Илья Чёрт - Тори Страница 9

Тори неплохо научился управляться с лодкой, и после нескольких контрольных выездов я разрешил ему проехаться к Тому. Том подстраховывал его у себя на пирсе, но все прошло как нельзя лучше. Через пару дней я уже не боялся в тихую погоду отпускать его одного `на уроки`. Физкультура их была весьма сомнительна. Тори то и дело приезжал весь перепачканный и пахнущий пороховой гарью, но с таким довольным лицом, что я не стал уж особо серьезничать по этому поводу. Все таки, Том был надежным воспитателем и никак бы не допустил чтобы Тори подвергался опасности. Он наконец-то нашел верного наследника, чтобы передать свои `вредные` знания. Лучшего мастера ловить, стрелять, взрывать, драться и выслеживать не было, наверное, в целом мире. Я уже не удивлялся, когда, выходя утром из дома, Тори вдруг наклонялся к земле и, что-то понюхав и осмотрев, `заявлял` что в двухстах метрах к северо-востоку между тремя и пятью часами утра змея поймала мышь. Я всему верил по той причине, что верил в учение Тома и потому что Тори вообще никогда не врал. В конце концов, никто не знал что было суждено Тори испытать в дальнейшей жизни, а посему он должен был быть готов ко всему. Самым сложным мне представлялось его будущее общение с людьми. Его `странность` проявляла иногда свое несогласие к подчинению, и пару раз в месяц он `исправно` исчезал совершенно не к месту и не ко времени. Объяснить он этого не мог, как и не мог предотвратить. По этой причине его выезд `в люди` откладывался на неопределенное время. Казалось, Тори нисколько этим не был огорчен. Скорее наоборот, он был рад сидеть в этой глуши хоть всю жизнь, тем более он вообще относился к людям с заведомой враждебностью, а я еще не забыл как он вышвырнул двух федеральных агентов с порога дома. Занимая все свое время лазаньем по горам, ползаньем по пляжу и изучением учебников, он совершенно не чувствовал себя одиноко. Я и Том старались во всем ему помогать и быть его друзьями. Старик, между прочим, показал нам знаменитую в этих местах гигантскую молнию, и в очередной раз доказал что его сказки имеют твердое основание. Зрелище было колоссальным. Страшный шторм трепал море вторую неделю, и серые клочья пены и брызг, казалось, наполнили собой все пространство. В один из таких дней Том пришел к нам пешком, что было крайне долго и далеко, и войдя в дом прямо с порога выпалил

– Насилу добрался! Седлайте, господа. Старики на верфи говорят, что сегодня лунный День Просветления.

– А что это?

– Что, что… `Дорога в рай` сегодня появиться! Бегом.

Под проливным ливнем мы выбежали на побережье. Том посмотрел на хронометр.

– Минут через двадцать должна бабахнуть.

– Неужто и время всегда одинаково? – скептически спросил я.

Не всегда. Но старики никогда не врут. Сказали – будет!

И вот минут через пятнадцать-двадцать мы увидели ее. Где-то посередине аллеи, в полукилометре от нас возникло свечение, сопровождающееся странным переливчатым звуком, а затем она оттуда бабахнула! Ну я вам скажу, это было похоже более всего на нейтронную бомбу. По крайней мере, я ее именно такой себе и представлял. Огромная белая дуга, изогнувшись радугой, широкой полосой ударила с берега куда-то за горизонт. В этот миг было впечатление, что зажглись солнц эдак десять в зените. На всем протяжении моря, куда хватало глаз, дно было как на ладони. В течении секунды она как бы перетекала за горизонт и совсем ушла. Я настоятельно попросил Тома предупредить нас, когда ее ждут в гости в следующий раз.

– Старики говорят, что души умерших покидают эту землю осенью, а весной прилетают очищенные.

– Стало быть, весной?

– Теперь только весной.

– Ну, на этот раз я подготовлюсь чтобы запечатлеть эту сияющую гостью.

Том только перекрестился и пошел к дому. Так состоялось наше первое знакомство с этой `райской дорогой`.

