Филип Боневитс - Реальная магия Страница 7

На этом мы пока завершим список основных законов магии. Я не сомневаюсь, что существуют и другие. Есть также ряд методов и процедур, которые многие люди возводят в ранг законов. Здесь же мы вкратце рассмотрели определенные принципы, которые можно найти почти в любой книге о западной, восточной или антропологической магии.

Несомненно, найдутся и те, кому захочется дополнить этот список какими-нибудь «нравственными законами». Я еще не встречал нравственных законов (за исключением самовнушенных), которые могли бы найти применение в магии, и отказываюсь засорять научную книгу законодательными актами, принадлежащими царству этики и религии. Хотя я лично считаю, что никакая наука не должна использоваться для истребления людей, я не могу навязать свою точку зрения ни законам баллистики, если в меня целятся из пистолета, ни моим читателям, которые, вероятно, с удовольствием сделали бы то же самое.

Желающие могут включить мораль в закон Причин и Следствий, работающий в магии, каки в любых других областях науки. Подобно неуклюжему мальчишке с иглой и ниткой, они наплачутся, пытаясь пришить одно к другому.

Читая оккультные труды, вы обнаруживаете в них разнообразные законы, принципы, правила, методы, пути, техники, откровения и так далее ad nauseam.[10]

По большей части, их нетрудно свести к общим или частным проявлениям основных законов; если вы найдете нечто совершенно новое, дайте мне знать об этом. Тем не менее, если не считать таких авторов, как Кроули и Форчун, вы обнаружите, что принципы, проповедуемые в оккультных книгах, погребены под «тоннами» абстракций, нравственных рассуждений, предрассудков и обычного мусора. Их пишут люди, сами не имеющие принципов, если не считать их солидного счета в банке. В наши дни «оккультизм» пишется как occultism.

Глава 2. Развлечения и игры с определениями

— Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, — сказал Шалтай-Болтай презрительно.

— Вопрос в том, подчинится ли оно вам, — сказала Алиса,

— Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, — сказал Шалтай-Болтай. — Вот в чем вопрос!

Льюис Кэрролл только что представил нам одну из труднейших лингвистических проблем — вопрос о том, обладают ли слова тем смыслом, который мы в них вкладываем, или же имеют внутренний смысл, существующий независимо от того, нравится нам это или нет. Эта проблема доставила немало беспокойства преподавателям английского языка. Словари и учебники грамматики отражают то, как мы пользуемся словами, или то, как нам следует пользоваться словами?

Как бы там ни было, официальные ученые и оккультисты пользуются усложненным техническим жаргоном, а нам, простым смертным, нужны слова с ясным и конкретным значением. Но язык — очень хитрая штука. Как только мы подбираем слово, появляются синонимы, омонимы, антонимы, и мы вязнем в трясине соперничающих символов.

В идеальном случае язык представляет собой набор символов с правилами их использования и предназначен для определенного количества людей. Некоторые языки, вроде русского, английского и китайского, служат средством общения для сотен миллионов людей. Другие, например нотная грамота и языки компьютерного программирования, имеют значительно менее широкое распространение.

Хотя слова и должны обладать определенным смыслом, чтобы люди могли разговаривать друг с другом, тем не менее мы часто пользуемся одинаковыми словами для обозначения разных явлений или различными словами для описания одного и того же действия. Возможно, вам будет интересно узнать, что большая часть этой главы посвящена определению трех коротких слов, известных всем и каждому: «оккультизм», «наука» и «магия».

Существительное, например «собака», является знаком, который можно озвучить или изобразить. Когда вы читаете или слышите этот знак и ассоциируете его с определенным понятием в своем сознании, то превращаете его в символ. Такое описание, как «четвероногое млекопитающее, покрытое шерстью, издающее лающие звуки, обладающее особым запахом и т. д.», является определением «собаки». Как можно убедиться, определения почти всегда гораздо длиннее, чем слова, которые они определяют. Проблемы возникают в том случае, когда люди имеют различные определения для одного и того же слова или же пользуются разными словами для выражения одинаковых понятий.

