Дэн Миллмэн - Мистическое путешествие мирного воина Страница 9

Страдания Мицу продолжались, но она была уже слишком истощена, чтобы напрягаться, и слишком слаба, чтобы говорить. Дверь хижины внезапно отворилась, и в нее вбежал ее муж, задыхаясь от бега по крутому подъему.

— Мицу! — воскликнул он. — Я привел ее!

— Фуджи, мне нужны чистые простыни — немедленно! — Оказала Мама Чиа, которая торопливо подошла к измученной роженице и уже осматривала ее. Она потерла руки:

— Еще три чистых полотенца. И вскипяти большой таз воды. Потом вернись к грузовику и принеси кислород.

Быстро и уверенно Мама Чиа — акушерка, знахарка, кахуна — еще раз осмотрела Мицу и начала готовиться к приему ребенка. Эти роды будут трудными, но с Божьей помощью и при содействии духов острова она сможет сохранить жизнь матери и помочь появиться на свет новой душе.

Жар кожи превратился из непрерывной жгучей боли в мягкую пульсацию. Я осторожно попытался пошевелить мышцами лица.

— Что со мной случилось? — в отчаянии спросил я, все еще надеясь очнуться от этого кошмара — глупого, безумного и мучительного.

Нет, это был не сон. Слезы навернулись на мои глаза. Я совершенно ослабел и едва мог двигаться, мои губы пересохли я потрескались. Я с трудом произнес:

— Воды… — но меня никто не слышал.

Я вспомнил, что сказал Сократус о поиске чего-то значимого: «Лучше никогда не начинай. Но если начал — закончи». — Лучше и не начинай, лучше и не начинай… — пробормотал я, вновь погружаясь в сон.

Крик младенца донесся из открытых окон крохотной хижины и растворился в джунглях. Мицу слабо улыбнулась, глядя на ребенка у своей груди. Сияющий Фуджи сидел рядом, нежно поглаживая то руку жены, то младенца. По его щекам катились слезы радости.

Мама Чиа прибирала комнату. В прошлом ей приходилось уже множество раз делать это.

— Мицу и твой сын будут в полном порядке, Фуджи. Я оставлю их на твое попечение, и я уверена, что передаю их в надежные руки. — Она улыбнулась.

Плачущий Сей смущенно сжал обе руки Мамы Чиа в своих и заговорил, сбиваясь с гавайского на японский и английский.

— Мама Чиа, махало! Махало! Аригато госсшмас! Как я смогу отблагодарить тебя? — спросил он, глядя на нее влажными от слез счастливыми глазами.

— Ты уже это сделал, — ответила она. Но выражение его лица показывало, что ни слова, ни слезы радости не станут для Фуджи достаточной мерой благодарности. Для него это был вопрос чести и гордости, поэтому она добавила:

— Немного овощей с твоего поля, когда придет время урожая, будет вполне достаточно. У тебя лучший ямс на острове.

— Ты получишь все самое лучшее! — поклялся он.

В последний раз взглянув на усталое, но счастливое лицо Мицу, качающей ребенка, Мама Чиа собрала свои вещи, вышла из хижины и начала свой неторопливый спуск в долину. Ей нужно было навестить еще одного пациента.

Я проснулся, когда уже знакомые маленькие руки приподняли мою голову и аккуратно влили мне в рот несколько капель жидкости. Я жадно проглотил их; жидкость была странной на вкус, но приятной. Еще пара глотков — и девочка отобрала у меня чашку, а потом смазала какой-то мазью мое лицо, грудь и руки.

— Это отвар из плодов дерева нони и сока алоэ, — сказала она тонким голоском. — Он поможет вылечить ваши ожоги.

Очнувшись в следующий раз, я почувствовал себя гораздо лучше. Головная боль почти прошла, а кожа уже не горела, хотя и была натянутой. Я открыл глаза—повязку с них уже сняли — и с радостью обнаружил, что не потерял зрение. Медленно повернув голову, я осмотрелся: я был один и лежал на узкой кровати в углу маленькой и опрятной однокомнатной бревенчатой хижины. Сквозь щели в стенах прорывались лучи света. В ногах кровати стоял деревянный сундук, а у дальней стены — комод с множеством ящиков.

В моей голове крутились вопросы. «Где я? Кто меня спас? Кто перенес меня сюда?»

— Эй? — сказал я. — Эй! — Я крикнул громче и услышал за. дверью шаги. В комнату вошла девочка, у нее были гладкие темные волосы и прекрасная улыбка.

— Привет! — сказала она. — Как вы себя чувствуете? Вам лучше?

— Да, — сказал я. — Кто… кто ты? И где я?

— Вы здесь — лукаво улыбаясь, ответила она. — Я — Сачи, помощница Мамы Чиа, — гордо добавила она. — Мое полное имя Сачико, но Мама Чиа зовет меня Сачи…

— Кто такая Мама Чиа? — перебил я.

