Жиль Кепель - Джихад. Экспансия и закат исламизма Страница 20

Какой бы ни была интерпретация событий тех лет, поражение в войне заложило мину под идеологический фундамент национализма; образовался вакуум, в который несколькими годами позже вторгнутся идеи исламизма Кутба, прежде имевшие хождение лишь в отдельных кружках «Братьев-мусульман», в тюрьмах и на каторге. В этой идеологической экспансии главная роль принадлежала египетскому студенчеству. Находясь в авангарде мятежной оппозиции власти, оно на первых порах выступало носителем идей левых социалистов, которые ратовали за возобновление военных действий против Израиля, приписывая поражение предательству генералов и корыстных сторонников военного режима. В феврале 1968 года студенты, поддержанные рабочими промышленного городка Хелуана, пригорода Каира, подняли мятеж. Осенью того же года по дельте Нила и Александрии прокатилась волна манифестаций,[75] в которых приняли участие отдельные студенты, связанные с «Братьями-мусульманами». Возникновение левого идеологического полюса представляло главную опасность для насеровского режима. Оно поставило под сомнение его прогрессистскую легитимность. Тем более, что в тот момент дело Палестины, которое арабские государства использовали для обоснования националистической идеологии, начало ускользать из-под их контроля. С приходом в 1969 году Ясира Арафата к руководству ООП палестинские организации обрели самостоятельность.

Став вершителями собственной судьбы и символизируя арабское сопротивление Израилю после военного поражения арабских государств, палестинцы сделались — особенно в глазах студенчества — главными фигурами националистической мифологии, которую насеризму уже не удавалось использовать. Напряженность, возникшая между палестинскими формированиями и королем Хусейном, вылилась в сентябре 1970 года в кровопролитные столкновения (события «Черного сентября»), в которых палестинцы понесли самые тяжелые потери за всю свою новейшую историю.[76] Уже не еврейское, а арабское государство било по новому авангарду арабского национализма. Это был дополнительный удар по нему в тот момент, когда кончина в том же месяце Насера лишила национализм его самой харизматической фигуры.

В том же 1970 году кризис национализма способствовал подъему левых движений, вдохновлявшихся палестинским сопротивлением и поддерживавшихся студенчеством. Студенческие демонстрации протеста находили отклик и в рабочей среде. Однако период расцвета оказался недолог. Государства, в том числе и те, что называли себя «прогрессивными», мобилизовали силы против угрозы, которую — с учетом веяний времени после событий 1968 года и «левацких» настроений, охвативших весь западный мир, — они считали очень серьезной. Кроме того, левые оказались неспособными утвердиться за пределами студенческого мирка, городской интеллигенции и немногочисленного «рабочего класса». Их радикальные тезисы пугали средние классы и оставались непонятными населению: левые использовали марксистские концепты и формулировки европейского происхождения, слишком далекие от окружавшей их действительности.

В успехе исламизма парадоксальным образом соединились страхи одних и рухнувшие надежды других. Правившие режимы, воспринимавшие исламизм сквозь призму саудовского консерватизма, поощряли его, поскольку видели в нем силу, способную вытеснить левых с занимаемой ими территории студенческих городков. Некоторые молодые радикалы и левые интеллигенты, размышляя над причинами своих неудач в массах, меняли убеждения, принимая идеологию, которая, на их взгляд, была ближе к истине.

События палестинского «Черного сентября» в Аммане продемонстрировали взрывной характер народного недовольства, направлявшегося левыми силами против авторитарных режимов, вынужденных прибегать к военной силе для его подавления. Напротив, иорданские «Братья-мусульмане» поддержали действия короля Хусейна во время этих событий. Другие арабские руководители усвоили урок. Это побудит преемника Насера, Садата, вставшего у власти в Египте после ареста просоветских насеристов в ходе «исправительной революции» 15 мая 1971 года, постепенно выпустить из тюрем всех узников совести из числа «Братьев-мусульман».[77] Очень быстро студенческие городки стали их главной опорой. Следующий, 1972/73 учебный год был отмечен непрекращающимися волнениями и выступлениями студенчества за возобновление военных действий против Израиля. В результате студенческий вопрос перерос в главный вопрос внутренней политики. На политехническом факультете Каирского университета возникает первая исламистская организация. В сравнении с марксистскими кружками ее влияние оставалось пока невелико, но исламисты уже имели возможность заявить о своих претензиях и целях: они пользовались поддержкой секретных служб, хотя это и держалось в секрете от рядовых членов организации.[78]

