Диана Виньковецкая - Ваш о. Александр Страница 7

14/4 [1978]

Дорогая Дина!

Спасибо за теплое и откровенное письмо. В ответ напомню Вам одну вещь, о которой, по–моему, как‑то писал.

Давным–давно жил на Востоке один богатый человек. Он имел все, о чем мог мечтать иметь в то время богач. Но однажды ощутил себя нищим. Ощутил, что все это настоящая труха. И написал он горькую книгу, книгу о тщетности и суетности всех человеческих желаний. Всему дал он суровую и беспристрастную оценку. Вывод: «участь сынов человеческих и участь скотов — одна». Чтобы подчеркнуть предельный уровень своих возможностей, он писал от лица царя Соломона, которого считали самым богатым и счастливым царем древности. И подписался не своим именем, а четырьмя буквами — КХЛТ. Это слово расшифровали как «кохелет» — «проповедник». Многие богословы, решив, что это действительно писал прославленный царь, чтили книгу, но втайне ужасались ее содержанию. Один даже приписал к ней смягчающий эпилог.

Прошло время. Иудейские богословы включили, после некоторых колебаний, книгу в Библию, а потом их примеру последовала и Церковь. В чем же дело? Зачем это меланхолическое и мрачное писание вводить в книгу надежд?

Ответ — в Вашем письме. Нужно, чтобы в какой‑то момент человек взглянул спокойно на свою жизнь и увидел, что только в ней одной нет смысла. Что только когда мы поднимаемся за пределы эмпирического, мы находим крылья. И себя. Таков смысл опыта Экклезиаста. Его рефрен: «Все суета»— есть лишь первый шаг в открытии иного измерения жизни. А оно глядит на нас через все: через облака над головой, через глаза любимого человека, через звезды на небе. Оно как бы рассеяно, рассыпано вокруг и только ждет, чтобы ты узнал Его. И тогда мир заговорит, и будет это уже не мир, а Высший.

И третий шаг: увидеть Его в лике Назарянина, который обращен к нам всегда. Вглядываясь в этот Лик, вслушиваясь в Его голос, мы, наконец, достигаем желанной встречи. Вернее, опознанной встречи. Он говорит в нас всегда, но голос Его очень тих. Мы сами его заглушаем своей суетой и трескотней. «Бог произносит свое слово в молчании»— гласит древняя мудрость.

Вот пока и Вам я пожелаю прислушаться к Молчанию. К тишине. Чтобы узнать этот самый родной нам голос. И тогда все, что нас окружает, обретет иной, более полный и глубокий смысл.

Это мое Вам, Дина, пасхальное пожелание.

Поклон Яше.

Ваш о. Александр Мень

Христос Воскрес!

Дорогие Дина, Яков и дети! Поздравляю вас с праздником. Пусть будет с вами присутствие Вечноживого. Наша жизнь — постоянное умирание. Но если мы с Ним — то мы и воскресаем.

Обнимаю вас, с любовью.

Ваш о. Александр Мень

25 апреля 1978 г.

Дорогой отец Александр!

В те дни, когда я Вам писала свое «внеочередное» письмо, я думала, что пришел конец — мир распадался, был ватным и пустым. Мои страдания были просто нечеловеческими, и никакие прежние переживания не могли сравниться с тем состоянием, которое было у меня этой зимой. Это не депрессия, это ниже, просто распад, где‑то на пределе человеческой психики. «Через горнило страданий» прошла вера Достоевского и моя тоже (теперь мне только осталось написать «Братьев Карамазовых»).

И вдруг на исходе марта я проснулась утром, и все осветилось, и я увидела свет внутри себя. В тот день была плохая погода, но во мне было светящееся тепло. И все обрело смысл. Я поверила в Мировой дух. Многое еще совсем не понимаю: обряды, службы, церковь, но Высший Сам уже со мной.

Вспоминая свои зимние страдания, я леденею: так люди сходят с ума или кончают с собой. Или?

Я долго думала, что люди верят, чтобы совсем быть не похожими на зверей, что религия — это моральное учение (я‑то, дескать, и так хорошая, а вот другие пусть верят, чтобы достигнуть моего совершенства). Однако все мое «совершенство» куда‑то делось в эту зиму, и вокруг меня в эти черные блаксбургские дни был только распадающийся кошмар, превративший мое «совершенство» в пустоту. Встреча с пустотой была неприятная.

И вот произошло это чудо! И опротивевший мир и человек вдруг стали иными. Я ведь пыталась найти причину своему страданию вовне — в плохой погоде, в Америке, в американском человеке, в отсутствии поблизости друзей и т. д. Без языка лишилась последнего удовольствия. Все сваливала на обстоятельства.

А как радовались мои американские знакомые моему новому состоянию! Поздравляли. Я и людей‑то увидела впервые, они, оказывается, точно такие же, как и я. Ведь они‑то понимали существование того, чего я не представляла. И это тот же самый «опротивевший мне полиэтиленовый американский человек.» Теперь только как сохранить в себе веру, как сохранить любовь? Опять уже шучу, что я и в тюрьме бы теперь выжила, раз уж в Америке выживаю.

