот туман и что-то загудело, словно басовые струны, и с грохотом посыпались куски известкового камня. Вот какова смерть почувствовал я как известковый камень.

Одна лишь КлараМне в мире параТрала-трала-тралаТра-ла-ла-ла-ла

Химеры обезумевшей реальности пытаются сбить посвященного с пути. Темное население ближнего зарубежья в магическом смысле, естественно эфиальты, гоблины, скорлупы, клиппот, призраки стремятся захватить ищущего пробуждения в свой страшный и бессмысленный хоровод. Сразу за магической границей лежит малопривлекательный мир. В общем и целом напоминающий наш собственный он также бессмысленнее и скучен, также эфемерен и преходящ, так же пуст и невразумителен. В суетной жизни мелких демонов не больше смысла, чем в заботах государственных чиновников или новых русских. Такие же косые оплывшие рожи, тот же глуповатый хохоток, та же терпкая влажная мразь души. Более того, между этими двумя пластами реальности существует крепкий сговор. Их объединяет общая тайна тайна пустого ореха, желающего быть расколотым… Герои Майринка по долгу плутают в лабиринтах внешних сумерек, сталкиваясь со всем черным пантеоном стражей порога. Миновать их не так-то просто. Страх и влечение, раз возникнув, могут погубить все дело навечно. Магическое пробуждение не для чистоплюев. Темные демоны часть нас самих. Ведь мы големы, оживленные тусклым мерцанием не принадлежащей нам жизни. Данной в рассрочку и с возвратом. Мы сами дыхание костей. Стражи порога.

Только признав это, перешагнув через отвращение (и самоотвращение) можно пойти дальше, вглубь манящих регионов духа туда, дворцы волшебного Андрогина, где нет времени и пространства и лишь белые крылатые фигуры строго и сосредоточено чертят сложные геометрические фигуры на желтом пергаменте судьбы мира и логику космических циклов…

Каждый человек это инструмент, только сам этого не знает. И лить одно Я не инструмент: оно пребывает в Срединной Империи, вдали от знаков плюс минус. Все остальное только инструмент. Невидимое инструмент Я.

Теме прорыва за опасные владения Стражей Порога, доминионы черных двойников, посвящен самый объемный и сложный роман Густава Майринка Ангел Западного Окна. Он повествует о духовном пути английского алхимика и мага Джона Ди. Лабиринты уводящих от цели магических ситуаций воплощены в двусмысленной и тревожной фигуре зеленого ангела, вестника промежуточного мира, состоящего наполовину из сублимированных энергий плоти, а на половину из сгущенных дыханий потустороннего. Центробежная сила действует не только на периферии в мире материи, но и на более приближенных к центру орбитах. В этом и состоит риск магического пути здесь можно навсегда остаться черным сателлитом какой-то вторичной и зловещей демонической звезды… Сам Джон Ди, которого посвященные из ордена Golden Dawn in the outer, считали создателем могущественного енохианского языка, (это и был язык зеленого ангела) преодолевает хотя и с большим трудом все препятствия. Но другой персонаж художественно более выразительный Бартлет Грин навсегда остается в промежуточном измерении в мирах Изиды Черной, лунной матери, покровительницы кошек, нищих, акробатов и бродячих актеров. (Честно гвооря, и это не мало). Бартлет Грин в Ангеле Западного Окна рассказывает о своей инициации в культ Черной Изиды:

Внезапно я увидел странный мир: в воздухе кружились синие неведомой породы птицы с бородатыми человеческими лицами, звезды на длинных паучьих лапках семенили по небу, куда-то шествовали каменные деревья, рыбы разговаривали между собой на языке глухонемых, жестикулируя неизвестно откуда взявшимися руками… черный дым… на самом горизонте… какой-то плоский, словно нарисованный… Чем выше он поднимался, тем становился шире, пока не превратился в огромный черный треугольник, обращенный вершиной к земле. Потом он треснул, огненно-красная рана зияла сверху донизу, а в ней с бешеной скоростью вращалось какое-то чудовищное веретено… наконец я увидел Изиду Исаис. Черную Мать… Тысячерукая она ткала на своей гигантской прялке человеческую плоть… кровь струилась из раны на землю, алые брызги летели в разные стороны…. попадали на меня, теперь я стоял окропленный зловещей экземой красной бубонной чумы, видимо, это и было тайное крещение кровью….. на оклик Великой Матери та, что спала во мне подобно зерну, проснулась, и я, слившись с нею, дочерью Исиды, Исаис, в единое двуполое существо пустил ростки на земле вечной жизни…

Впечатляющее описание первой стадии тантрической инициации. Слияние с дакиней ипостасью черной богиней Кали. В алхимии это называется режимом женщины. Доминацией Луны.

Дщери Иерусалимские! Черна я, но красива. Как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы… О как ты прекрасна, возлюбленная моя, как ты прекарсна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими, как стадо коз, сходщих с горы Галаадской… Восстани, севере и гряде, юже, и повей во вертограде моем, и да потекут ароматы мои