А. Гопаченко - Хиромантия Страница 7

Идея эта, некогда признаваемая Тихо Браге, Кеплером и Бэконом, уже близка если не к принятию, то по крайней мере к тому, что современная наука будет терпима к ней.

В Четенгеме знаменитый профессор д’Обине, председательствуя на одном из последних заседаний британского собрания, говорил следующее в своей вступительной речи:

«Если на направление куска стали, подвешенного в нескольких футах от земли, может, как уверял полковник Сабин, влиять положение такого тела, как Луна, отстоящего на 200000 миль от нашей планеты, то кто может обвинить в странности верование древних астрологов во влияние планет на человеческую судьбу»?

Мы принимаем это беспристрастное признание науки. И в настоящую минуту, опираясь на это признание, мы поищем доказательство того, что электричество или другая свободная сила той же природы, – душа и связь миров, – есть причина линий, обозначенных на ладони.

Мы видели, что древние маги, а за ними и Аристотель, признавали, что эти линии, так же как и телесные формы, называемые знаками, творились под влиянием звезд и особенно под господствующим влиянием той минуты, когда ребенок являлся на свет, но под влиянием, во всяком случае умеряемом личностью или индивидуальностью, а также, без сомнения, и тем, о чем не говорил Аристотель: наследственностью и земным электричеством.

Многие физиологи скажут вам, что линии эти образовались вследствие движений руки; но руки рабочего и вообще людей простого класса, которые явно находятся в большей деятельности, чем праздные руки, не имеют на ладони почти ни одной линии, исключая главных, тогда как, напротив, у праздных людей и в особенности у светских женщин внутренняя сторона руки почти сплошь покрыта линиями.

Но я сейчас приведу наиболее веское доказательство в пользу моей системы: линии уже существуют и их легко различить у только что родившегося ребенка.

Каждый может убедиться в этом, ибо у нас есть бесчисленное множество доказательств, основанных на постоянных наблюдениях, что линии, проходящие по ладони, изменяются по роду занятий и особенно занятий умственных, всего же чаще вследствие влияния упорной воли.

Несомненно, и все согласятся с этим, что инстинкты могут быть видоизменяемы воспитанием, и если нужно, воспитанием безжалостным, но особенно привычками.

Если электричество, которое непрерывно приливает извне к мозгу и от мозга стремится наружу, будет следовать, вследствие усилия воли, по постоянному направлению, то согласившись с этим, мы поймем, что электричество проводит на ладони эти линии, что оно должно оставить следы.

Вода, капля по капле непрерывно падающая на одно место, оставляет след и на граните.

И если (что неоспоримо) электричество есть в одно и то же время свет, теплота и магнетизм, то мы, с различными видоизменениями, живем посреди окружающего нас электричества, которое может связать нас с влиянием планет с помощью эфира, вдыхаемого и выдыхаемого нашей нервной системой.

Идеи эти, как только что я сказал, без сомнения странны и их можно не признавать, но невозможно дать доказательств противного, и так как нам не будет дано этих доказательств, то вместе с д’Обине мы думаем, что древние не совсем ошибались, приписывая планетам могущественное влияние на землю.

Теперь мы проследим, проведены ли эти линии руки электричеством, идущим от руки к мозгу или от мозга к руке.

Вот что мы видели в продолжение наших занятий.

Однажды является ко мне один господин; это было зимой и на нем был плащ, который он просил позволения не снимать.

Я предложил ему не стесняться.

Он мне подал левую руку, и я тотчас сказал ему:

– Вы военный.

– Быть может, – согласился он, – но прошу вас, продолжайте.

– Это сказано не без умысла, – прибавил я, – я только что сказал вам, что вы военный. Я видел на вашей руке, что вы получили рану, но только не на войне.

– Почему не на войне? – спросил он с удивлением.

– Потому, – ответил я, – что рана, полученная вами на войне, была бы благоприятна для вашего повышения, тогда как эта испортила вашу карьеру.

Господин не ответил ничего и сбросил свой плащ. Его правая рука была подвязана шарфом.

– Я хотел видеть, – сказал он тогда, – можете ли вы угадать что-нибудь, но все-таки это странно. Действительно, рану эту я получил не на войне, хотя при Сольферино я находился среди сильнейшего огня; она получена на охоте. Я сидел уже в карете и взял ружье за дуло; раздался выстрел и весь заряд вошел мне в плечо. Нервы были повреждены. С этого времени рука моя бесчувственна, как будто мертвая, и я не могу ею двигать.