Поощряя исламистское движение, Садат отказался от введенных его предшественником монополии государства на идеологию и контроля за религиозными организациями. Там, где насеровское государство вело за собой массы под лозунгами национализма и подавляло любую диссидентскую мысль, его преемник компенсировал доктринальную слабость своего режима предоставлением свободы самовыражения самостоятельным религиозным лидерам, дабы те нейтрализовывали левых. Эта относительная либерализация религиозной политики происходила в условиях, когда собственно политическая сфера оставалась под жестким контролем. В стране отсутствовала подлинная свобода печати, не было свободного хождения идей нигде, кроме мечетей, чем успешно пользовались исламисты. Происходившее в Египте было характерно и для других мусульманских стран, в частности Туниса, Алжира и Марокко. В этих странах студенты-леваки, тогда еще в массе своей говорившие по-французски, сталкивались с арабоязычными исламистами, которые будут искать свой идеал в книгах, изданных уже в Саудовской Аравии, а не в Латинском квартале.

Глава 2

Победа нефтеислама и ваххабитская экспансия

1973 год

Октябрьская война 1973 года сыграла определяющую роль в ускорении этого процесса. Развязанная Египтом и Сирией с целью смыть позор унижения за поражение 1967 года и упрочить положение авторитарных режимов, на первых порах она протекала удачно для обеих стран. Их армии теснили израильтян на Суэцком канале и Голанских высотах. Войска арабов продвигались вперед, но вскоре Израиль перешел в контрнаступление. Его удалось остановить только после объявления арабскими странами — экспортерами нефти эмбарго на поставки нефти западным союзникам еврейского государства. Акт о перемирии был подписан на трассе Суэц — Каир на 101-м километре от египетской столицы. Это рубеж, до которого дошли израильские солдаты. Арабские государства, непосредственные участники боевых действий, одержали символическую победу: она позволила Садату стать «Героем переправы» (Суэцкого канала), а президенту Сирии Асаду (по-арабски — «лев») — «Октябрьским львом».[79] Однако подлинными триумфаторами стали страны — экспортеры «черного золота», в первую очередь Саудовская Аравия. Помимо политического успеха, эмбарго принесло и экономические дивиденды, позволив саудовцам сузить рынок углеводородного сырья, взвинтив цены до астрономических высот.[80] Став в одночасье обладателями несметных богатств и доходов, нефтедобывающие государства заняли доминирующее положение в мусульманском мире.

Саудовская Аравия получила неограниченные средства для реализации своих давних амбициозных мечтаний о монополии на понимание ислама в масштабах уммы — всей общины правоверных. На протяжении 60-х годов динамичная поступь национализма сделала относительной политическую значимость религии в жизни государства. Война 1973 года изменила ситуацию. За пределами Аравийского полуострова ваххабитская доктрина имела успех лишь в среде ригористов (или «салафитов»), образовывавших весьма пестрое международное движение: «Братья-мусульмане» соседствовали здесь с группами индийцев и пакистанцев, а также с африканскими и азиатскими мусульманами, побывавшими в Мекке и вернувшимися в свои страны проповедовать «по-арабски» с целью очистить местный ислам от «суеверий». До 1973 года повсеместно сохраняли господствующие позиции национальные (местные) исламские традиции, воплотившиеся в народной религиозности, богословы различных правовых школ суннизма, утвердившихся в крупных регионах мусульманского мира (ханифитская — в тюркском ареале и в Южной Азии, маликитская — в Африке, шафиитская — в Юго-Восточной Азии), а также шиитское духовенство. Они с подозрением относились к пуританизму в саудовском исполнении, ставя ему в вину его сектантский характер. После 1973 года ваххабитские институты достигли нового уровня и перешли к широкомасштабному прозелитизму в суннитском мире (шииты, считающиеся еретиками, остались вне рамок движения). Ваххабиты поставили перед собой цель — сделать ислам главной действующей силой на международной арене и одновременно свести многочисленные интерпретации этой религии к символу веры хозяев Мекки. Их рвение охватывало весь мир, выплескиваясь через традиционные географические границы ислама и достигая Запада, где мусульманское иммигрантское население сделалось излюбленной мишенью саудовского прозелитизма.[81]