Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смыслах - Митрополит Антоний (Блум) Страница 24

Возьмем примером блаженного Августина: он открыл для себя Бога, и это был поворотный момент, который привел его на совершенно новый путь. Каждому, кто в жизни делает подобное решающее открытие, приходится перемениться. Он не может остаться таким, каким был. И затем первоначальный опыт становится чем-то иным: открытие Бога ведет человека к открытию себя самого и, вместо ожидания очередной порции услаждающего, приятного опыта, ведет его к жизни честной, трудной, к новым подвигам в совершенно другом состоянии.

Помню, однажды мне сказал кто-то, что влюбленность – состояние, ведущее к глубокому смирению. Что-то подобное есть в любом мистическом переживании. Когда ты любим, невозможно думать, что это нормально – разве что ты полон тщеславия, гордости, в конечном итоге глуп, если думаешь: «До чего же я хорош! Ничего удивительного, что меня любят!» Когда ты обнаруживаешь, что тебя кто-то любит, то чувствуешь смирение. Понимаешь, что любовь – нечто такое великое, драгоценное, такой невероятный, незаслуженный дар, что принять его можно только с благоговением. И тогда чувствуешь себя одновременно бесконечно малым и бесконечно великим, но не «значительным», не гордым, не тщеславным.

То же самое случается, когда открываешь Бога. Те люди, которые рассказывали о своем открытии Бога, описывали, как их охватило ощущение встречи с любовью, красотой, величием. Но они писали еще о том, что чувствовали побуждение жить так, чтобы во всяком смирении и верности быть достойными того, что они были взысканы, найдены и получили то, что им было дано.

Я хотел бы коротко передать, как говорит об этом святой Макарий Египетский. Будучи уже старым человеком, который знал Бога в молитве и строгой, подлинно подвижнической жизни, он пишет о том, что было с ним когда-то давно. Он говорит, что в нашем восхождении к Богу мы достигаем места, которое он называет (хотя это вне предмета нашей сегодняшней беседы) двенадцатой ступенью, и тогда вдруг в полном безмолвии всего, что нам принадлежит – тела, ума, эмоций, – мы оказываемся перед областью Божественной, встречаемся с Богом. В этот момент мы уже не владеем своими мыслями, чувствами или волей. Мы все – зрение. Мы смотрим всем своим существом, мы воспринимаем всем, что в нас способно воспринимать. Это состояние такой полноты, что человеку не нужно было бы ничего иного, кроме как пребывать в этом состоянии. Но мы обнаруживаем в этот момент, что Бог есть любовь, и мы не можем остаться в этом состоянии, видя из глубин Божественной любви, что другим тоже нужно это знание, а они им не обладают. И в тот момент, когда мы осознаем, что по любви готовы оставить свой трансцендентальный мистический опыт, который мог бы быть для нас жизнью и радостью и питал бы нас вечно, в этот самый момент Бог, Который есть любовь, приобщает нас жертвенной любви. Он отступает и сводит нас в область человеческую, и наш первоначальный опыт уходит.

В этом примере важно вот что: опыт, который мог бы наполнить всю человеческую жизнь, остаться самодостаточным навсегда, ведет человека к акту самоотречения. Человек открывает Бога, Который есть любовь, и не может остаться верным этому Богу, если не выразит делом свою любовь, то есть не пожертвует собой. Здесь прямая противоположность тому, о чем я уже говорил раньше, – поиску переживания, попытке его удержать, сохранить, не отпускать, если только возможно, все время его обновлять.

* * *

Можно привести много примеров, начиная с де Куинси[28] и его курильщиков опиума. При желании слово «опиум» можно использовать и в другом контексте, так как столь многие употребляют религию, формы богослужения и тому подобное, как будто бы это опиум («религия – опиум для народа», по выражению Карла Маркса). В нашем же случае мы видим человека, который готов потерять самое драгоценное, что у него есть, потому именно, что драгоценность, которой он обладает, не позволяет ему быть эгоистичным, эгоцентричным.

И тогда мы вступаем в область веры, как называет это святой Макарий. Вот что он имеет в виду. Когда мы расстаемся с этим опытом, который есть вечная жизнь уже наступившая, уже уносящая нас, то остается уверенность в пережитом. Вместе с тем очевидно, что она как бы угасла и уже не является охватившим нас опытным переживанием. И тут в чистом виде проявляется вера, в том смысле, как о ней говорит автор Послания к Евреям, то есть уверенность в невидимом (Евр. И: 1). Вера – уже не предмет созерцания, уже не охваченность любовью, но уверенность, что все это существует, что оно тут, оно может вернуться, но мы от всего этого добровольно отходим в акте любви, который более значим, чем обладание опытом.

Это, мне думается, есть пробный камень подлинного мистического опыта, доказательство делом: именно потому что мы поняли всю ценность, бесконечную красоту пережитого, мы готовы утратить это переживание, чтобы дать возможность другим, пусть даже только одному человеку, услышать о нем и пуститься на его поиски. Любая другая форма мистического опыта – подделка, а здесь в центре – сам человек, и глубина подобного опыта ограничена этой чертой.

Я не имею в виду подлинную глубину человека – глубина его сердца так велика, что только Сам Бог может по-настоящему ее заполнить. Я говорю о мелочности эгоцентризма, узости, ограниченности самости. А это значит, что все в жизни, любое физическое, эмоциональное или умственное переживание, которое мы стараемся удержать, ухватить, не выпустить, – все это грех и ошибка. Это промах, потому что здесь мы в любом случае будем в убытке. Потому что то, чем мы обладаем для себя, для собственной пользы, делает нас не богаче, а беднее.

Если хотите, могу дать вам пример, и прошу прощения, что мои примеры так мало возвышенны – они в мой масштаб. Посмотрите, что случается с тем, кто чем-то обладает, удерживает что-то. Предположим, у вас есть драгоценная золотая монета. Вы зажали ее в руке и обладаете этой драгоценностью, думая, что вы богаты. Нет! У вас есть золотой, но руку вы потеряли, потому что больше не можете ей пользоваться. Что вы можете сделать рукой? Можно, конечно, разжать руку, тогда вы богаты. Но если вам не повезло и у вас два золотых, по одному в каждой руке, то вы точно ребенок, родившийся безруким.

* * *

Есть на эту тему один