Звезда Альтаир. Старообрядческая сказка - Дмитрий Александрович Урушев Страница 33

Луна светила в окошки шинка. Какая-то тень скользнула от печи к Ивану. Это была Ревекка. Неслышно ступая босыми ногами между спящими, она подошла к царевичу. Тот сел на лавке и удивленно воззрился на красавицу.

– Пан не спит? – тихо спросила девушка.

– Никак не могу уснуть. Все думаю о словах твоего отца.

Ревекка села рядом с юношей и зашептала:

– Ты не должен верить моему отцу. Он скрыл от тебя правду. В нашем священном писании содержатся предсказания о том, что Бог сойдет с небес, примет плоть от девы, сделается человеком, претерпит позорную казнь и воскреснет на третий день. Так говорили наши древние пророки. Но наши нынешние учителя замалчивают эти слова или превратно толкуют. Они оболгали Иешуа. Если внимательно прочесть древние книги, то выходит, Он был не самозванцем, а истинным Богом.

– Откуда ты все это знаешь?

– Наши наставники говорят: каждый, кто обучает свою дочь писанию, обучает ее распутству. Поэтому батюшка не давал мне читать священные книги. Но я сама, выучившись грамоте, тайно от отца прочитала сто томов Шаарей цедек и толкования к ним.

Иван растерялся. Рядом с ним сидит человек, прочитавший сто мудреных томов. Вот это да! А царевич за всю жизнь прочел две-три книги. Он не знал, что сказать. Молчала и Ревекка. Потом вздохнула, быстро пожала юноше руку, встала и тихо ушла.

Иван снова улегся, поворочался и заснул.

С первыми лучами солнца комната наполнилась шумом. Путешественники просыпались, переговаривались, ругались, шли на двор умываться у колодца и проверять лошадей в стойлах.

Пан Храповицкий завтракал в окружении немногих приближенных. Он милостиво разрешил царевичу с друзьями присоединиться к сему избранному обществу. Его утренняя трапеза состояла из молочной каши, лапши в молоке, сметаны, творога и яичницы разных сортов – всего вдоволь.

Потом все вышли из хаты и сели на коней. Моисей с женой и дочерью провожали дорогих гостей. Юноша, прежде чем вступить в стремя, дал шинкарю рубль. Хазарин пытался поцеловать ему руку, но Иван не позволил.

Черкасы загикали, засвистели и выехали за ворота с молодецкой песней:

Ехали казаки из Дону до дому,

Пидманули Галю, забрали с собою…

Царевич обернулся, старясь разглядеть Ревекку. Она стояла за согнутыми спинами отца и матери, плакала и махала рукой.

Вскоре к юноше подъехал Остап Калина.

– Ну что, паныч, как тебе понравились наши хазары?

– Мне показалось, они очень несчастны.

– Их тяготит проклятье. Ведь они причастны к смерти Господа Исуса. Когда Его судили, весь хазарский народ требовал для Него казни и кричал: «Кровь Его на нас и на детях наших». С тех пор Божье проклятье лежит на хазарах. Господь лишил их собственного царства и рассеял по всему миру. Все народы знают о преступлении хазар, поэтому их нигде не рады бачить. А еще, говорят, они крадут наших детей и убивают их. Для каких-то колдовских обрядов им нужна кровь невинного ребенка.

Царевич вздрогнул. Он попытался представить, как шинкарь с дочкой убивают маленького Ивана – внука слепого бандуриста. И не мог представить. Это казалось совершенно неправдоподобным.

– Гнусная ложь! Не могут ни такой ученый человек, как Моисей, ни такая красавица, как Ревекка, убивать кого-нибудь. Да они мухи не обидят!

– О, бачу, черноокая прекрасная хазарка полонила твое сердце. Стерегись ее чар! – засмеялся Остап.

– Дело не в прекрасной хазарке, – смутился Иван. – Просто я вижу: она и ее отец – добрые люди, не способные никому причинить зла.

– И я так думаю. Хазар оговаривают. Они не такие, как все. Поэтому их не любят. Неурожай, засуха, потоп – во всем винят хазар. Пропал ребенок – утонул в реке, упал в колодезь, заблудился в лесу – никто не разбирается. Ведомо, хазары виноваты. И тогда мужики берут вилы и устраивают погром.

Глава 29

Иван удивился:

– Погром? Что это такое?

– Да, паныч, – вздохнул Остап. – Твоя батьковщина не только далека, но и темна. Не знать, что такое погром! У нас, черкасов, это любимая народная забава. Случится неурожай. Или засуха. Или ребенок пропадет. Соберутся мужики в шинке, напьются горилки и начнут думать, кто виноват в их бедах? Тут самый башковитый крикнет: «Хазары во всем виноваты!» И кинутся мужики бить шинкаря. Если хазар много, например, целая улица, пойдут бить всю улицу. Кого секирами зарубят. Кого на вилы поднимут. Кого на собственных воротах повесят. Если нет хазар, а есть ляхи, то крикнут: «Бей ляхов!» И пойдут бить ляхов. Конечно, воруют при этом нещадно. Все из погромленных домов тащат: гроши, харчи, посуду, лавки, пуховики.

Царевич снова вздрогнул. Неужели Ревекку могут убить? И вспомнил, как у царя Додона резали скот: коров и овец. Его передернуло.

– Остап, а ты бывал на погромах?

– Бывал.

– Убивал людей?

– Дивись. – Писарь закатал правый рукав. – Бачишь шрам? Это меня свои же братья-черкасы саблей рубанули в Шепетовке, когда я бросился защищать хазар. Чуть без руки не остался!

– Да, – покачал головой юноша. – Сдается мне, это не наша страна темна, а ваша. У нас такой дикости нет, чтобы убивать невинных людей.

– Дякуйте Богу, что этой дури у вас нет.

Так и ехали с беседами. Проезжали бедные города и нищие села. Ночевали на постоялых дворах, в шинках или случайных крестьянских хатах. Мокли под дождем. Обгорали под солнцем.

До ляшской границы оставалось несколько дней пути, когда путешественники выехали на перекресток двух дорог. Здесь расположилось на отдых великое множество молодых людей – парней и девок. Они были по двое – по трое связаны веревками или скованы цепями. Отдельно от них сидели на траве и ели диковинные люди в диковинной одежде.

Появление Тараса Храповицкого, толстого, осанистого, важно восседающего на сытом коне, произвело среди людей необыкновенное действие. Молодые люди, кто мог, пытались подняться и бежать к пану. Путались в веревках, падали, захлебывались в плаче. Диковинные люди вскочили, схватились за оружие, закричали по-звериному и бросились на связанных.

Всадники остановились.

– Благодетель! Батька милостивый! Спаси души христианские! Пощади нас! – рыдали парни и девки.

Остап подъехал к Ивану.

– Дивись на наш позор.

– Что это?

– Это дань, которую мы каждый високосный год платим сарацинскому шахиншаху.

– Пять тысяч дирхамов?

– Если бы! Сто парубков и сто дивчин. Каждая живая душа по двадцать пять дирхамов. Вот тебе и пять тысяч. Дьявольское счисление.

– Я не понимаю… – раздельно проговорил