Франсин Риверс - Книжник [The Scribe] Страница 10

Я отметил Пасху, как того требовал Закон, но не испытал никакой радости, заново переживая избавление Израиля из Египетского рабства. Из головы не выходили слова Иисуса: «Блаженны нищие духом…». Те, кто осознает, как нуждается в Боге. «…ибо их есть Царствие Небесное».

В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа. Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое–то время, и как до сих пор верил Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?

Ночью мне приснился Иисус. Я снова видел Его глаза. Он смотрел на меня и ждал, как в день, когда уходил из Храма. Когда я проснулся, город был тих и темен. Сердце мое тяжело стучало. Я чувствовал: что–то носится в воздухе.

— Я есмъ путь и истина и жизнь, — говорил Иисус. Утверждение Бога или слова безумца? Теперь я не знал.

Путь был потерян, истина — заглушена, надежда на жизнь, которую нес Иисус, умерла вместе с ним.

Казалось, все кончено.

— Ты давно не даешь себе отдыха, Сила, — в дверях стоял Епенет. — Когда мы попросили тебя записать свою историю, вовсе не подразумевалось, что ты должен превратиться в ее раба.

Сила вложил перо в футляр и подул на последние написанные им буквы.

— Я заблудился в прошлом.

— Это путешествие тебя утешило?

— Не особенно. — Он аккуратно скатал свиток. Мышцы затекли, болела спина. Он встал, потянулся. — Я был глух и слеп.

— И Христос отверз тебе уши и очи. Идем, друг мой. Прогуляемся вместе в саду.

Под солнечным теплом скованные напряжением плечи Силы расслабились. Он полной грудью вдыхал морской воздух. По саду порхали птицы, с шумным шорохом крыльев взлетая вдруг из укромных насиженных мест. Здесь он чувствовал себя в безопасности, будто за тысячу миль от Рима, от арены, от обезумевшей орущей толпы, — и все же недостаточно далеко, чтобы убежать от воспоминаний о случившемся там.

— О чем ты писал сейчас?

— О смерти Христа.

— Все отдал бы за то, чтобы увидеть Его лицо — хоть на миг.

Сила внутренне содрогнулся, подумав о потерянных годах, которые мог бы провести подле Иисуса.

— Что в Нем запомнилось тебе больше всего?

— Глаза. Когда Он смотрел на меня, я знал, что Он видит все.

Епенет ждал продолжения, но Сила вовсе не собирался удовлетворять любопытство римлянина, — что же такое это «все».

— Ты тоскуешь по Иерусалиму, Сила?

На этот вопрос ответить было довольно несложно.

— Иногда. Но не по нынешнему Иерусалиму. По тому, каким он был когда–то. — Да правда ли и это? Разве он тосковал по тем далеким дням, еще до пришествия Христа? Нет. Он тоскует по новому Иерусалиму, который будет в конце времен, когда вернется Иисус.

— У тебя там родные?

— Кровных нет. Но, возможно, есть братья и сестры. Христиане. — Может быть, кто–то все еще живет там, накрепко врос корнями, как иссоп между камнями городской стены. Он надеялся, что это так, и не переставал молиться, чтобы народ его покаялся и признал своего Мессию. — Не знаю, остался ли кто. Только надеюсь. Прошли годы с тех пор, как я покинул Иудею.

Пусть Господь всегда призывает туда проповедующего, чтобы дверь овчарни не затворилась перед Его народом.

— Может, ты вернешься.

Сила хмуро улыбнулся.

— Я бы предпочел, чтобы Бог призвал меня в небесный Иерусалим.

— Призовет. Когда–нибудь. Мы все молимся, чтобы твое время не настало так скоро.

Есть молитвы, которыми лучше не молиться, — подумал Сила.

— Останься я в Риме… Может, я уже был бы там. — Пожалуй, ему надо было остаться.

— Божья воля была, чтобы ты оказался здесь, Сила.

— Эти свитки драгоценны. Их необходимо сохранить. — Он остановился у фонтана, плеск воды действовал на него успокаивающе. — Мне бы сидеть и делать их копии, а не расписывать свои злоключения.

— Нам нужны свидетельства таких, как ты — тех, кто ходил с Иисусом, слышал Его учение, видел чудеса.

— Это не про меня. Я же говорил. Я уверовал слишком поздно.

— Но ты был при этом.

— В Иудее. В Иерусалиме. Однажды в Галилее. В Храме.

— Напиши, что помнишь.

— Помню скорбь. Помню радость при виде воскресшего Иисуса. Помню, как изгладились мой стыд и чувство вины. Помню сошествие Святого Духа. Помню тех, кто служил Христу и за это принял смерть. Их было столько, что я потерял им счет. Мои лучшие друзья уже с Господом, и я чувствую… — он стиснул и разжал кулаки.