Если вы скажете своим друзьям, что недавно видели гритца, они, пожалуй, спросят вас, что это такое. Вы можете дать следующее описание: «Он примерно сорока футов ростом, четвероногий, очень шумный, довольно безобразный и не пользуется дезодорантом». Если вы остановитесь на этом, один из ваших друзей может предположить, что вы видели динозавра, другой — исполинского трубкозуба, третий — Годзиллу и так далее. По мере того как ваше описание-определение обрастает новыми подробностями, друзья начинают качать головами и спрашивать, сколько вы выпили. Но если тысяча людей видит гритца (не говоря уже о тесно связанных с ним гротце и гратце) в течение долгого времени и каждый пробует описать его, вы получите Тысячу разных описаний гритца, хотя каждый узнает его с первого взгляда.

Разобравшись с этим, давайте перейдем к теме обсуждения и попробуем определить несколько основных терминов, которыми мы будем пользоваться в этой книге. «Некоторые слова очень вредные… Впрочем, я с ними со всеми справляюсь. Светово-дозвуконепроиицаемость! Вот что я говорю!»

Слово оккультный означает скрытый. Не больше того.

Но оно вызывает в сознании образы людей в черных мантиях; обнаженных лам Тибета; старых ведьм, склонившихся над горшками с кипящим варевом, или жрецов с мечами и чашами, поющих заклинания на давно забытом языке, в то время как из кругов и треугольников, нарисованных на полу, выползает туман, скрывающий ужасных демонов, и бог знает, что еще.

Откуда вся эта чепуха и неразбериха? Дело в том, что, как и в случае с гритцем, многие люди в течение долгого времени давали разные описания одного и того же понятия. Все эти описания, хорошие и плохие, складывались в схемы и использовались многими поколениями людей. Поэтому проще всего будет сказать, что оккультизм является исследованием оккультного.

Слово означает «упорядоченное знание». Степень упорядоченности не конкретизируется, хотя распространенное представление о бесконечных шкафах и полках с каталожными карточками является частью мифа о науке. По некой странной причине слова «оккультизм» и «наука» были превращены в антонимы, как будто по своей природе они полностью противоположны друг другу. Полезно будет изучить некоторые аргументы людей, стремящихся разделить царства «науки» и «оккультизма».

Первоначально все технические и научные знания были оккультными. В современной науке нет ни одной области, которую нельзя было бы проследить, путешествуя в прошлое, до того времени, когда предмет ее изучения был частью оккультизма. Физика и химия некогда находились в ведении физическои алхимии, да и само слово «химия» происходит от того же арабского корня, что и «алхимия». Медицина, астрономия, зоология, ботаника, метеорология и десятки других «логий» были привилегией жрецов, священников, чародеев, знахарей и шаманов.

Все научные дисциплины приобрели более или менее современный вид лишь после того, как их в буквальном смысле дисциплинировали, то есть систематизировали в значительно большей степени, чем раньше и подвергли тщательной проверке. Лишь покинув царство оккультного, наука стала достоянием общественности.

Итак, наука — это упорядоченное знание. Но насколько упорядоченным должно быть знание, чтобы мы могли назвать его «наукой»? Большинство оккультных дисциплин обладает некоторой упорядоченностью, хотя попадаются весьма запутанные предметы. С чего начать?

Определяющий критерий, заслуживает ли нечто названия «научный», — это наличие или отсутствие людей, исполняющих мистический ритуал, известный антропологам как, так называемый «научный метод». К сожалению, на самом деле существует два научных метода, отдельных, но взаимодополняющих. Пассивный метод называется наблюдением, активный — экспериментированием. Еще несколько веков назад в науке безраздельно господствовало наблюдение, но затем люди начали изобретать различные механизмы и технологии. Вскоре экспериментирование получило широчайшую известность и использовалось повсеместно до тех пор, пока большинство людей не стало думать, что наука и есть экспериментирование. Никто не заметил, что в мире по-прежнему существует много наблюдающих ученых не потому, что они не хотят экспериментировать, а потому, они не могут этого делать.

Скажем так: палеонтологи, экономисты, антропологи, историки, метеорологи, археологи, астрономы и многие другие ученые не имеют практически никакой власти над предметами, которые они изучают. Как бы блистательно ни выглядели синхрофазотроны и космические станции, остаются понятия, явления, которыми просто нельзя манипулировать и которые нельзя смоделировать в лабораторных условиях. Пройдет еще немало времени, прежде чем геолог сможет устроить землетрясение или извержение вулкана ради эксперимента. В действительности все, что могут сделать ученые, — это изобретать новые способы наблюдения и новое оборудование для экспериментов.