Церковный сад - Михаил Белокаменский Страница 2

Многое мне стало как-то безразлично, знаешь. Сегодня вот общалась с подругой своей… подругой, м-да… ладно… И вот на каком-то уровне подсознания, что ли… начала ей про сына своего рассказывать… ну… А что она? Она, ясное дело, немедля разговор прервала… и я… я прекрасно понимаю почему, ведь на душе ничего другого нет, и выговориться-то некому… Вот я и начинаю всех напрягать своими рассказами сложными…

Ты знаешь, и самое главное — я расстраиваюсь из-за этого. Виню… виню себя за то, что не могу удержать это в себе, за то, что в итоге теряю всех своих подруг, которые таковыми-то на деле и не являлись… И все из-за того, что я не могу это держать! А должна! Никому это не интересно! Никому! Но терять я подруг боюсь, потому что другого у меня никого нет. Ни родителей, ни сестер — никого. Родители… они умерли давно. Автокатастрофа. Папа у меня религиозный был, помню. Ладно…

В итоге я очень… я очень боюсь остаться одной. Почему так? Не знаю. Вот честно. И я… я несколько раз уже говорила об этом… но… не могу перестать повторять, поскольку… потому что… потому что только Ты можешь мой страх искоренить. Наверное…

За каждого своего знакомого, приятеля я бьюсь — а толку? А толку? Нет смысла! Нету! Не они станут меня поддерживать. Не они. Только Ты, ибо никого нет. Хах… Тьфу-тьфу-тьфу, не дай Бог! Господи! Не дай Бог! Я вечно думаю о плохом, и хочется оторвать себе за это язык! Но сын мой… мой сын… помоги ему! Господи, помоги! И дело тут не во мне, нет-нет. Далеко не во мне, но в нем. Вот я вроде и говорю, что страшусь завтрашнего дня, а на деле-то… на деле — всякий мой страх станет враз немощным, если Паша здоровым станет. Помоги, Господи! Помоги!

Слово третье. День 3. Вторник

Господи! Ох, Господи, как же хорошо! Я наконец-то выбралась на улицу. Хах, кто бы мог подумать! Кто бы мог подумать, что я так сильно стану радоваться свежему воздуху!.. Паша спит. А мне что-то нужно срочно развеяться. Воздух на улице какой-то спертый. Сухой, тяжелый. Люди какие-то закрытые. Может… может, я вконец одичала, Господи? Не знаю, только Ты ведаешь. Все причем. Но факт остается фактом… факт остается фактом, ничего не приносит радость. Вот знаешь, Господи, ничего! Я… я перестала радоваться… мелочам. Потому что стала слепой в какой-то момент… Слепой… и в итоге не вижу их даже.

Господи, помоги мне не думать о завтрашнем дне!.. И дай мне сил жить в настоящем моем! Мысли, всевозможные варианты развития завтрашнего дня вводят меня в неистовое состояние уныния. Господи, как я устала! От всего!

Ветер, пусть и крайне сухой, успокоил меня сегодня. Только чуть-чуть.

И все равно я… я… я переживаю. Причем… причем я не могу контролировать свои чувства. Ха-ха. Знаешь, у меня тетку так однажды в сумасшедший дом отправили. Ха-ха-ха. Я… я так не хочу. Господи, я так не хочу!

Фух. Ладно. Стоит успокоиться. Господи! В чем укрепиться? Как уйти от этого хотя бы на недолгий миг? Понимаешь, я ведь даже напиться не могу! Потому что Паша проснется — а мамы нет. А мамы-то нет! А мама пьяная где-то. Переживать начнет. Господи! А если хуже станет. Не дай Бог, не дай Бог!

Улица дает мне ощущение, что Ты, Господи, не существуешь вовсе. Вот совсем. Ведь иначе как тогда Ты допустил всю эту серь в душах людей?! Знаешь, маленькая больничная комната дает вящую возможность верить, что Ты есть. Там очень пусто, и словно… как будто кого-то не хватает. Нет того, кто должен… должен там… присутствовать. По крайней мере, у меня есть такое ощущение. Не знаю. Мне кажется, Ты повсеместно витаешь по этим… этим изнуренным людскими страданьями комнатушкам. Ты там есть. И это чувствуется. Мне. А на улицах Москвы словно нет. Словно нет Твоего Духа здесь, он запропастился куда-то, увидев безразличие людей к Нему. Хах. Бегают-прыгают, крутятся колесом — а все ради чего? Мне как-то смешно от этого даже немного…

Москва — город не то что трудный, он свинцовый. Мало где есть здесь истинная, искренняя вера. Да… ха-ха… и я верю, когда надо, не стану лукавить. Я… я, в принципе, великая грешница, и я этого не отрицаю. Все мы… мы, москвичи, отчасти грешны.

Но прошу искренне и упоенно: помоги! Помоги Паше, спаси его и меня, Господи!

Вот… вот шла сейчас по улице и видела девушку. Простую девушку, невзрачную такую. Она с кем-то говорила по телефону и… плакала, кричала. Вот я и подумала тогда: может, ее тиранит молодой человек? Родители? Не дай Бог, коллекторы? Может, она вляпалась в какую-то страшную, какую-то очень грустную историю и сердечно жалеет о случившемся, но… но выйти из нее каким-то простым раскаянием не может? Но… разве… ведь не слезы разве — самое главное в раскаянии, в покаянии?.. Причем сердечном! Почему ты не помогаешь таким людям? Ведь им, возможно, хуже чем мне?.. Нет, нет. Не возможно, точнее — точно. Возможно, она в шаге от самого страшного? Не следует ли ей помочь как-то, хотя бы чуть-чуть? Хотя, что это я… нет… это, может, простая ссора. Самая простая. Просто вместе со своим горем я начала… чутче, что ли, ощущать горе других людей. И почему-то, ха-ха, почему-то я его вечно преувеличиваю. Я… мне это жизненно важно, что ли. Ищу в иных душах свою, наверное.

И все же, Господи! Покажись, если Ты есть! Покажись! Дай знак. Иногда мне кажется, что я говорю в пустоту и мои слова тщетны.

Слово четвертое. День 4. Среда

Утро

Господи! Сегодня не отходила от койки с самого утра. Под вечер… под вечер меня отпустили врачи, сказав, что мне, видишь ли, надо развеяться. Не надо мне развеиваться! И, честно, мне кажется, что врачи беспокоятся больше о моем здоровье, нежели о Пашином… Хотя… хотя…

…Я что, настолько плохо выгляжу?

Хотя… хотя, судя по тому, как я нервничаю изо дня в день, это все-таки заметно. Хах. Доводилось мне… в свое время один раз говорить с одним священником, так вот он, значит, сказал на всякую непонятную историю по жизни говорить «Господу так угодно». И все. Господу угодно. И Ты знаешь… знаешь, если человек все же верит в Твое существование, хоть немного, то ему это… то ему это, наверное, начнет помогать. Ведь он верит, что жизнь его вершишь… вершишь Ты.

И я в это верю. Вот верю. Несмотря ни на что. Это я так,