Прозрение - Анна Идесис Страница 2

Зло — состояние внутреннее, на свободу вырвавшееся, всесильно. Долго пряталось, но вот вышло в свет. И празднует, торжествует! Нет хуже врага у человека, кроме него самого.

А тогда крест с гвоздями для чего был?

Заманили лису в западню приманкой — такими же будем через пару тысяч лет, если не перебьем друг друга совсем. Но точно не в этом столетии. Идеал пока недостижимый. И лиса эта от безсилия бьется в клетке, кусает свой хвост. Миллионы жаждой томятся пока он наверху. Пытаются усмирить природу. Но она только усиливается со временем. Ведь в человеке больше зла чем добра, весы не стоят на месте, но зло все время перевешивает. Не смиряется. Грязная дорога перед рассветом. Грязь смешанная с кровью. Уже не черно, но еще и не светло. И вдоль дороги серые тени повернули головы. Не успели, не дошли. Вон она точка вдали — странник в белом, он прошел мимо и уже не видно его. Никто не указывал ему верный путь — сам его отыскал в тумане. А ведь он такой же, как и все, значит и любой когда-нибудь сможет. Но не сейчас, не сегодня. Еще не рассвело!

И словно издалека:

— Господи помилуй! Спаси и сохрани!

— Каждое живое существо боится смерти! Всю жизнь боится. И хорошо что существует этот страх, потому что только он может остановить, не сострадание, не милосердие, а только страх смерти.

Опавшая листва еще не мертва, а вот та, от которой даже и воспоминать не хочется — мертва. Хоть тысячу раз встань на колени, чтобы усмирить гордыню, она все там же, на том же месте, никуда не исчезла, она двигатель всего — действий, желаний, страстей.

Счастлив демон внутри, а человек несчастлив. Такая его природа. И все бы ему выходить из привычного, все бы причинять чувство стыда, чтобы поглубже упрятать человека. Заключить в темницу, навсегда лишить его связи с миром, а самому властвовать. Не может человек без этой связи, вот и несчастлив. А ведь этот демон это я и есть, я настоящий, а не тот другой, придуманный. Выхожу на борьбу с собой, со своей природой, а кому от этого хорошо — кто спит сном праведника?

И снова болезни, болезни, болезни! Ну почему ты дал нам такое не совершенное тело? Все в нем рано или поздно ломается, выходит из строя. Это наверное, в наказание, чтобы не забывали люди, что они не вечные, чтобы уходили со временем и давали дорогу другим. Умом то я это понимаю, но вот сердце не хочет смирится — это хорошо, если одно поколение сменяет другое, а когда младшие погибают, а старики остаются, одинокие, живущие среди теней. И это тоже не просто так? Есть ли какая-то цель в такой бессмысленной жестокости.

А желание властвовать. Уж если это эхо той самой дикой природы, с которой боремся, то почему тогда это желание со временем не уменьшается, а из поколения в поколение переходит без изменений. Свой тиран есть в каждом времени, сколько существует человек, столько и жажда власти, господства, бессмысленного уничтожения себе подобных следует за ним по пятам. И это тоже твой замысел?

Тусклый, как сквозь бычий пузырь, свет осветил лицо, как из глубины наверх выбрался — святой на нее с укором. Ей показалось вдруг, что его глаза осуждают ее.

— Да, я не всегда верю — в такое время живём, не постоянное. А кто сейчас верит? И не все как ты, совершенные, человек слабый, многим соблазнам подверженный, опять же завистники кругом. Вот скажи, ну чему здесь можно позавидовать, работаю как раб на галерах с утра до вечера, прихожу домой — уже темно, ухожу, ещё темно, иногда так хочется ничего не делать — весь день в кровати проваляться, или поспать подольше. На себя времени нет, и даже когда есть — ничего не хочется, так устаю, что даже деньги тратить нет желания. И все время как сжатая пружина, только слегка задень и взорвусь! И при этом умудряюсь нажить врагов, хотя сама не хочу этого, и стараюсь никого не обидеть. Но видно сколько не старайся, всем не угодишь! А уж если что — то получается у тебя, тут уж пеняй на себя — со всех сторон злоба. Особенно среди друзей. Так и чувствую как змея ползет по мне, из чужой души вылезла, хочет задушить, чтоб не было меня и моей жизни перед глазами.

Такие вот страхи, наверно с больной головы. Хотя кто сейчас здоров? Все не в себе, посмотришь на улице — лица у людей нервные, злые, только тронь — разорвут. Светлых, радостных лиц больше не осталось. Кажется, что весь город в какой — то мгле, даже у детей нет искры в глазах, идут навстречу хмурые и обреченные, горбятся как старики. Словно ждут чего — то плохого с минуты на минуту. Приготовились!

А ведь сколько не готовься — всегда неожиданно. Нету такой силы, чтоб заставить смерть осмыслить, чужую — пожалуйста, свою — никогда!

На плечах камень огромный, спотыкается человек, бредет, нет сил у него больше, и свет впереди, а камень бросить жалко — столько труда в нем, все мысли, все желания только с этим камнем связаны, не представляет по-другому, тяжела ноша, ноги его по колено в землю уходят от тяжести, но нет не выбросит! Будет тянуть, пока не раздавит его камень совсем. Потому что сросся он с ним, за долгие годы стал частью его тела.

Снова хор, и вот она со дна души опять грусть, как будто режет по живому.

— Да что это со мной? Я же никогда не плачу — боец! А тут расклеилась! И не понять к хорошему или к плохому мне это расстройство. Вот выйду отсюда и все как рукой снимет! Забуду через час!

Все таки не нужно это все современному человеку — другие сейчас времена, другое общество, возле храма не нужно народ собирать, люди сами по своей воле возле экрана телевизора собираются. Это когда-то, для того чтобы охотников привязать к оседлой жизни — так легче ими управлять, приучили народ к вере, а теперь своя вера — технократическая. И это тоже для управления. Чтобы не возникали мысли не нужные, желания опасные, действия не положенные. А человек мечется