Девочка, которая живёт - Татьяна Старкова Страница 11

Мораль сей басни такова – любите себя именно и ровно такими, какие вы есть, прощайте и ненавидьте окружающих, будьте честны с самим собой и да пребудет с вами счастье и огонь.

11.

Одиннадцать:

11. Не требовать и не просить

Жила-была девочка Настя. И та Настя совсем и отчего-то не знала счастья. Она плакала и ныла днями и ночами напролёт, и думала, точней была уверена, что никто её и никогдашеньки и не поймёт. Такой вот был полёт у Насти-самолёт. Она упала головой об лёд и растопился, а потом и вкрай растаял, От её слезёнок, В конец набухший и саможалостный живот.

12.

Двенадцать:

12. Не осуждать

Жил-да-был чёрный кот за углом. И кота ненавидел весь дом. Только песня совсем не о том, как не ладили люди с котом. Говорят, не повезёт, если чёрный кот дорогу перейдёт, а пока наоборот, ту-ту-ту-ту-ру-ту-ту, только чёрному коту и не везёт.

13.

Тринадцать:

13. Ничего и не от кого не ждать

Жила-была девочка Фёкла. Она была хороша собой, красива, несмотря на имя грациозна и очень хорошо воспитана. Она знала себе цену и уже скоро хотела выйти замуж за одного-единственного мужчину своей мечты. У неё были подругайки в школе, которые клялись ей в вечной верности и любви, ведь Фёкла была отличницей и всегда давала им списывать и подглядывать за собой на контрольных. Она выдавала им по секрету свои секреты и они подолгу хихикались по углам школы.

Однажды на Фёклу на школьной дискотеке обратил своё внимание старшеклассник. На минуточку. Старшеклассник был её старше аж на целых четыре!! (ой мамочки мои) года!!. Он пристально наблюдал за ней на дискотеке, и это не могли не заметить наивнимательнейшим образом уже в ту совсем юную и молодую пору так воспитанные, все девочки вокруг. Они, как полагается, начали шушукаться за её спиной, называть девчулю шлюхой и прочими неприличными словами. Фёкле всё это изрядно надоело, и она, отчаявшись, решилась на самый, как ей тогда казалось, важный шаг в её маленькой жизни – она пришла домой и серьёзно, прямо глядя в глаза своей маме, спросила у неё:

– Мама. А что такое Шлюха?.

Мама чуть не присела от тяжело нависшего в воздухе вопроса, ведь она была утонченной благовоспитанной алтайской особой с огромными как синее небо голубыми глазами, полными мира любви и вселенского добродушного понимания.

Мама ответила:

– Откуда ты знаешь такое слово, доченька? – её голос немного дрожал, но она пыталась скрыть бушевавшее в ней волнение.

Фёкла чувствовала это, но ей было не жаль маму, она точно и ясно и прямо хотела знать правду.

– Меня так называют в школе, – немного насупившись, но так же гордо, ответила дочка.

– Это плохое слово. Не слушай их, доченька, – сказала мама, отводя лицо от дочки в сторону плиты.

Фёкла почувствовала, что мама пытается скрыть слёзы и не стала больше настаивать, остановив свой остроточечный допрос. Она гордо вышагнула из кухни в коридор, а затем и на улицу, ведь теперь она точно знала, вот точно, вот совсем, наверняка, что что-то тут не так!.

Дальше больше. Издевательства над Фёклой приобретали всё бОльшую и бОльшую силу и, казалось, этот снежный ком сможет остановить только чудо. Но чудо не произошло.

В неё показывали, а потом уже и прямо тыкали пальцами, вываливали ей свои языки, крутили у виска, говорили слова «почище», чем шлюха. Значения этих слов девочка не знала, но она чувствовала, буквально чувствовала кожей, что они означают явно что-то дико ужасное, неприглядное, незавидное и попросту непристойное. Но она-то знала, что эти слова уж к ней-то точно не имеют никакого отношения. Они отскакивали от неё, от её кожи, от её ушей и от её сознания как весёлые чудо-мячики-попрыгунчики. Она была в меру гордой и никому ничего не собиралась доказывать и объяснять. Просто ходила теперь уже одна везде и всюду, и в школу и из школы и в магазин. Стоит ли говорить, что такие дорогие ей подружки тут же отказались от неё. Они отворачивались, далеко завидев её из-за угла, поворачивались к её стороне спиной, стояли с понуренной вяло свисающей с шеи головой и усердно делали вид, что не замечают её. Она же гордо проходила мимо, также делая вид, что не знает и их.

Позже выяснилось, что тот самый мальчик из 11 класса в тот момент, когда загляделся на танцующую Фёклу, встречался с девочкой из параллельного с ним класса. Девочки-подружки обиженной старшеклассницы свято верили в святость своих намерений и дел, с усердием и наиглубочайшим рвением отстаивая и доказывая свою правду, старясь для всех и вся во имя всевышнего общего большого блага. Они караулили Фёклу у школы, у магазина и на всех дорожках к дому (а жила Фёкла в доме прямо рядом со школой и легко было вычислить её адрес, элементарно проследив за ней глазами из школьного окна), устраивали Фёкле «тёмную», били её кулаками рюкзаками и палками в живот и, в общем, везде, куда и по чему попадали, отчего испытывали непревзойденную радость и будоражуще-захватывающий поросяче-зверячий восторг.

Она не прогнулась, не поддалась и не уступила. Правда, один раз сделала вид при избиении, что ей больно, и то только для того, чтоб это поскорей закончилось. Вот этого то одного малюсенького разка и хватило, чтобы потом ещё несколько раз в жизни, во избежание ненужной боли и из страха быть изувеченной, она также «играла в жертву». Потом за это ей было мучительно стыдно. Не раз она утешала себя, что сделала Всё Правильно, что не могла поступить иначе, что сработал элементарный инстинкт самосохранения. «А надо было схватить первую попавшуюся под руку палку и отделать всех этих макаронин по-полной» – сожалела Фёкла. Однако, самой себе девочка простить этого ну никак не могла – что всего лишь однажды прогнулась под них. («Камнем лежать или гореть звездой», песня «Кукушка»). В то же время, этот опыт и пригодился Фёкле в будущем. Она естественно правдоподобно смогла в экстремально неприятной ситуации с неожиданно набросившимся на неё таксистом сыграть роль чрезмерно больной разноцветными заболеваниями девушки, и он поскорее её отпустил, если не выгнал.

Не было поддержки снаружи, иссекала вера и внутри. В жизни