Феодор Студит - Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова Страница 33

Прошение к Богу.

В этом, кажется мне, состоит сила молитвы, и хотя каждый может молиться иными словами, а не совершенно одними и теми же, – ибо и молящийся сам к себе не всегда говорит одно и то же, – но сила [молитвы] необходима одна и та же для всех, по моему мнению. Бодрствуй, молясь о должном, постоянно усовершаясь и строгой жизнью представляя всю себя угодной Господу.

43. К Иосифу, брату и архиепископу (I, 43)[366]

И первое письмо братской и отеческой святости твоей было исполнено глубины, хотя по количеству слов оно было мало; и второе исполнено всякого ведения и смиренномудрия, имея один только недостаток – незаслуженные похвалы мне, бедному. А я не для красоты речи, нет, но по истине сказал, что ты сияешь среди нашего поколения в архиепископском сане, подобно святым отцам. И не погрешил бы я, назвав тебя столпом и утверждением Церкви, прекраснейший брат мой. Ибо всякий, заступающийся и страждущий за истину, есть основание и вершина ее.

(125) Хорошо, что ты просмотрел тетради (τετράδας)[367]. Ибо твое напоминание или, лучше, приказание послужило для нас поводом к рассмотрению и разрешению этого предмета, которое вместе с другими приложениями, по совету отца нашего, в вышеупомянутых тетрадях я послал твоей святости, не привнеся от себя самого никакого суждения во всем сочинении (потому что нельзя быть законнее закона и справедливее правила), а только выбрав и соединив, хотя и неискусно, мнения и заповеди божественных отцов, как того требовало содержание противного учения. Если ты не откажешься от труда прочитать, то, я уверен, это будет полезно.

Но так как мир (ειρήνη), несомненно, есть прекрасное дело (я люблю его, хотя и грешник) и так как надобно [Col. 1065] склоняться к нему, то мы и делали это, пока было возможно, удалив значительное бремя, по выражению божественного Кирилла, частью тем, что по общему совету хранили молчание, когда еще раньше объявили невинным сочетавшего прелюбодеев (тогда я находился там), а молчание есть отчасти согласие, за которое ухватившись, противники, как ты знаешь, старались отклонить нас от противодействия, частью тем, что когда объявлено было второе оправдание его от поправших законы Божии, мы говорили: пусть он перестанет только священнодействовать, продолжая пользоваться почетом[368], по правилу святого Василия[369], тогда как он служил уже два года вместе с патриархом, что было страшно и выходило за пределы икономии. Не стану говорить о ложных суждениях относительно того, почему мы удалились от него, и о том, как принимали участие в благословениях от пресвитера на пиршествах и в поминовении патриарха. Но между тем как мы по икономии столько уклонялись, они, напротив, с упорством возрастали во грехе; Бог же прозревал нечто лучшее, чтобы и мы, смиренные, не напрасно переносили первую ссылку, и вторгшееся в мир прелюбодеяние как-нибудь не признано было маловажным от излишнего снисхождения к сочетавшему его.

(126) Поэтому теперь, возлюбленный, настало время говорить нам: доколе ты будешь применять икономию? Покажи свою готовность когда-нибудь и наставлять[370]. Согласно с божественным Василием, нам нужно в точности следовать правилам, ибо иные речи – прежде войны и иные – после войны; в терпении проводить дни наши, как ты внушал, и молиться за гонителей. Я соглашаюсь и с радостью принимаю три твои почтенные изречения: не вводить в Церковь раскол по поводу падения одного человека, не принимать участия в разрешении его и иметь общение со всяким неосужденным священником. Таков, конечно, смысл их.

Отделение из-за одного.

Прости мне, брат, если я не для научения, но для общей пользы разъясню эти слова. Относительно первого: ради одного человека мы не отделяемся от Церкви, которая от севера и запада и моря (Ис. 49:12), и даже от здешней, конечно, кроме одобривших прелюбодеяние. Ибо они – не Церковь Господня; если же они – Церковь, то мы, то есть не принимающие сочетавшего прелюбодеев, отделяемся от этой Церкви ради одного человека, принятого в общение с нею. А так как они – не Церковь Божия, то поистине они отделяются от Церкви Божией ради одного человека, принятого в общение с ними, уподобляясь тем, о которых говорится в летописях; а мы не отделяемся от нее ради такого человека. Относительно второго: мы не принимаем участия в разрешении его, ибо не имеем общения с явно разрешившими его. Если бы мы имели общение с ними, то вместе с тем принимали бы участие и в разрешении его. Но так как мы благочестно не вступаем в общение с разрешившими, то, несомненно, не принимаем участия в разрешении его. Относительно третьего: со всяким неосужденным священником мы имеем общение. Поэтому мы не имеем общения и с Иосифом, как открыто осужденным; осужденными же, конечно, должны быть [Col. 1068] и те, которые служат вместе с ним, низложенным. Если бы мы имели общение с ними как с невинными, то невинным был бы и Иосиф, служащий вместе с ними. Но так как он поистине осужден, то мы и не имеем общения с ним, а также, конечно, и с теми, кто служил вместе с ним, как тоже осужденными[371].

