Алексей Маслов - Лучшие притчи дзэн: обычные истории о людях необы­чайных Страница 30

Со своего места поднялся один монах и указал пальцем себе на голову. Настоятель сказал: «Берегите себя!»

На следующий день этот же монах пришел в келью настоятеля за личными наставлениями.

Наставник Удэн, увидев, что он пришел, развернулся лицом к стене и, сквозь зубы, произнес:

— Мне, старому монаху, уже два-три дня как нездоровится, если есть здесь рядом со мной — «Великой добродетелью» — какое-нибудь лекарство, дай немного его мне.

Монах увидел, что у изголовья кровати настоятеля стоит какой-то чистый пузырек. Похлопав рукой по пузырьку, он спросил:

— Откуда появился этот пузырек?

— Он принадлежит старому монаху, а где тот, что принадлежит «Великой добродетели»?

— Он принадлежит Вам, он принадлежит мне!

Путы спадают

«Он принадлежит Вам, он принадлежит мне». Изначальное сердце всех людей — едино, оно одинаково у монаха, и у меня. Так как же два могут быть не одинаковыми?

Примечание

Когда монах показал себе рукой на голову в ответ на вопрос учителя «Куда ушли все звуки?», он продемонстрировал, что сам по себе вопрос может привести к двойственности сознания: если звуки действительно ушли, то они где-то сейчас есть, в то время как они исчезли. Удэн решил перепроверить понимание монаха.

Удэн здесь играет терминами, которые обозначают чаньского учителя. «Старый монах» (лаосэн) — уважительное обращение к настоятелю или к старым монахам монастыря.

«Великая добродетель» (кит. дадэ, санскр. бхаданта) первоначально было одним из обозначений Будды, а в китайских школах стало вообще применяться к монахам. Наставник Удэн, как и принято в буддийской традиции в Китае, говорит о себе в третьем лице, а затем показывает монаху всю искусственность таких словесных приемов.

Лик сохранится в сердце

Приход созерцания

Чаньский наставник Юйцзи пред тем, как покинуть этот мир, собрал всех своих учеников и обратился к ним:

— Может ли кто-нибудь здесь нарисовать мой портрет?

Ученики повскакивали со своих мест, бросились искать кисти и разводить тушь, а затем принесли наставнику портреты, что они написали. Но наставник Юйцзи, глядя на рисунки, только недовольно качал головой: ни один портрет не мог выразить смысл его сердца.

В этот момент монах по имени Пухуа встал со своего места и сказал:

— Я могу нарисовать портрет!

— Если можешь, — сказал наставник, — почему же не нарисуешь, чтобы я мог его оценить?

Пухуа же, услышав это, резко повернулся и вышел из зала. А наставник, рассмеявшись, сказал:

— Этот парень ушел столь же безумно, как и пришел!

Сказав это, он отошел в нирвану.

Путы спадают

Способный понять наверняка одобрит такое поведение, но еще больше смысла это принесет, если мы избавимся от заурядного восхищения и посмотрим на сам смысл произошедшего.

И был ли смысл заставлять учеников рисовать портрет, когда у настоящего наставника нет постоянного лика?! Его лик — это и есть изображение Чань, а суть его — пустота! Хорошо, что Пухуа не поддался на уловку учителя, всем своим поведением показав бессмысленность его затеи, но сохранив лик наставника в сердце.

И как же плохо, что во всей общине он нашелся лишь один такой!

Обычному человеку, который не обладает подобной чаньской мудростью, сложно обрести в современной жизни уверенность и достичь успеха в делах. Если было бы возможным позволить современным людям чуть больше постигнуть чаньскую мудрость и взгляд на мир, насколько бы больше вершилось добрых дел!

* * *