Феодор Студит - Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова Страница 36

Послушай же, брат, что говорит божественный Василий тем, которые судят об истине по большинству. «Кто не осмеливается, – говорит он, – дать основательный ответ на предложенный вопрос и не может представить доказательства и поэтому прибегает к большинству, тот сознается в своем поражении, как не имеющий никакой опоры для смелой речи». И далее: «Пусть хотя один покажет мне красоту истины, и убеждение тотчас будет готово. А большинство, присвояющее себе власть без доказательства, устрашить может, но убедить никогда. Какие тысячи убедят меня считать день ночью, или медную монету признавать золотой (138) и за таковую брать ее, или принимать явный яд вместо годной пищи? Так в земных вещах мы не станем бояться большинства лгущих; как же в небесных истинах я буду следовать бездоказательным внушениям, отступив от того, что предано издревле, и весьма издревле, с великим согласием и свидетельством святых Писаний? Разве мы не слышали слов Господа: много званых, а мало избранных (Мф. 20:16); и еще: тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф. 7:14)? Кто же из здравомыслящих не желает быть лучше в числе немногих, тесным путем достигающих спасения, нежели в числе многих, широким путем несущихся к погибели? Кто не пожелал бы, если бы ему случилось жить во время подвигов блаженного Стефана, быть лучше на стороне его одного, побиваемого камнями и бывшего предметом всеобщих насмешек, нежели на стороне многих, которые по несправедливому самовластию считали дело свое правым? Один благоугождающий Богу достойнее уважения, нежели тысячи самовольно превозносящихся. Так и в Ветхом Завете мы находим, когда тысячи народа падали от ниспосланного Богом наказания: один Финеес ста, и умилостиви, и преста сечь (Чис. 25:7). А если бы он сказал: “Как я осмелюсь пойти против того, что согласно делается столь многими, как я подам голос против рассудивших жить таким образом?” – то и он не сделал бы доблестного подвига, не остановил бы зла, и прочие не были бы спасены, и Бог не оказал бы Своего благоволения. Итак, прекрасно, прекрасно и одному быть по правде дерзновенным и разрушить неправое согласие [Col. 1084] многих.

Ты предпочитай, если угодно, спасающемуся Ною утопающее большинство, а мне позволь с немногими войти в ковчег; также присоединяйся, если угодно, к числу многих в Содоме, а я пойду вместе с Лотом, хотя он один спасительно отделяется от толпы. Впрочем, для меня почтенно и большинство – не избегающее (139) исследования, но представляющее доказательства, не отмщающее тяжко, но поступающее отечески, не радующееся нововведению, но соблюдающее отеческое наследие. О каком же ты говоришь мне большинстве? О том ли, которое подкуплено лестью и дарами, обманывается по невежеству и неопытности, предано страху и трепету, предпочитает временное греховное наслаждение вечной жизни? Это многие выразили явно. Не ложь ли ты поддерживаешь большинством? Этим ты показал чрезмерность зла. Ибо чем большее число людей находится во зле, тем больше несчастье»[389].

Об этом так сказано. Разбирать же другие предложения твои, возлюбленный, было бы тратой времени как потому, что письмо превысило бы меру, так и потому, что для того, кто принимает слова с добрым чувством, сказанного может быть вполне достаточно.

49. К чаду Навкратию (I, 49)[390]

Ты никогда не говоришь и не говорил мне, возлюбленный сын мой, о чем-нибудь излишнем и пустом, но всегда о благовременном и пристойном и ведущем к душевной пользе, как и теперь делаешь. Я же, восхваляя твою ревность, признаю и усовершающийся образ речи, который ты еще больше улучшишь, если будешь в состоянии заняться грамматикой. Подлинно, должно владеть и силой, и искусством слова тому, кто защищает Православие и желает бороться с лже-учителями. Ибо если они, при таком знании воображая иметь нечто великое, хвалятся, когда услаждают ищущих одного лишь приятного для слуха, то прекрасно и православным не иметь недостатка в силе слова, чтобы низлагать гибельные их орудия. Таким образом, мне приятно, сын мой, что ты укрепляешься в этом. (140) Впрочем, чего я желаю для тебя, того не для всякого вообще, потому что каждый имеет свои способности и каждый по-своему полезен.

Важность образования для защитников Православия.