(127) Итак, слова твоей святости тверды, и таким образом мы соглашаемся с ними. Да будет между нами чрез истинное согласие здесь нерасторжимый союз и в будущем веке, любезнейший брат мой, чтобы и нам, смиренным, удостоиться хотя несколько последовать доблести отцов наших! Что же касается города твоего, то в нем ты возжег высокий пламень благочестия, которого человек не погасит вовеки. Не печалиться следует, а больше радоваться этому, как и я, окаянный, [радуюсь] рассеянию смиренного монастыря моего, ибо это рассеяние – ради Господа. И не только в том великая слава, что столь многие устояли, не преклонив колен, но хотя бы один, потому что лучше един, творящий волю Господню, нежели тысяща грешник (Сир. 16:3). И не ты сам виновен в рассеянии их, хотя некоторые и болтают это, но я, несчастный. Да будет у нас, если позволишь, общение в том и другом! И такую ты получишь награду за благоугодное рассеяние братий, какой я желал бы себе за оставление Фессалоники ради закона Божия.

О страже моем ничего не скажу: такой он человек и единодушный с Иосифом. Не переставай крепко молиться о моем смирении, добрый и преподобнейший брат и отец мой. Прими к сведению, что Феосост подвергся преследованию за то, что не вступил в общение с тем, кто святотатственно вступил на престол твой, и дерзко изгнан из своего монастыря. Живущие с Афанасием братия наши опять взяты и сосланы туда. Страж мой, отправившись, принес мне поклон от патриарха, который говорит: «Бог простит тебе, мы желали иметь тебя здесь в помощь нам; ты ушел и остался там, я завидую тебе». Выслушав это, я рассмеялся, ибо в то время мне ничего не нужно было отвечать, кроме следующего: если он завидует, то пусть и сам уйдет. Впрочем, он ослабил содержание под стражей, желая доставить отдых. Принес он и от Симеона поклон и [известие], что он хочет сказать императору, что ты истомился в темнице, и смиренный поклон от Леонтия, (128) который говорит: «Я вытерпел нужду, и да не лишит меня Бог слова твоего!» Я сказал, что не требую этого от него. Его принуждали идти к эконому, и к Арсению, и к Иоанну[372] и сказать, что господин Тарасий разрешил его и что теперь только я [прозрел]. Его действительно бичевали.

Находящийся со мною[373] с великим усердием приветствует пастыря моего чрез меня.

44. К консулу Сергию (I, 44)[374]

Ты, как я узнал, получаешь одну государственную должность за другой [Col. 1069] у здешнего кесаря, и притом против воли, возлюбленный мой и почтеннейший. А я, смиренный, не перестаю желать, чтобы ты стал близким другом вышнего Царя всех посредством благочестия, потому что лучше быть поставленным самым незначительным на отдаленном и самом последнем месте пред Небесным Царем, нежели на самом первом пред земным. Впрочем, я, зная твое ревностное попечение о спасении, надеюсь, что ты не потерпишь никакого вреда в душе, но еще получишь пользу от этого сана, так как есть немало способов к достижению пользы. Для бедного данника достаточно не только облегчения податей, но и благосклонного взгляда сборщика царских денег и ласкового голоса и приветливой речи, не говорю о расторжении союза неправды и о других [благодеяниях], которые начальнику легко делать для подчиненного.

Что мы возьмем с собой на тот свет.

Итак, при доброте к другим, которым ты имеешь возможность благодетельствовать, не неради о себе самом, господин мой, но [поступай] как благоразумный и знающий, что спустя немного мы отойдем из здешней жизни, ничего другого не взяв с собою, кроме деяний; к ним и будем прилежать, ими и будем обогащаться, как имеющим быть для нас средством [достижения] вечной жизни и наслаждения. Так увещеваю мою кровь, (129) мое желание, поистине отрасль доброго корня Анны[375], для меня весьма почтенной и весьма любезной и всеми знающими похваляемой за честность, поистине моей блаженной матери во всех отношениях.