Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смыслах - Митрополит Антоний (Блум) Страница 15

его имени), который предлагает решение, близкое, как мне кажется, к тому, о чем мы говорим. Он говорит, что движение навстречу Богу, прогресс, возрастание от славы к славе, от красоты к красоте – ведь слово «слава» означает «величие», «великолепие», – от святости к новой степени святости не обязательно подразумевает естественный, органический, почти эволюционный рост. Это означает, что на каждом шагу творение, которое было призвано к Богу, в глубину общения с Живым Богом, должно быть готово отвергнуть ту степень красоты, блаженства, которая ему принадлежит, совлечь с себя все это, чтобы встать в совершенной наготе становления и двинуться в неизвестность. И этот автор выдвинул предположение, которое мне видится единственным хоть сколько-нибудь удовлетворительно объясняющим падение ангелов – не предполагая при этом ни сотворения Богом зла, ни совершенно непостижимого обращения добра во зло. Это единственное объяснение, которое я нашел, состоит в том, что когда ангелы Божии возрастали от славы к славе, от красоты к красоте, в какой-то момент один или несколько ангелов, глядя на себя, дивясь своей собственной красоте, задумались: «А есть ли смысл? Стоит ли рисковать всей этой красотой, всей славой, всем великолепием, всем величием, чтобы снова стать полностью нагими и двигаться дальше? А что если следующий шаг будет не таким, как мы ожидаем?»

В некотором смысле это сродни проблеме, которую много лет спустя поднимает Гете в «Фаусте». «Когда я воскликну: „Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" – говорит Фауст сатане, – можешь заковать меня в кандалы, и пусть время для меня перестанет течь, я буду готов к смерти». Это та же проблема, то же настроение ума: пусть остановится время, пусть остановится движение. То, что уже достигнуто, обладает такой совершенной красотой, что невозможно желать большего. И здесь мы сталкиваемся с определенной дилеммой, потому что предполагается, что мы призваны никогда не удовлетворяться, никогда не говорить «этого достаточно», ни на одном этапе тварного существования. Ничто не является достаточным для любого сотворенного существа, кроме полного приобщения к Богу, причастия Божественному естеству. И это наш долг, неизбежность нашего призвания – на каждом этапе говорить: «Каким бы прекрасным, каким бы великолепным это ни было, оно ничто по сравнению с моим подлинным призванием, и я должен быть готов отвергнуть даже ту меру святости, то величие, которые во мне есть, чтобы двигаться дальше, куда бы ни повел меня Бог».

Я думаю, утверждение Фауста, такой подход к грехопадению – единственное, что может объяснить, почему нечто благое и красивое могло одновременно стать соблазном – потому что существо, им обладавшее, было не готово, по слову святого Викентия де Поля, оставить Бога ради Бога. Или, если хотите, скажу словами немецкого мистика Ангелуса Силезиуса, что обрести Бога можно, только если оставить все и покорить себя Богу. И как же чисты те, кто готов оставить Самого Бога, чтобы стать Божьим!

Теперь я хотел бы обратиться к тому же предмету, но на другом уровне. Минуту назад я сказал, что во всей красоте, во всем осуществлении заложена возможность отвергнуть собственное призвание – из-за созерцания этой красоты, – если при этом нет свободного отказа от себя и предания воле Божией.

В последовании венчания в Православной Церкви есть слова, которые мне кажутся очень интересными с этой точки зрения. В начале обручения после первого благословения и ектеньи читается короткая молитва к Богу о том, чтобы Он даровал невесту и жениха друг другу, как даровал Исааку Ревекку. В этой параллели интересно не просто упоминание прототипа из Ветхого Завета, потому что в Ветхом Завете можно было бы найти и другие примеры красивых и славных браков. Интересно то, что Ревекка в самом подлинном смысле, по-настоящему была дарована Исааку в акте Божественного откровения. Как вы помните, посылая слугу в Месопотамию найти своему сыну невесту, Авраам сказал слуге, что тот узнает невесту по знаку: женщина подойдет к колодцу, держа в руках кувшин с водой. Это был знак, это было действие Божие. В чем здесь мы можем провести своего рода параллель с браком? Будущие муж и жена не открываются друг другу с помощью формального ритуала или чудесного знамения. В чем же тогда знак? Если позволите, я предположу, что это знак, в котором есть черты откровения.

Вы знаете, как часто люди толпятся вместе: мужчины и женщины, мальчики и девочки – и как часто человек может видеть другого изо дня в день, никогда не замечая в нем ничего особенного, но однажды он посмотрит и увидит этого другого в славе, в свете Преображения, увидит не как одного из многих, но в его уникальности, которую нельзя отбросить или забыть. Святой Мефодий Патарский говорит, что до того, как мужчина полюбит, он окружен мужчинами и женщинами, когда же он встретил свою невесту, у него есть невеста, а вокруг – просто люди. Я думаю, это крайне интересная мысль: видение одного и того же человека, который не стал иным в этот конкретный день, но увиделся нам сияющим изнутри или окруженным светом Преображения. Мы смотрим на человека глазами, которые видят, но это вйдение не дается тому или иному без разбора, и здесь уместно высказывание Гете: «Красота в глазах смотрящего». Бог дает смотрящему видеть то, что Он Сам видит всегда и неизменно. Он дает этому человеку увидеть чудо преображенного мира в ком-то одном. И это знак, который мы называем «любовью». И подразумевается, что любовь – это откровение, раскрытие красоты и смысла.

Потом бывает по-разному. Мы можем встретить того же самого человека на следующий день и увидеть его снова обыкновенным, ни в коей мере, никоим образом не отличающимся от других. Сияния не видно, «шехины» нет, ничего не происходит. И тогда мы можем сказать: «Да, это видение было обманом. Я думал, что это светлячок, но потом посмотрел на него в свете фонаря и увидел, что это обычный жучок». Или же, напротив, мы можем воскликнуть: «То, что я вижу сегодня, обыденность этого человека – это завеса. Реальность – это то, что я видел, и та реальность подлиннее не только наружности, но и подлиннее любого свидетельства. Любые вещественные доказательства, что этот человек не уникален, – ложь». И это – момент, в который видение, истина о человеке, слава Воскресения и красота сливаются воедино.

Это явление, наверное, можно сравнить с тем, как мы смотрим на витражное окно. Когда на него падает солнечный свет, проникая сквозь, – нам открывается несколько вещей. Во-первых, проявляется сюжет витража. Это может быть Воскресение Христово, Преображение, это может