Фантомики - Евгений Бугров Страница 6

— Ты чего пришел? Видишь, некогда мне, переезжать собираюсь. В другой раз приходи, на прием запишись, месяца через два, не раньше. И резюме вначале.

— Так я помру через месяц. Может, найдешь работу, хотя бы временную. Тебе нужны работники надежные. Меня давно знаешь, сто лет знакомы. Забыл? У Форда работали. Ты клерком на посылках, а я на конвейере стоял, неплохо зарабатывал. Были времена!

— Вспомнил, — капитал усмехнулся. — Вот именно, времена другие. Есть место для тебя, если согласишься. На кладбище могилы рыть. Ты как раз с лопатой пришел. Мрет народ, а где работу взять? У меня станки, киборги нефть качают, прибыль сама идет. Вон, видишь? Мешок к мешку, все равно места не хватает. Бухгалтер и тот не нужен, киборги деньги считают, в мешки складывают, сами носят, сами охраняют, пить-есть не просят. Работяги не требуются, ваше время прошло. Хлопоты лишние. Детские садик, пенсию вам плати, не рентабельно. Будешь могилы рыть?

— Куда деваться. Где рыть?

— А где хочешь, — капитал засмеялся, взялся за телефон. — Выроешь, и ложись. Шутка! Работать будешь бесплатно, зато кормить будут. Но только в рабочее время. Звонить, пока место не заняли?

— А как жить без денег? Жена, дети. Их кормить надо.

— Жена есть, надо же! И как терпит? Добрый я человек, все для народа. Уборщицей устрою, но работать тоже бесплатно, испытательный срок. Кормить будут. Она симпатичная? Если не ревнивый, секретаршей возьму, оденется красиво, деньги появятся.

— А дети? У меня их трое.

— Дети-дети. Вечная морока! Что вы плодитесь, нищету разводите, — Капитал небрежно полистал календарь. — Повезло тебе. Так и быть, есть путевка в лагерь, как раз на троих.

— Какой лагерь?

— Раньше пионерский был, для малолеток. Со сталинских времен остался, коммунизм строили, строили, да ничего не вышло, только воровать научились. С детьми вопрос решен? Но учти, церемониться с ними не будут. Феликс Эдмундович мужчина строгий. Зато с гарантией. Не пить, и не курить, иначе каюк. Материться разучатся. Ты их потом не узнаешь, еще спасибо скажешь. Согласен?

— Нет, — проситель закинул лопату на плечо и повернулся к выходу.

— А работа? — удивился Капитал. — А деньги! Зачем приходил?

— Я зашел убедиться. Прощай! — Труд вышел из кабинета…

А ночью Капитал вдруг умер, не стало его. Убили, и закопали. Сидит Труд на его могиле, курит сигареты трофейные, водку пьет, и жена рядом пьяная. Поминают покойника.

— Полный грузовик денег, куда все складывать? — жена вздыхает. — Какой ты смелый, не испугался. Из-за меня, да? Мы теперь богатые.

— Нет, дорогая, деньги зло. Просто надоело скотиной жить. Призрак коммунизма бродит по Европе: помнишь? В детстве учили. Пролетариат — могильщик буржуазии. Начнем новую жизнь. Без клерков и капиталов.

— А я мечтала. Секретаршей устроиться.

— Мало ли, о чем мечтала. Теперь ты Мурка, там посмотрим…

Они сели в грузовик, полный денежных мешков, и поехали на свалку, принадлежавшую когда-то Капиталу, и сожгли деньги. И началась новая жизнь! Он так думал во сне. А утром проснулся и про сон ничего не помнил, пошел устраиваться на работу, а жена стала секретаршей. Детей только жаль, в том лагере утонули.

Не родина.

После долгого отсутствия возвращался он на родину, где оставил когда-то доброе хозяйство, дом и красавицу-жену с малыми детьми. Долгие годы мечтал о радостной встрече и вот, совершив на чужбине великие ратные подвиги, вернулся, однако ждало его горькое разочарование. Ныне здесь был вертеп не вертеп, притон не притон, а некий проезжий трактир, где веселились сомнительные женщины с лихими молодцами и разный сброд. Хозяйство запущено, земля заросла, на дорогах ямы да колдобины. Он отыскал хозяйку трактира, разбитную женщину в золотых украшениях, в которой узнал бывшую жену. Она не столько удивилась, сколько обеспокоилась, и повела на задний двор, чтобы поговорить без помех.

— Явился, — сказала она недовольно. — Чего надо?

— Да вот, вернулся.

— И зря! Мне сказали, ты умер. Как я объясню твое появление? Повсюду твои портреты, иконы в рамке, на кладбище часовня, почитаем, молимся за тебя, свечки ставим, чего еще? Пусть остается как есть.

— Что вам мои портреты, если вот он я, живой. Разве я бросил вас, чтобы стыдиться? Прими меня надлежащим образом и забудем старое. Разве не лучше дому при хозяине, жене при муже, а детям при живом отце.

— Ты умер! — отрезала она. — С домом сама управляюсь, а кавалеров у меня без тебя хватает, не беспокойся, я женщина привычная.

— А дети?

— Что дети, — она махнула рукой. — Выросли, разбрелись. Они к торговому делу не годные. Сплошь проститутки да пьяницы.

— А в доме сейчас кто, мои или чужие?

— Тебе, скорей, чужие, — она усмехнулась. — Ну все! Иди, пока в шею не вытолкали.

— Опомнись, жена? Здесь мой дом, моя родина.

— Я тут родина! И дом не твой, не докажешь. Проваливай, пока цел!

— А если не уйду?

— Убьют, — пригрозила она. — Здесь до этого дела охотников много, только свистни. Знаешь, сколько у меня защитников? Не доводи до греха.

— Жена! Когда-то мы любили друг друга. Ради дней нашей юности прошу, опомнись. Что с тобой стало? Ты была девушкой славной, откуда столько злобы.

— Иди-иди! Здесь не подают, не церковь, — собираясь уходить, она поставила ногу на крыльцо, и вдруг заголила юбку. — А, впрочем, если хочешь, возьму в работники, полы мыть! Или официантом, гостей обслуживать. Но учти! Без всяких там претензий, я женщина вольная, сама себе хозяйка. Ну что, согласен?..

И только тогда он вынул меч, и предал трактир огню, а обитателей его смерти. И страшен был крик, но не дрогнула рука, и не смягчилось сердце. Покидая пепелище, он был суров и печален, скитался, а потом вернулся. И начал все заново. Женился, завел хозяйство и родил детей, как иначе.

Горшки.

Некий Хозяин дома затеял переезд, и все глиняные горшки, чтобы нечаянно не побить, бережно составил в одном месте, сам отвлекся. Тем временем горшки, оставшись без присмотра, меж собой расхвастались. Один говорит:

— Я горшок самого торжественного назначения! Когда случится праздник, Хозяин наливает в меня чистую воду, ставит цветы и показывает гостям! Я самый красивый горшок на свете и стою на самом видном месте.

— Подумаешь! — сказал другой. — Зато я самый веселый. Во мне Он держит отборное вино, ставит на стол и веселится с гостями! Я тоже люблю праздники.

— А я люблю и праздники, и будни! —