Божественные младенцы. Кто они? - Андрей Новиков-Еловиков Страница 25

Восточные народы полагали, что змея — наместник Солнца на Земле; ее кольцо ассоциировалось с кругом солнечного диска. В мифологии нанайцев змея уже не была главным божеством, хотя следы почитания ее выражены еще отчетливо. Не случайно змеи, два дракона, два тигра, ящерицы, лягушки украшали хозя — юбку шамана. Каждый из этих образов имел символическое назначение. Все они служили шаману в его воображаемых странствиях во время кампаний. Драконы «носили» его по воздуху, тигры по лесам, а ящерицы, змеи и лягушки переправляли через реки, озера и болота.

У шамана, кроме того, был набор амулетов с изображениями змеи. Симур — змей, разрисованный полосами и кружочками якобы помогал при болезни спины. Если же болела рука, шаман сплетал тряпичного змея из разноцветных полос материи и пришивал к рукаву больного (мойда). В случае болезни груди он использовал мыйга — железный нагрудник, состоящих из трех параллельно расположенных больших змей, в трех местах изогнутых кольцами и перевитых мелкими змеями (идет ссылка на книгу Л.Я. Штернберг «Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны», Хабаровск, 1933 г., стр. 516).

Сейчас у мифологических змей и лягушек от прежнего многообразия «нагрузок» осталась лишь сфера суеверий. Считается, что красная змея и лягушка с серебряными рожками относятся (как и кукушка) к разряду предметов, приносящих счастье…

Понемногу «выветривается» магический смысл образа змеи, но устойчиво живет «змеиная спирать» в орнаментах нанайских произведений. Сикачи — алянская учительница Т.В. Перминка на занятиях кружка национального искусства показывает девочкам узоры халата, вырезанные из рыбьей кожи мастерицей Янгоки Бельды, ее бабушкой, лет семьдесят назад. Халат можно читать как книгу нанайских мифов. Могущественный Амба, птица Кори (В.Д. Донкан сказал, что она похожа на жар-птицу из русских сказок), вариации личин — масок…

И у всех их главный, образующий форму компонент — змея, увенчанная головой птицы! Дуги надбровий, круги глазных впадин, туловище птицы — все это бесконечно гибкое тело змеи.

Вряд ли старая нанайская мастерица могла бы объяснить загадочный симбиоз магических существ. Ее руки, память повиновались древней традиции. Внучке старой Янгоки Бельды Т.В. Перминка и подавно неведом скрытый смысл этих узоров. Ее привлекает изящество линий, незамутненность национального стиля, тонкая гармония цвета.

В доме Екатерины Михайловны Пассар, вышивальщицы из Сикачи — Аляна, хранится шкатулка с рельефной резьбой по бересте — работа ее покойной матери. Из ажурных спиралей и завитков возникают синие птицы и лики, похожие на маску тигра и маску человека. Лики кажутся петроглифами… на бересте, так близки они к своим прародителям — личинам. Но вот птицы.

Их далекие предки лебеди были, по преданьям, главными персонажами в сотворении мира. «В начале света жили три человека: Шанвай, Шанхоа, Шанка. Однажды три человека послали трех лебедей нырять, чтоб достать для земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: земля растет, река Амур течет.

Камни Сикачи — Аляна помнят времена, когда поклонялись птице, копировали ее облик. Птица на базальтах Амура — одно из немногих существ, изображенных с реалистической дотошностью.

Отблески былого поклонения до сих пор определяют отношение нанайцев к избранным видам пернатых. Кукушка, гнездо журавля (уйгу), удод (обиби) — предвестники счастья. На кукушке обычно шаман «ездил» на небо к родовому дереву Омя — Муони, чтобы привезти на землю души нерожденных детей, похожие на утку, только еще не оперившуюся.

Синяя берестяная птица на резной шкатулке скорее напоминает пригудливый цветок, чем лебедя, кукушку или утку. Рисуя птицу Кори в авторских иллюстрациях к сборнику амурских сказок «Храбрый Азмун», Дмитрий Нагишкин был менее условен в трактовке этого образа, чем нанайские мастерицы. А на халате Янгоки Бельды образ птицы (в одном из вариантов) вообще замещается композицией из перьев.

Метаморфоза формы — следствие метаморфозы содержания. Птица на халате, на шкатулке — уже не идол, не божество, но в тоже время и не просто изображение.

Очевидна связь традиционного нанайского искусства с семантикой петроглифов, датируемых третьим — концом четвертого тысячелетия до нашей эры. Вот сквозь какую толщу времени проросло древо, которое принято называть нанайский национальной культурой. Уже одно это делает ее памятником, который еще далеко не до конца исчерпан историками, археологами, этнографами, и искусствоведами.

Как важно сохранить это звено прошлого в цепи времени!

В силу изменившихся условий жизни меняется само существо нанайской национальной культуры. Вчерашние духи — сеоны, черти амба, бузя, сторожившие каждый шаг религиозного нанайца, сегодня становятся персонажами сказок. Это свидетельство их культурной девальвации…»

На этом я прекращаю цитировать рассказ «петроглифы… на бересте» и немного прокомментирую рассказ.

Сокрушение автора рассказа над тем, что многим нанайцам неводом скрытый смысл петроглифов или их национального искусства — напрасен, поскольку за все вышеописанной символикой стоит утраченное понимание святости человека, и непосредственно механизм достижения святости. То есть, любой святой человек может восстановить истинный смысл как петроглифов, так и утраченный смысл символических изображений нанайской культуры. Разумеется, что автор права, заявляя о «коррозии в сохранности понимания символики нанайцев, но смысл тут таков.

Шаман у нанайцев, это и есть тот «особый человек», кто должен быть святым или претендентом на учение, ведущее к святости. Исходя из содержания рассказа, в среде нанайцев попросту давненько не появлялось святых людей. Несмотря на то, что в символике нанайцев нет обращения взрослого человека в младенцах, во многом остается с символикой других религий, где смысл не меняется. Например. Из текста — «Дюлчу был первым, кто проторил тропу в буни — загробный мир, ибо «на свете будет много людей. негде им будет на земле жить», следует, что речь идет о первом святом, и он же должен быть основателем «религии». Что касается птицы, то как я уже сказал ранее, за символикой птицы «прячется» понимание вознесения ввысь, к хтоническому Дракону, и эта точка и есть та самая точка святости на шкале времени жизни человека. Упоминание о том, что птица заменена композицией из перьев, не вызывает удивления, поскольку и в других религиях вознесение также символизируют птичьими крыльями или композицией из перьев. Самый пожалуй популярный рисунок — жезл Кадуцея, где также изображены крылья, вместо какой-либо птицы. Вот именно поэтому все правильно у нанайце, птица это не идол, и не божество, но и не просто изображение. Это символика восхождения человека на небеса (вознесение ввысь).

То, что на кукушке обычно шаман «ездил» на небо к родовому дереву Омя-Муони, то тут