— Зависть?

Он резко выдохнул воздух.

— У тебя слишком зоркий глаз, Епенет. — Он жалел, что сам не в состоянии сохранить подобную ясность взгляда, ощущая, как барахтается в тине собственных переживаний. — Меня переполняют чувства, и боюсь, ни одно из них не является отражением Духа Божьего.

— Ты не Бог, ты человек.

— Готовенькое оправдание, которое я, увы, не могу принять. Петр висел на кресте вниз головой, испытывая смертные муки, и все же молился за тех, кто пригвоздил его к этому кресту! Молился за всех, кто был там, на арене. Теми же словами, что наш Господь: «Отче, прости им». Прости — все это жалкое человеческое отребье. А я о чем молился? О суде! Чтобы они исчезли без следа! Я бы с великим удовольствием посмотрел, как Божий огонь испепелит каждого римлянина в отдельности и сам Рим со всеми ими вместе взятыми!

Епенет молчал, и Сила подумал, что понимает его.

— Ты все еще хочешь, чтоб я оставался под твоей крышей?

— В моих жилах течет римская кровь. Ты сейчас призываешь Божий суд на меня?

Сила закрыл глаза.

— Не знаю.

— Честный ответ, и за него я не выгоню тебя вон. Сила, я испытывал такую же горечь, когда несколько моих друзей погибло от рук зилотов в Иерусалиме. Я ненавидел всякого еврея, попадавшегося мне на глаза, и мстил, когда только представлялась возможность. Не знаю, сколько ваших я убил или арестовал. А потом встретил мальчика. По возрасту, примерно, как Куриат. И у него было мудрости побольше, чем у любого взрослого мужчины. — Епенет тихо рассмеялся. — Он сказал, что знает Бога всего творения, и что этот самый Бог тоже хочет познакомиться со мной. Так я в первый раз услышал о Христе. Чудо, что я послушал.

— Ты был мудрее меня.

— Ну, ты же пришел к вере, в конце концов. Это главное.

— Когда ты был в Иудее?

Что–то промелькнуло в глазах римлянина.

— Много лет назад. Ну и страна! Коварство и жестокость обитают не только в стенах Рима, друг мой. Люди везде одинаковы.

— И некоторые не меняются никогда. После стольких лет я нахожу, что вера моя не крепче, чем в первые недели по вознесении Христа.

— Ты страдаешь, потому что любишь Его, Сила. Любишь Его народ. Любовь приносит страдания. Бог направит тебя на путь.

К ним вышел Макомбо.

— Братья и сестры уже собираются.

Сила присоединился к общей молитве и пел хвалу Иисусу вместе со всеми. Когда Патробас стал читать письмо Петра, он закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Никто не просил его ничего сказать. Молчал даже Куриат, хотя и сидел рядом с Силой. Была там и Диана. Сила подумал о Петре и его жене. Они всегда подтрунивали друг над другом, как делают это люди, много–много лет прожившие бок о бок в любви.

Диана улыбнулась ему, и сердце его подпрыгнуло.

Ему случалось раньше переживать ощущение безграничного счастья. И всякий раз это было связано с Иисусом.

Он смотрел, как Епенет беседует с Макомбо, как Урбан пересмеивается с Патробасом. Эти люди пронзительно напоминали встретившихся ему в Иерусалимской горнице много лет тому назад — мужчины, женщины, рабы, свободные, богатые, бедные. Иисус объединил их в одну семью. Одно во Христе, одно Тело, один Дух.

Тьма, сгустившаяся вокруг него, немного отступила, появился какой–то проблеск уверенности. Уверенности не в себе, а в Том, кому он был обязан своим спасением.

Сейчас я не могу думать об этом без смеха. Как описать ту радость, что ощутил я в день, когда снова увидел Иисуса живым? Он смотрел на меня с любовью, а не с осуждением! Мой друг знал, где скрываются ученики, и мы поспешили туда — сообщить им радостную весть. Дрожа от усталости и возбуждения, мы постучали в дверь горницы.

Внутри послышались испуганные голоса, отзвуки спора. Твердый голос Петра скомандовал:

— Впустите!

Мой приятель громко зашептал:

— Впустите нас!

— Кто там с тобой?

— Сила! Мой друг. У нас есть вести об Иисусе!

Петр отворил дверь. Я увидел, что он не помнит меня, и порадовался этому.

— Иисус жив! — выпалил мой друг.

— Он только что был здесь.

Мы переступили порог, и сердце мое заколотилось. Я оглядел комнату. Я хотел, чтобы Иисус знал: я передумал. Теперь я исполню все, что только Он ни попросит.