Старец Иероним, молчальник Эгинский - Петр Боцис Страница 18

Молись о нас, отче, поскольку здесь, на Святой Горе, дьявол нас сильно борет.

— Но разве только вас он борет? Разве нет его в мире?

— В мире у него есть пособники, женщины. Но здесь, на Святой Горе, куда женщины не входят, дьявол не прекращает нас бороть ни на минуту.

— Нет, старче, я не согласен, — ответил рассудительный о. Иероним. — Женщины, может быть, и более удобопоползновенны ко злу, но они не пособники дьявола, но ведь и они созданы по образу и подобию Божиему. Я думаю, ваша характеристика преувеличенна.

Подвижник согласился, что он преувеличил силу брани, как то часто делают афонцы, с некоторой долей юмора. Они обменялись целованием Христовым, и каждый пошел своей дорогой.

Таким святогорским опытом была полна жизнь отца Иеронима. Он всегда уезжал оттуда духовно ободренным.

Духовный опыт

На Эгине он стал известным. Все говорили о нем с любовью и удивлением, считая его своим человеком. Вокруг него стали собираться юноши и девушки, многие из которых, будучи ободрены его образом жизни, начали чувствовать свою преданность Богу и склонность к монашеской жизни. Многие молодые девушки просили его построить монастырь, чтобы они там подвизались. Но о. Иероним всегда действовал обдуманно. Он не позволил себе поддаться таким просьбам, но усердно молился, чтобы Бог открыл ему волю Свою. Он очень любил уединение и монашескую жизнь и старался, чтобы и они это ощутили.

Часто, когда собиралась молодежь, они вместе шли в какую-нибудь часовню, служили там вечерню и молились «умиленной» молитвой. Такие духовные встречи были незабываемы для тех, кто имел счастье побывать на них. И хотя прошло уже более 40 лет, о них вспоминают с ностальгией и умилением.

Вот как описывает свое впечатление от такой встречи один из счастливцев: «Мы собрались сразу после обеда, около десяти молодых юношей и девушек, и пошли вместе со старцем в одну часовню, в получасе ходьбы от его кельи. Старец был в радостном расположении духа, всю дорогу пел псалмы и беседовал с нами. Когда мы дошли, он прошел в алтарь, а мы убрали церковь. Затем отслужили вечерню, во время которой старец пел своим мелодичным голосом, и он начал учить нас «умиленной» молитве. Час или два он молился со слезами и воздыханиями, что вызвало сокрушение в наших сердцах. Когда он закончил, мы вышли из церкви, а он зашел в алтарь. Мы же ждали, когда он выйдет, и говорили о той духовной пользе, какую мы получаем от общения с этим блаженным.

Наше время было не то, что нынешнее. Мы, молодые, должны были возвращаться домой пока еще светло. Прошло уже не менее четырех часов, стало смеркаться, а старец все не выходил. Мы забеспокоились, если мы вернемся поздно, родные не отпустят нас больше с ним. Тогда я решил дойти до алтаря, открыл дверь и увидел отца Иеронима, стоящего на коленях с поднятыми руками и устремленным ввысь взглядом. Из глаз его лились слезы, а лицо сияло каким-то неземным светом. Я тотчас ушел и рассказал остальным об этом удивительном зрелище. Мы были в недоумении, поскольку не хотели беспокоить его в том божественном состоянии, в каком он находился.

Пора было возвращаться домой, чтобы родители разрешили нам и в другой раз пойти со старцем. Наконец, мы всё же решили позвать его. Я опять пошел к алтарю, тихонько открыл дверь и мягко коснулся его плеча.

— Старче, мы должны идти.

Он слегка вздрогнул, как при пробуждении от сна:

— Ах, да, идем.

Вскоре он вышел, не говоря ни слова, и все отправились в обратный путь. Можно понять, какой духовный подъем мы получили от общения с ним».

Такие небольшие путешествия происходили регулярно. О молитве о. Иеронима могли бы рассказать часовни в древней Хоре, в Ливади, рядом с монастырем св. Мины… Да и сам старец привязался к ним и вспоминал о них до конца жизни.

Я помню, что в первый день, как он попал в александровскую больницу, примерно за месяц до своей кончины, он спросил меня:

— Есть ли в больнице церковь?

Старец всегда интересовался церквями.

— Да, старче, и очень красивая.

— Разве ты видел когда-нибудь некрасивую церковь?

Я чувствую одно и то же в любой церкви, даже в маленькой часовне с одной лишь иконой. Бог всюду, и не только в больших и величественных церквях. Очевидно, он вспомнил множество часовен Эгины и те незабываемые часы, какие в них провел.

Его духовные дети постоянно просили его пойти в какую-нибудь часовню, чтобы отслужить вечерню. И что они только ни придумывали, чтобы провести больше времени на этих духовных встречах!

Девушки договорились между собой, и перед уходом переводили часы на два-три часа назад, поскольку обещали родителям вернуться домой рано. Люди в то время были просты и не хитрили, поэтому девушки, возвращаясь домой, отводили стрелки обратно. Но это позволяло им продлить пребывание в молитве.

Это был единственный случай, когда о. Иероним позволял небольшое лукавство. Он всегда был строг и советовал «не лукавить даже в шутку», но когда речь шла о духовной пользе, он был уступчив. «Заботьтесь украсть время, чтобы посвятить его духовным вещам», — говорил он.

Одному человеку, которому духовник не разрешал читать подвижнические книги, он сказал:

— К своим грехам прибавь еще одни. Купи авву Исаака и читай его каждый день. Может, твой духовник не знает, может, он и противится. Мы не ведаем и судить не будем. Читай авву Исаака и получишь большую пользу.

В любом месте, при любых занятиях о. Иероним, не переставал молиться. Молитва была его главным делом и успокоением; ум его был всегда занят только молитвой. Все остальное было второстепенным. Старец знал много ремесел. Он был строителем, плотником, часовщиком и никогда не оставался без дела. До глубокой старости сидел за столом со своими инструментами за починкой часов, занимался разными делами, чтобы «поработить тело», и в то же время мысленно молился Богу.

Однажды в Пиреи он увидел на тротуаре двух монахинь, подозвал их и спросил:

— Как дела, сестры? Ум ваш пребывает в Боге? Внемлите. Пусть всегда ваш ум будет устремлен к Богу. Не прилепляйтесь к тленному.

То же он советовал и всем своим посетителям. Сохранение ума было его постоянным подвигом. И молитва помогала в этом, являясь его любимым занятием. Часто он в третьем лице, как и апостол Павел, говорил о себе: «знал я человека, который четырнадцать часов промолился непрерывно с плачем и умилением». И в другой