– Не будете ли вы столь добры, – спросил я его, – показать мне эту руку?

– Охотно, – сказал он, – но вы не увидите ничего особенного, она совершенно похожа на другую, исключая только ее бесчувственность.

И, сказав это, он просил помочь ему разбинтовать эту руку.

Когда бинты были сняты, я внимательно стал ее рассматривать.

Действительно, его рука снаружи ничем не отличалась от другой, но каково было мое удивление, когда я стал рассматривать ее внутреннюю сторону!

Все линии ладони исчезли.

Она сделалась совершенно гладкой.

Таким образом, линии эти исчезли в ту минуту, как только перестали существовать нервы, соединявшиеся с мозгом. Следовательно, эти линии сформировались и поддерживались только этим соединением, иначе рука могла стать совершенно мертвой и все-таки сохранить линии.

Мне кажется, достаточно одного этого примера; исходя из общего, мы подойдем к мысли, что если электричество, уничтожаясь в одной части тела, умерщвляет ее, то, уничтожаясь во всем организме, причиняет полную смерть и что оно, быть может, есть тот мировой агент высшего могущества, который дает жизнь всему сущему.

Не было ли сказано, что паралич приводит к тому же?

Это ясно, и мы это видели.

Таким образом, мы имеем одним доказательством больше и не станем отыскивать новых.

Но я обязался доказать на основании физиологии разность между хиромантией и хирогномикой.

Внутренность руки, ее положительная сторона, где пребывает осязание и нервная чувствительность, заключает, как сказано нами, 250–300 пачиниевых атомов; поверхность (ее отрицательная сторона), на которой основана хирогномика, – не содержит ни одного.

Легко понять различие результатов этих двух систем, когда я скажу, что большой палец у идиотов не имеет этих атомов или что они не заметны.

Понятно после этого простого объяснения, основанного на неопровержимом факте, что хирогномика была бы здесь бессильна и что она может дать только незначительные результаты, ибо она, повторяю я, может раскрыть только одни инстинкты, которые каждую минуту могут быть направлены ко злу господством страстей, душевных способностей и даже личными свойствами, которые с такой заботливостью изучены хиромантией.

Я не отвергаю, что принужден был начать с хирогномики, но я тотчас же почувствовал ее несостоятельность и стал стремиться далее; с помощью эклектизма я распространил науку почти до бесконечности, посредством видоизменений и модификаций, которые каждую минуту беспредельно расширяют область науки.

Перейдем теперь к не менее важному вопросу.

Надо признаться, что мы намерены вывести невероятные, даже невозможные вещи, – но в наш век, после чудес пара и электричества, почему и не поверить хотя бы немного невозможному?

Наконец, физиологическая часть хиромантии, – та, которая объясняет соотношение наружных форм с инстинктами и характером – в большей своей части уже признана.

Галль уже проложил дорогу.

Правда, мы идем дальше; мы притязаем на прочтение важнейших случаев прошедшей жизни, не всегда, однако, специализируя их, и занимаясь главным образом опасными болезнями и определением эпохи их существования.

Нам кажется, что и этого уже достаточно.

Великие потрясения организма, каковы болезнь или печаль, могут оставить следы на физиономии человека, изменить черты лица и его выражение, провести морщины и в одну ночь сделать седыми волосы. Эти следы могут так же выразиться и на руке, как и на физиономии, потому что я думаю, что рука прямо соединяется с мозгом.

Но мы идем еще дальше.

Мы имеем притязание обозначить время и даже очень часто самый вид будущей болезни.

Нельзя ли логически объяснить эти притязания?

Каждый человек, как бы сильно, как бы прекрасно он ни был сложен, родится с уязвимой стороной, с зародышем разрушения. Рано или поздно он непременно подвергнется физической слабости, которая неминуемо ведет за собой это разрушение.

Зародыш этот еще не существует; он только что зарождается, но зарождается неизбежно в какой-нибудь части организма: или во внутренних органах, или в позвоночном столбе, или в мозге – одним словом, он тайно находится в организме, как и все зародыши.

Он подобен зародышу плода в древесном соку. Он превратится в завязь, в цвет, в плод… какая разница, когда он созреет: весной, осенью или даже зимой? В то или другое время он неизбежно должен созреть, как то назначено Божественным разумом.