В поисках невидимого Бога - Филипп Янси Страница 5

в этот же день я, в сопровождении священника и сотрудника Международной ассоциации тюремного служения Рона Никкеля, посетил часовню, расположенную в подвале близлежащей тюрьмы. Своим существованием она была обязана поразительной смелости некоего партийного функционера атеистической некогда страны. Расположенная на самом нижнем уровне мрачной темницы часовня представляла собой оазис красоты. Заключенные расчистили в помещении грязь, выложили мрамором пол и повесили на стены медные подсвечники. Они гордились своей часовней, в то время единственной тюремной часовней в России. Каждую неделю священники из монастыря приходили туда совершать богослужения. Поскольку арестантов на эти службы выпускали из камер, посещаемость была действительно высокой. Несколько минут мы разглядывали обстановку, потом отец Вонифатий показал мне икону «Всех скорбящих Радость». «В этих стенах много скорби», — заметил Рон Никкель. Он повернулся к отцу Вонифатию и спросил, нельзя ли помолиться о заключенных. Священник выглядел удивленным, и Рон повторил: «Не можете ли вы помолиться о заключенных?»

«Молитву? Вы хотите молитву? Молебен?» — переспросил отец Вонифатий. Мы кивнули. Священник исчез в алтаре, откуда вынес еще одну икону «Всех скорбящих Радость» и положил ее на аналой — высокий четырехугольный столик с покатым верхом. Потом достал два подсвечника и кадило. Зажег свечи. Помещение наполнил мягкий аромат. Затем надел облачение, золотую епитрахиль и золотое наперсное распятие, на голову — торжественный головной убор. Перед каждым действием он целовал крест или преклонял колени. Наконец все для молебна было готово. Священник не молился своими словами: он пел песнопения по служебнику, водруженному на аналой. Примерно через двадцать минут после того, как Рон предложил помолиться, отец Вонифатий произнес «Аминь», и мы вышли из тюрьмы на свежий воздух.

В России я встречал западных христиан, которые очень ругали Православную Церковь. Они соглашались, что в Православии есть и благоговение, и смирение, и страх Божий, и что богослужение все это замечательно передает, — но уж очень далек такой Бог, раз к Нему можно приблизиться лишь после долгих приготовлений и с такими посредниками, как священники и иконы. Но у меня осталось чувство, что у православных есть чему поучиться. В Советском Союзе, где не было места для Бога, где мерой всех вещей был человек, Православная Церковь не отступила от Бога и пережила самую страшную атеистическую атаку в истории человечества. Отца Вонифатия сложно назвать высоким мистиком, но я видел, как он служит среди уголовников в темнице. Православное Предание научило его, что к Иному следует приближаться иначе, чем к людям. Обряд помогал священнику выйти из духа сиюминутности к спокойствию, в котором слышны ритмы вечности.

Как говорил американский поэт, монах и богослов Томас Мертон, если ты нашел Бога слишком легко, возможно, ты нашел вовсе и не Бога.

***

Кембриджский физик и англиканский священник, широко известный своими работами по вопросам взаимодействия науки и богословия, Джон Полкинхорн, который в свое время оставил должность в университете, чтобы получить рукоположение в Англиканской Церкви, отмечает одно из важных различий между наукой и теологией. Наука постепенно аккумулирует знания: сначала Птолемей, потом Галилей, Коперник, Ньютон и Эйнштейн. Каждый из этих великих ученых основывался на опыте предыдущих. Поэтому даже рядовой физик наших дней знает о физических явлениях больше, чем сэр Исаак Ньютон. А богопознание происходит совершенно иначе. Каждая встреча с Богом абсолютно уникальна и неповторима (как, впрочем, и любая встреча двух людей). Поэтому мистик пятого века и неграмотный иммигрант из нищей африканской страны могут знать Бога глубже, чем современный теолог.

Американский астроном, астрофизик и выдающийся популяризатор науки Карл Саган говаривал со спесью средневекового звездочета: «Космос — это все, что есть, и все, что будет». Однако от желания общаться с Иным не уберегся и он. Он написал роман «Контакт», в котором правительства мировых держав тратят миллиарды долларов, чтобы установить связь с внеземной цивилизацией. Астроном Элли Эрроуэй, отправленная на планету в иной звездной системе, действительно устанавливает контакт, но по возвращении обнаруживает, что ученые ей не верят, хотя простые люди в массе своей относятся к ее достижению благожелательно. Роман Сагана имеет более глубокий смысл, чем предполагает сам автор.

Христиане утверждают, что бывают времена, — хотя, думается, не столь часто, как мы уверяем окружающих, — когда мы действительно вступаем в личное общение с Творцом мироздания. После одной из таких встреч схоласт и богослов святой Фома Аквинский сказал: «Я не могу писать. Я видел то, перед чем все мои писания — простая солома».

В начале романа «Контакт» Элл и Эрроуэй ежедневно прослушивает эфир в поисках сигналов от других цивилизаций. Однажды она улавливает в наушниках необычные звуки, повторяющиеся с явно искусственной закономерностью. Потрясенная, она выпрямляется в кресле. Это — сигнал! Для христиан контакт тоже может быть своего рода шоком. Вот что пишет Клайв Льюис:

«И вздрагиваем от страха, как вздрагивали, услышав, что кто–то дышит рядом в темноте. «Смотрите, да он живой!» — кричим мы и чаще всего отступаем. Я бы и сам отступил, если бы мог. Хорошо при безличном Боге, неплохо и при субъективном Боге истины, добра и красоты, а при бесформенной и слепой силе и того лучше. Но Живой Бог, Который держит тебя на привязи или несется к тебе на бесконечной скорости, Бог–царь, Бог–ловец, Бог–возлюбленный — совсем другое. Люди, «ищущие Бога», умолкают, как умолкают дети, игравшие в разбойников, заслышав настоящие шаги. А может, мы нашли Его? Мы не думали дойти до этого! А может, упаси Господи, Он нас нашел?»[2]

Я и сам порой ощущал как бы сильный рывок, вытягивающий меня из болота цинизма и противления, поворачивающий жизнь в новом направлении. Однако куда чаще и куда дольше я просиживал «в наушниках», отчаянно надеясь услышать весточку из другого мира. Я надеялся на контакт — и не слышал ничего.

Может ли Существо, столь важное и фундаментальное, как Бог, Который сотворил нас, чтобы мы знали и любили Его, быть столь далеким и неясным? Если Бог сотворил «мир и все, что в нем» (Деян 17:24), чтобы мы искали и нашли Его (как объяснил апостол Павел собранию афинских скептиков), почему бы Ему не открыться нам?

Библейские авторы жили в Святой Земле, где горели пламенем кусты, скалы навевали священные метафоры, а звезды возвещали величие Божие. Ныне такого нет. Сверхъестественный мир словно спрятался, оставив нас наедине с миром материальным, осязаемым, видимым. Однако жажда общения с Богом, тоска по контакту с незримым, по любви космического Родителя, Который способен привнести смысл в нашу земную суету, не уходят.