Я много читаю… Книга Франка[9] «Смысл жизни» пришлась по душе. Люблю Николая Бердяева[10], все его читаю с удовольствием.

Яша вернулся из Сан–Луиса веселый, успешный, а мне уже его результаты не были так важны, как мои. Я бросилась к нему и сказала: «Яша! Мне открылась тайна! Я поверила в смысл жизни!» Яша сиял.

В Сан–Луисе зав. кафедрой наобещал Яше слишком многое, переобещал и даже заверил, что он, дескать, думает, что не будет препятствий со стороны дина (проректора). А они‑то как раз и появились, у проректора возникли сомнения, что, мол, Яша без роду, без племени и сразу полный профессор, и он снял эту позицию. Они не взяли ни Яшу и никого другого. Мы немного попереживали, хотя уже знали, что в Америке пока не получишь письменного предложения — не обольщайся! После этого разочарования через неделю Яша поехал с нефтяным докладом в Оклахома–Сити, где имел бурный успех — все «акулы нефтяного империализма» приглашают его на интервью. И сама «Эксон», которая в прошлом году нам не давала карточку на бензин, вдруг чуть ли не в начальники Яшу зовет. Весь этот месяц Яша будет в разъездах, поедет в Чикаго, Денвер, Нью–Йорк, Хьюстон. Мы теперь будем выбирать. Дожили. Хотя из Гарварда и Беркли еще не бегают за Яшей, но фирмы уже проявляют интерес. А до этого лавина отказов сыпалась со всех сторон, потому как никто не видел, не слышал Яшиных проникновений. У Яши‑то нефть поет! Я Вам писала, что я не люблю заниматься геологической наукой как таковой, вся моя ученость советская, показушная, но даже меня Яшины исследования заинтересовали, из них ушла скука, у него все живет — камни, земные слои. Он думает, что в ритмах геологических пород заложена музыка, и он хочет расшифровать ее.

Выбор места дальнейшей Яшиной работы предстоит трудный. «Продать себя» корпорациям за золотые горы? Не пропадет ли он как ученый? И что мне теперь «золотые горы»? Разве что для того, чтобы помогать людям? Или прислать Вам крокодила? (Как раз его‑то Вам и не хватает!) Одним словом, мы не знаем, где мы окажемся, и что, и кто нас привлечет? Меня, конечно, тянет в Нью–Йорк — поближе к центру мира, но все зависит от работы.

А вокруг полная весна. Студенты в шортах и даже без валяются на лугу, на траве, загорают. Некоторые швыряют друг другу в руки полиэтиленовые тарелки, такая бессмысленная игра, несколько отличающаяся от «игры в бисер», которую мало кто знает. Вокруг «нашего» дома выросли цветы, расцвели медно–красные тюльпаны, фиалки и желтые американские крокусы. Наш участок зарос сорняками, и трава стала выводиться, я смеюсь, что у нас коммунизм. Приедем из Вашингтона и займемся садом, так как стыдно «сдавать» после себя такой социалистический бурьян. Соседи день и ночь возятся на своих «бэк ярдах», сажают, стригут, приласкивают — капиталисты, а мы все запустили — духовные искатели.

Едем в Вашингтон на Пасху. В Блаксбурге есть 23 церкви разных направлений и оттенков. В Роноке, в часе езды отсюда, есть русская православная церковь, но она зарубежная и враждует с автокефальной. Тутошние наши знакомые православные иногда туда ездят. Яша тоже один раз ездил, но ему не понравилось, я не так хорошо поняла почему, из‑за каких‑то разногласий и непризнаний другой Церкви, но я поняла, что русские не такие терпимые и не такие толерантные, как американцы. И как написал нам наш американский друг Джон Кохан, журналист из Time, «у русских никогда не будет демократии», после того как он посетил в Нью–Йорке собрание русской публики, журналистов, писателей. Он так точно и грустно описал наше неуважение друг к другу.

Я буду впервые в церкви как человек присутствовать, а не как зритель. Я вот только волнуюсь, вдруг я не крещенная, меня бабушка тайно в детстве крестила, но точно не знаю. Я все время думала, что я крещенная, так мне мои тетки говорили, когда я у них в Подъелках жила. Но теперь я стала волноваться, а вдруг нет? Как мне быть?

Этим летом хотим поехать в Европу и в Израиль, правда, пока не вижу, на какие деньги? Нам в этом году вернули 8оо долларов переплаченных налогов. В прошлом году Яша обращался в специальную фирму, чтобы заполнить наш отчет, и мы остались должны, а в этом году он составил его сам, естественно, сделал все поумнее, и нам даже денюжку вернули. В налоговую игру играют все с увлечением, оживает человек, преображается, на лице появляется счастье, если спросить его о налогах, как и что «списать». Вот и мы тоже втянулись в зеленую стихию долларов и барахтаемся в этом океане зелености, не умея ни плавать, ни дышать. Воспитанным на презрении к людям, делающим деньги, как понять, что рисовать картины и делать деньги — одно и то же искусство? Деньги–налоги–деньги… в этом искусстве нет никого равного американцам. А мы со своими картинами тащимся голые и босые к вершинам захвата духовных постов, расталкивая друг друга.