Ты говоришь, что братья Филипп и Филон скончались; хорошо, хорошо, что оба – благой кончиной; не потому, чтобы дела их прежде кончины были неодобрительны, – как можно сказать это, когда они отреклись от мира, плоти и крови и возложили на себя благое иго послушания? – но потому, что они сподобились высочайшего блаженства, быв ради Господа гонимы, огорчаемы и притесняемы. Против этого никто не станет возражать, кроме бесчестных прелюбодеев, нарушивших Евангелие. Приятно и этим ограничить похвалу Филону; у доброго же Филиппа много доблестей, которые ты сам прежде исчислял. Я же, кроме сказанного, еще удивляюсь его простоте и искренности, негневливости и незлопамятности, сострадательности и братолюбию, послушанию и смирению, кратко сказать, бесстрастию, от которого происходило и [душевное] сокрушение, и [Col. 1085] отвращение от мира, и любовь к Богу, и скромность. Прибавь к этому, как ты и прежде говорил, частые слезы этого мужа, любовь к отцу и охотное повиновение (φιλακόλου%ν), в опасностях смелость и ревность, совершенную безропотность и как бы постоянное цветение добродетелей многоцветущей души его.

Доблестен и крепкий Гаиан, прошедший почти по всем местам, где рассеяны братия. Что они здравствуют – благодарение Господу Богу; что они не падают в скорбях, но еще более укрепляются – слава укрепляющему их Христу; а что они терпят гонение, не удостаиваясь даже крова от некоторых монахов, особенно от всех, согласившихся в этом между собою, не удивляйся. Написано: и враги человеку домашнии его (Мф. 10:36). Разве не гнали они, несчастные, Самого сказавшего это – Христа Бога нашего? Так говорит сын грома: Пришел к своим, и свои Его не приняли (Ин. 1:11).

Какое же различие, когда те не приняли Христа, Искупителя мира, а эти – потерпевших за Него и за Его (141) Евангелие гонения и заключение под стражею? Никакого, кроме распятия и умерщвления. Да не вменится им этот союз неправды! Они, как ты сказал, не перенося возражений от подчиненных им и желая не того, чтобы им воссиял свет истины, но чтобы им ходить во тьме неведения, изгоняют братий наших, чтобы святое слово истины и правды не достигало слуха их, то есть не служило напоминанием. Но не будет так, не исполнится этот их замысел, а слово Божие, которое они попрали, будет возвещаться и стоять твердо вовеки. Ибо небо, говорит Он, небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Лк. 21:33). Кто же может восставать против этого, кроме разве мучителя сатаны и глашатаев его[391], признавших прелюбодеяние спасительной для Церкви Христовой икономией, суемудрых и враждебнейших?

Твердость слова Божьего.

Впрочем, нужно обратить речь к твоим вопросам. Ты спрашиваешь, почему божественный Кирилл [Александрийский] соблюдал икономию, [дозволив] не отделяться от тех, которые на востоке поминали в диптихах еретика Феодора Мопсуестийского?[392] Потому что догматы благочестия у них соблюдались в совершенно неповрежденном и надлежащем виде[393]. Так написано упоминающим об этом святым Евлогием, архиепископом Александрийским[394], в его Слове об икономии (περί οικονομίας), употребление которого мы объяснили в составленном нами особом сочинении «Об икономии вообще»[395]. Итак, разрешение дал сам рассказавший о том. В другом каком-нибудь месте не сказано об этом, и нет нужды искать другого. Но для разъяснения приведу здесь сказанное нами о том же предмете. Из приспособлений к обстоятельствам одни были допущены отцами на время, другие имеют постоянную силу. Например, имеет постоянную силу позволение, данное святым Афанасием италийцам, употреблять выражение πρόσωπα вместо υποστάσεις [о Лицах Святой Троицы]. А на время – например, распоряжение апостола касательно обрезания (Деян. 16:3), [Col. 1088] или Василия Великого[396] касательно Святого Духа, или настоящее – божественного Кирилла. То, что было допущено до некоторого времени, не подлежит осуждению и нисколько не странно и не беззаконно, а только (142) уклончиво и не очень точно. Это временная икономия[397]. Ибо невозможно ни для врача тотчас избавить больного от болезни, ни бешеного коня или сухую ветвь немедленно сделать первого – покорным узде, а вторую – исправною для самого опытного в этом, но разве мало-помалу, пользуясь как одобрениями и ласковыми словами, так и нежным обращением.

Временная икономия.

Каждый православный анафематствует всякого еретика.

Так поступали и святые в икономии; так и великий Кирилл в настоящем случае. Он несколько снисходил к медлительности восточных в рассуждениях или к их наклонности не признавать еретиком того, кто на самом деле еретик. Ибо как иначе мог бы он поступить, когда они исповедовали православную веру и этим самым анафематствовали того, кто был ими поминаем? Ибо каждый, православный во всем, деятельностию своею, если не словом, анафематствует всякого еретика. А потом, когда у них пробудился совершенный ум, тогда святой, может быть, во всем был согласен с ними. Не то же ли самое и мы делаем явно? Случается, что некоторые, единодушные с нами, разнятся от нас в чем-нибудь таком, от чего немного вреда или отступления от точности, и однако мы имеем общение с ними, чтобы из-за малого, что спустя немного времени может быть исправлено, нам не потерять всего: это было бы свойственно людям неопытным, а не домостроителям таин Божиих.