— Моя тетя. Она учит меня искусству кахуна.

— Кахуна? Значит, я все еще на Гавайях?

— Ну конечно! — Она рассмеялась над моим глупым вопросом. — Это Молокаи. — Она показала на выцветшую карту Гавайских островов, которая висела прямо над моей кроватью.

— Молокаи? Меня отнесло к Молокаи?! — пораженный, повторил я.

Мама Чиа медленно брела по извилистой тропе. Эта неделя выдалась трудной, и она очень устала за последние несколько дней. Работа потребовала от нее гораздо большей энергии, чем могло дать ее физическое тело.

Она неутомимо продолжала идти сквозь лес. Отдыхать не было времени, ей хотелось проведать своего нового пациента. Ее цветастое платье было все еще влажным от недавнего ливня, и его подол был забрызган пятнами грязи. Волосы слиплись на лбу мокрыми прядями. Но сейчас ее не беспокоил внешний вид, и она так быстро, как только могла, шла по этой скользкой тропе в джунглях, ведущей к ее новому больному.

Наконец она достигла последнего поворота — ее тело знало эту тропу настолько хорошо, что она могла бы пройти по ней с закрытыми глазами, — и увидела небольшую поляну, на которой в тени деревьев стояла хижина. «Странно, все на месте», — шутливо подумала Мама Чиа. Она прошла мимо сарайчика с утварью, крошечного огорода и вошла в дом.

Я медленно сел в кровати и посмотрел в окно. Было послеобеденное время, солнце уже висело низко и освещало противоположную стену комнаты. От слабости у меня закружилась голова, и я снова лег.

— Сачи! — позвал я. — Как я сюда попал? И… Я рывком сея в кровати и чуть не потерял сознание, когда увидел женщину, которая вошла в комнату и подошла ко мне.

— Рут Джонсон?! — воскликнул я, совершенно ошеломленный. — Это невозможно! Я что, сплю?

— Вполне возможно, — ответила она.

Но нет, это был не сон. Передо мной стояла женщина, которая отправила меня в это кошмарное путешествие в океане на деревянной доске.

— Вы чуть не убили меня! — крикнул я.

Она прислонила свою трость к стене, молча взбила мне подушку и мягко уложила в постель. Она не улыбалась, но в ее лице была такая нежность, какой я никогда не видел раньше. Она обернулась к девочке:

— Ты хорошо о нем позаботилась, Сачи. Твои родители могут гордиться тобой.

Сачи вспыхнула от удовольствия, ее лицо засветилось. Но я был занят своими мыслями.

— Кто вы? — спросил я. — Почему вы так со мной поступили? Что происходит?

Она ответила не сразу. Достав пузырек с мазью, она начала растирать ее по моему лицу, и только потом тихо сказала:

— Не понимаю. Ты совсем не похож на глупенького мальчика. Так почему же ты не выполнил мои указания? Почему не взял с собой ни воду, ни еду, ни одежду, ни средство от загара, ни солнцезащитные очки?

Я оттолкнул ее руку и снова сел.

— Какие указания? Зачем бы ночью понадобились очки? Кто берет с собой воду и еду, катаясь на доске для серфинга? И почему вы не сказали, что все это мне понадобится?

— Но я написала об этом! — воскликнула она. — В той записке я писала, чтобы ты убедился, что взял трехдневный запас воды, пищи, что-то для защиты от солнца и…,

— В записке не было ни слова об этом! — оборвал я.

Она замолчала и задумалась, явно озадаченная.

— Как не было? — спросила она, глядя в пространство. — На второй странице я обо всем этом написала.

— На какой второй странице? — спросил я. — Вы мне дали вырезку из газеты и записку. Она была исписана с двух сторон…

— Но была ведь еще одна страница! — заявила она. И тут меня осенило:

— Записка заканчивалась словом: «Убедись…» Я решил, что вы предлагаете мне действовать решительно и довериться вам.

Когда Мама Чиа поняла, что произошло, она закрыла глаза — и по ее лицу пробежала волна самых разных чувств. Печально покачав головой, она вздохнула.

— На второй странице я рассказывала обо всем, что тебе понадобится, и о том, куда тебя принесет течение.

— Я… наверное, я обронил эту страницу, когда сунул эти бумажки в карман. — Я откинулся на подушку, не зная, плакать или смеяться. — А в океане я решил, что вы действительно относитесь к «трудной школе».

— Ну не настолько же трудной! — воскликнула она.

Мы оба захохотали. Что нам оставалось делать? Все это было совершенно нелепым. Продолжая смеяться, она добавила:

— А когда ты окрепнешь, мы столкнем тебя в пропасть, чтобы завершить начатое.

Я хохотал еще больше, чем она, так, что у меня снова заболела голова. Правда, в первое мгновение я не был уверен, что она шутит.