История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Бухараев Равиль Раисович Страница 10

Когда в 1180 году император Мануэль Комнин повелел исправить эту ошибку, поднялась целая буря, поскольку церковные богословы сразу усмотрели в этом попытку предать анафеме не какого-то там «бога Мухаммада», но Истинного Живого Бога! Но, с точки зрения византийского императора, а также и с общемусульманской точки зрения, так оно и было – в течение веков в церквах Византии действительно предавали анафеме Единого Бога, и понадобились огромные предсмертные усилия Мануэля Комнина вкупе с двумя церковными соборами, чтобы даже не исправить, но полностью выбросить из «Формулы отречения» указанную анафему.

Если в Византии, соседствующей с Халифатом, так понимали ислам, то что взять с католического Запада, не говоря уже о древней Руси, куда подобные переводческие ошибки и построенная на них идеология перешли из Византии вместе с христианством? Самое печальное, что в этой идеологии не было уже никаких богословских споров, а были только прямые оскорбления Пророка и обвинения мусульман в «безбожии» и всех смертных грехах безо всякого снисхождения к религиозной и даже простой человеческой чувствительности мусульманских современников.

Надо сказать, что мусульманские современники, во всяком случае наиболее просвещенные среди них, писали о византийцах скорее с удивлением, чем с гневом и яростью. Вот путевой дневник исламского писателя и философа Ал Джахиза – начало XIV века:

«Затем мы прибыли в Византию и обнаружили, что среди жителей ее – врачи, философы и астрономы. Им известны принципы музыки, они умеют делать римские весы и знают о мире книг. Они великолепные художники…

Византийцы обладают архитектурой, которой не встретишь больше нигде. Они несравненны в резьбе и плотницком ремесле. Помимо всего, они обладают священным писанием и религиозной общиной. Абсолютно ясно и неопровержимо, что они понимают красоту, знают арифметику, астрологию и каллиграфию, обладают мужеством, проникновением в суть вещей и другими выдающимися умениями.

Несмотря на все это, они веруют, что есть три бога, два незримых и один зримый, как если бы лампа нуждалась в масле, фитиле и емкости. То же самое, по их мнению, приложимо к субстанции этих богов. Они предполагают, что создание стало создателем, что раб стал господином, что вновь созданное творение стало вечным и несотворенным бытием, но было затем распято и убито с терновым венцом на голове, а потом исчезло только затем, чтобы вновь воскресить себя после смерти. Они веруют, что оно позволило своим собственным слугам заключить себя в темницу, а потом дало им власть распять и умертвить себя…

Если бы мы не видели этого своими собственными глазами и не слышали собственными ушами, мы не поверили бы, что такое возможно. Мы не поверили бы, что народ религиозных философов, врачей, астрономов, дипломатов, математиков, секретарей и умельцев в любой области может говорить, что человек, который, как они сами знают, ел, пил, ходил по большой и малой надобности, страдал от голода и жажды, одевался и раздевался, прибавлял и убавлял в весе, который позднее, как они думают, был распят и убит, является Господом и Творцом, и счастливым Богом, Богом вечным, а не вновь сотворенным, Богом, который посылает живущим смерть и возвращает мертвых к жизни, и может по своей воле сделать для мира гораздо больше, и при всем том они до сих пор гордятся тем, что он распят и убит, так же, как иудеи[20]».

Это писалось уже в XIV веке, после того, как отгремели не только Крестовые походы, но и монгольское нашествие, когда некогда процветающий Халифат перестал существовать, разбившись на несколько государств, и исламское единство было уже недостижимым идеалом.

И мир христианства, и мир ислама – так же, как и сегодня, держался на одиноких праведниках, но как раз эти-то праведники не спорили между собой, оставив споры и идеологию людям, которые по привычке и по традиции отвергали чужое, не видя в этом чужом ничего человеческого.

Поразительно, однако, что эта исподволь возникшая в исламе нетерпимость была направлена, да и сейчас, как правило, направляется, не на людей другой веры, но на своих же мусульман, убеждения которых не совпадают с догматическими убеждениями ортодоксального большинства. Со временем самой главной болью ислама стала великая борьба Откровения с Догмой, и мученическими жертвами в этой борьбе оказывались люди, впоследствии ставшие славой и гордостью ислама.

Думая об этом и об истоках «демонизации» людей, которые по-другому верят в Того Же Самого Бога, поневоле согласишься с британским ученым Мухаммадом Мармадьюком Пиктхоллом, который еще в 1930 году писал:

«Если бы средневековая Европа столько знала об исламе, сколько мусульмане всегда знали о христианстве, эти безумные, авантюристические, иногда рыцарственные и героические, но совершенно фанатичные войны, которые известны под именем Крестовых походов, не имели бы места в истории, поскольку движущей силой их было абсолютное заблуждение. Терпимость в исламе не имела и не имеет параллелей в истории; различий по классам, расам и цветам кожи не существовало в исламе совершенно. В Испании под властью Омеййядов и в Багдаде при аббасидских халифах христиане и иудеи наравне с мусульманами принимались в школы и университеты; мало этого, они жили в учебных общежитиях за государственный счет. Мусульманам прошлого достаточно было коранического увещевания, что в вере нет принуждения. Люди сами избирают свои пути – в исламе или вне ислама – и достаточным наказанием для них служит то, что, избрав неверный путь, они удаляются все далше и далше от света истины.

Но мусульмане настоящего часто забывают, что тот же самый закон относится и к свободе убеждений среди самих мусульман, поскольку законы Аллаха всеобщи; и нетерпимость одних мусульман к верованиям и убеждениям других – достаточное свидетельство того, что они сами забыли величественность и милосердие того образа мира, который дан людям в Коране».

Второе пришествие Иисуса в исламе

Мы уже видели, что в том, как Коран толкует главные верования христианства, очень много общего с Евангелиями.

Но мало кто из христиан и даже тех российских мусульман, которые ограничиваются только обрядной стороной своей религии и не задумываются о ее сокровенном эсхатологическом смысле, знает и сознает, что не только в христианстве, но и в исламе Судный День и Последние Времена неразрывно связаны с тем же самым вторым пришествием Иисуса!

Это исламское верование далеко не случайно, и, во всяком случае, в своей первозданной чистоте, не является заимствованием у христианства. Но чтобы понять, откуда вдруг такое совпадение, нужно опять же вернуться к истокам, к самой исламской логике пророческого пришествия.

Среди всех пророков человечества, среди которых были и такие великие пророки-законодатели, как Авраам и Моисей, и другие, которые не приносили новых законов, но только исправляли упущения людей, направляя их на истинный путь, Коран обращает наше внимание на двух пророков, предназначения которых были столь высоки и трудны, что они заслуживали иных, по сравнению с остальными пророками, именований.

Один из этих пророков – это сам Святой Пророк Мухаммад, которого Коран называет Печатью пророков, Хатам Ан-Набииин, и второй – Иисус сын Марии или Иисус Мессия (Христос). Эти два титула и два заключенных в них статуса являются чрезвычайно важными для понимания отношения ислама к Иисусу.

Что же такое «Печать пророков»? Обычно это арабское идиоматическое выражение понимается как тот факт, что с пришествием Святого Пророка ислама стезя пророчеств в человеческой истории завершилась, и после Святого Пророка не может быть никаких других пророков. Такое понимание выражения «Печать пророков», созвучное христианскому убеждению в том, что после Иисуса могут являться только лжепророки и Антихрист, стало с течением исторического времени главным догматом для подавляющего большинства мусульман планеты.