Старец Иероним, молчальник Эгинский - Петр Боцис Страница 9

В одно из моих посещений Эгины, во время поучительной беседы со старцем, я решил прогуляться во дворе, чтобы он немного отдохнул. Вскоре старец сам вышел ко мне, с авторучкой в руке, и сказал:

— Может быть, ты знаешь, как ею писать?

— Да, старче, — ответил я и показал ему, как она открывается и заправляется чернилами.

— Я в этом не разбираюсь, и поэтому подарю ее Петру. И пусть он помнит, что я человек грешный.

— Грешен тот, кто ее берет, старче, а не тот, кто дарит, — дерзнул сказать я.

Неожиданно всегда мягкий и добрый старец стал суровым и ответил мне как никогда резко:

— Послушай, дорогой, я таким себя считаю и хочу, чтобы меня таким считали другие. Если и ты этого хочешь, я не препятствую.

Он не позволял никому сказать о себе ни одного похвального слова, и очень часто свои благодеяния приписывал другим, а их ошибки брал на себя.

В Константинополе патриарх назначил о. Василия служить дьяконом в патриархии. Наш старец всегда тепло отзывался о патриархе Иоакиме III как о верном, благочестивом, образованном, деятельном и человеколюбивом пастыре.

В патриархии о. Василий прослужил некоторое время. Патриарх любил его и поэтому держал именно здесь.

Часто во время служения Литургии он пел на клиросе и говорил проповеди. Платы он не брал и жил на те крошечные деньги, что прихожане клали в его сумку. Часть денег он тратил только на самое необходимое, а остальное раздавал нищим.

Со временем христиане, узнававшие о нем, стали уходить из своих церквей и приходили в патриархию. Очевидцы вспоминали, что в патриархии храм часто бывал переполнен. При том духовном застое, который царил в Константинополе, этот молодой дьякон, приехавший из Каппадокии, пленил их своей верой, простотой и смирением, своей любовью и, в первую очередь, своим подвижническим духовным мышлением. Он напоминал им о тех древних временах, о которых они читали лишь в житиях святых.

Отец Василий продолжал жить в молитвах и бдениях так, как он и привык жить у себя на родине, радом с Мисаилом. Он боролся со своими страстями и усердно стяжал добродетели, живя по заповедям святых отцов. И это стремление к божественному переродило и привело его к святости. Его наполняла любовь к своим братьям, которых он видел рядом с собой как овец, «не имущих пастыря».

Он начал произносить вечерние проповеди, и на них стекалось множество людей, чтобы послушать его. Слова были просты и кратки, но производили сильное впечатление на слушателей, поскольку исходили из сердца, горящего любовью к Богу и ближним, и главным образом, потому, что были плодом его личного духовного опыта. Он не пытался обогатить свою речь риторическими фразами и глубокомысленными туманностями. Он говорил о Христе, об «умиленной» молитве, о слезах и смирении, рассказывал о своем старце Мисаиле и об о. Иоанне и передавал людям весь тот духовный опыт, который накопил, живя рядом с ними. И верующие внимали каждому его слову, чувствовали, что этот батюшка не такой, как остальные. Кроме слов утешения он оказывал им и другую поддержку, как духовную, так и материальную.

О себе о. Василий заботился мало. Келья, где он жил в Константинополе, была не отштукатурена, полна трещин, наскоро забитых картоном, и ветер легко проникал внутрь. Зимой его пронизывал холод. Однако он был безразличен к себе и все его попечения и заботы были направлены на ближних.

В Катикиочи Халкидонской его попечением была построена пятиэтажная школа. В Константинополе, особенно в храмах св. Георгия, св. Спиридона и в Халки он часто совершал бдения, и множество людей приходило на них. Иногда собиралось более трехсот человек.

Здесь хотелось бы привести дошедшие до нас воспоминания о старце тех очевидцев, которые после малоазиатской катастрофы переселились в Грецию. Они свидетельствуют о его глубокой любви к Богу, которая приводила его и к любви к ближним, о цельности его характера и о всеобъемлющей преданности Богу.

Один прихожанин о. Василия имел магазин в Константинополе. Он был хорошим семьянином и верным христианином. Однажды его магазин загорелся и пожар причинил огромный ущерб, около 600 турецких бумажных лир. Им овладело отчаяние. Он плакал и убивался, поскольку потерял все свои средства и не смог бы прокормить детей. В таком состоянии его нашел о. Василий, утешил как мог и пригласил к себе. Они вошли в келью, и отец Василий сказал:

— Сними со стены котомку, в ней деньги. Возьми их и пусти в оборот.

— Сколько там денег, отче?

— Не знаю, я их не считал. Возьми, сколько есть, они твои.

Несчастный растерялся. Подобного обхождения он не встречал никогда в жизни. Мало того, что о. Василий не знал, сколько у него денег, но и так щедро отдавал их.

Он взял деньги и ушел вдвойне благодарным потому, что убедился: существуют люди, которые ставят духовное служение превыше денег и материальных благ.

Придя домой, прихожанин обнаружил, что денег, данных о. Василием, было ровно 600 лир. Он не выдержал и разрыдался. С этих пор он стал преданным учеником старца.

Как-то о. Василий узнал, что его зять И. Панагиотопулос содержит продовольственный магазин в Гельвери и открывает его и по воскресным дням. Он опечалился и послал зятю письмо, полное любви и кротости: «…Мой возлюбленный зять, сколько недель в году? Пятьдесят две. Пятьдесят два воскресенья года какую тебе приносят выручку? Очень прошу тебя, напиши мне, и я вышлю тебе вдвое больше этой суммы, только не открывай магазин по воскресеньям, и Бог дарует тебе все Свои блага. Воскресенье есть день Господень, и нам следует ходить в Церковь, молиться и испрашивать милости у Бога. Пишу это с большой любовью».

Зять был столь тронут письмом, что больше никогда не открывал магазин по воскресеньям.

Старец жил лишь одним Богом. Его любовь и преданность Богу не могло поколебать ничто земное, ни любовь к родителям и родным, ни любая другая сила.

Однажды к нему пришел юноша, который был чем-то обеспокоен. Как только старец его увидел, то спросил:

— У тебя есть отец?

— Да, старче.

— А мать есть?

— Конечно.

— Ты выглядишь так, словно не имеешь ни отца, ни матери. Я положил Отцом себе Христа, а Матерью — Пресвятую Богородицу. И что бы со мной ни случилось, я открываю это Им и так успокаиваюсь.

В другой раз его посетил монах с Афона. Монахиня Евпраксия, прислуживающая старцу