Поздняя осень сменялась зимой. Зима в этих местах была не столько холодной, сколько промозглой. Мокрый снег, облепляющий все что можно, сильный ветер и пять-десять градусов ниже нуля. Даже эта температура была редкостью и море не успевало замерзнуть. Развлечений не было никаких, кроме как снежные битвы, да и то из-за мокрого снега все были к концу побоища совершенно мокрыми. Я не понимал, как Том мог жить один зимой. У него дом стоял как раз на выступающем в море откосе, и ветра продували его насквозь, откуда бы не дули. До поселка от нашего дома можно было добраться и по суше, но от дома Тома это представлялось более чем трудным. Выйти в море в такую погоду было не очень привлекательным шагом. Серые волны, которые гнал северный ветер, были достаточно большими, чтобы запросто опрокинуть лодку, а в ледяной воде плавать никто не хотел. Тем не менее, старик плавал к нам в гости, примерно, раз в неделю. Занятия у Тори шли успешно, и я уже начал подумывать о сдаче экзаменов в подготовительный лицей. Но как назло, в самый разгар моих подумываний, Тори вдруг выкидывал свои `шутки` с исчезновением, и все планы рушились. Недавно мы опять устроили `облаву` на `привидений`, но никаких результатов не добились. Зимой `огней` было очень мало, а наши `потусторонние друзья`, очевидно, не имели желания гулять тут на холоде. Том, в свою очередь, перепробовал всяческие свои уловки в надежде `поймать и посадить на цепь енту приведению`. В конце концов, `енто привидение` увело у нас палатку со всем содержимым, случайно попав в нее щупальцем. Том был просто взбешен. Он обложил `ЭТО` во весь голос матом, чем крайне позабавил меня и удивил Тори, который никогда не слышал подобных слов. Все было напрасно. Эту гадость не брало ничто. Вот и теперь, когда снег потихоньку стал покрывать берег, Том вознамерился продолжать свои эксперименты. С течением времени, я стал замечать что Тори чем-то обеспокоен. Он стал часто подолгу сидеть в комнате, и, однажды зайдя к нему, я обнаружил его сидящим у окна с альбомом в руках. Картинки в альбоме были настолько несхожи с пониманием восьмилетнего мальчика, что я засыпал его вопросами. Тори же ответил, что его стали беспокоить сны. Сны его отражались на бумаге как нечто, похожее на тоннель метро. Эта картинка чаще других проявлялась в альбоме. Он объяснил, что его кто-то все время зовет ночью, и зовет именно из этого тоннеля. Мы прошли в гостиную, и я показал ему иллюстрацию тоннеля метро в проспекте города Чикаго. Он ответил отрицательно, но пояснить что-либо не смог. Может стоило рискнуть пригласить опытного врача психолога? Я решил подождать еще пару недель и посмотреть как будут развиваться события.

Внутренний мир Тори, казалось, был одновременно и очень взрослым и очень детским. При полном понимании глобальных вещей он обнаруживал совершеннейшую невозможность мышления над конкретной задачей. Спичка в коробке его не интересовала так, как сам коробок. Он свободно истолковывал свои взгляды на человеческое поведение в целом, и очень затруднялся что-либо сообщить о той же проблеме, связанной с одним человеком. Прибавьте к этому полное согласие в отношениях с животными и резкое отрицание людей как представителя другого вида. Он ставил всех на один уровень, и в наших спорах, часто доказывал мне несостоятельность доводов в пользу человека, как в нечто высшее. Я пробовал объяснить ему, что, мол, человек наделен разумом, а посему хозяин в этом мире, но Тори улыбался и невзначай поправлял меня; не хозяин, а слуга. Это однако, не мешало ему командовать Кактусом, и если бы тот был побольше, то можно было бы смело одеть ему каску и произвести, по самым скромным моим подсчетам, в генералы.

К концу месяца я уговорил Тори показаться врачу. Тот, осмотрев Тори и основательно поговорив с ним, сделал вывод, что, возможно, именно отчуждение от людей вызвало некоторые сдвиги в психике, а отсюда вытекали и сны Тори и его подавленное настроение. Я хорошо ему заплатил, предупредив, чтобы он поменьше болтал о мальчике и уверил его, что в будущем мы будем обращаться только к нему.

Я часто в уме проводил соотношение `ненормальных` людей к общей массе людей. С удивлением я замечал, что чем больше людей ты знаешь достаточно близко, тем больше понимаешь, что все они в некоторой степени страдают отклонениями от нормы. У каждого отклонение это может быть совсем незаметным, но если присмотреться – их набирается достаточно для обращения человека к медицине. Со временем я совершенно потерял чувство какой-либо стабильности в этом отношении. Тори это касалось в первую очередь. Все более я стал относиться к его странностям, как к должному. Здесь, оторванный от остального мира, я ярче чувствовал сплоченность людей там, за границей гор. Придет, наверное, день, когда ум каждого человека забьется в непонимании этой самой точки отсчета общепризнанной нормы. Изучая историю, можно заметить как разобщенность во взглядах на поведение и психологию увеличивалась с течением времени у всего населения нашей планеты. Пройдет совсем немного времени и само слово `ненормальность` придет в состояние утилизации, ибо уже никто не сможет с точностью сказать; нормален ли он сам?