Жиль Кепель - Джихад. Экспансия и закат исламизма Страница 24

Секта Шукри вербовала сторонников среди малоимущих египтян, ничего не выигравших от экономической либерализации садатовской эпохи. Она предлагала своим адептам общинный образ жизни, означавший разрыв всех связей с египетским обществом джахилийи, вплоть до отказа от семейных уз. Шукри переустраивал брачные союзы по своему усмотрению. Это вызывало протесты семей, дочери, сестры или жены которых были «совращены». Однако государство не вмешивалось в происходившее и оставляло в покое это маргинальное движение, которое пока не таило в себе политической угрозы. Члены секты, которым Шукри запрещал сотрудничать с безбожным государством, жили за счет доходов от мелкой торговли; некоторые были отправлены работать в страны Залива, откуда они высылали денежные переводы. Всё в социальной практике секты говорило о примитивном импровизаторстве «маленького человека», предлагавшего свой рецепт решения проблем, стоявших перед членами секты в посленасеровском Египте эпохи экономического либерализма.

Религиозные власти отвергли идеи Шукри, которые один из улемов Аль-Азхара, шейх Захаби, приравнял к хариджизму — течению в раннем исламе, объявлявшему такфир всякому мусульманину, обвиненному в грехе. Позднее конфликты между «Обществом мусульман» и одной из радикальных группировок, в которую перешли несколько бывших сторонников Шукри, вылились в вооруженное столкновение. Шукри считал, что любой диссидент, порывавший с сектой, ipso facto порывал с исламом и как вероотступник заслуживал смерти. Тогда полиция арестовала некоторых из его адептов за нарушение общественного порядка, и Шукри, дабы добиться их освобождения, захватил в заложники шейха Захаби. Отказ властей вести переговоры об освобождении пленника привел к его убийству, а затем — к аресту, суду и казни Шукри.

В отношениях между режимом Садата и исламистским движением процесс над группировкой «Ат-Такфир ва ль-хиджра» ознаменовал собой крах попыток власти привлечь на свою сторону студенческую интеллигенцию из «гамаат исламийя» и религиозную буржуазию из числа «Братьев-мусульман», чтобы сообща противостоять эксцессам со стороны бедной городской молодежи. На судебном процессе военный прокурор предъявил обвинение не только Шукри, но и всем исламистам и даже религиозному истеблишменту в лице шейхов исламского университета Аль-Азхар, несмотря на то, что они сами потеряли в этом инциденте одного из своих коллег. Аль-Азхар был обвинен в неспособности приобщить молодежь к ценностям «истинного ислама», из-за чего она и подпала под влияние такого «шарлатана», как Шукри. Это нашумевшее дело не могло не стать прелюдией к разрыву между движением и режимом из-за поездки Садата в Иерусалим, которая состоялось через месяц после процесса. Президент не мог допустить, чтобы под вопрос была поставлена его политика, квалифицированная исламистами как «постыдный мир с евреями». Союз студентов был распущен, имущество «гамаат исламийя» конфисковано, летние лагеря закрыты полицией. В качестве предупреждения ежемесячник «Братьев-мусульман» подвергся жесточайшей цензуре.

Однако, несмотря на рост напряженности между властью и исламистами, последние еще пока не выступали единым фронтом. О. Тильмисани и его сторонники выставляли себя респектабельной оппозицией. Страницы их ежемесячника изобиловали рекламой фирм, принадлежавших «Братьям», которые обогатились за годы пребывания в странах Залива. Здесь же печатались и многочисленные рекламные объявления государственных кампаний. Соглашательство между состоятельной набожной буржуазией и властью, их взаимодополняемость не ставились под вопрос, несмотря на превратности политической жизни. Буржуазия вовсе не собиралась вставать на путь революционной смены режима. Однако из-за своей неспособности к компромиссам она утратила влияние на самых радикальных деятелей, выходцев из студенческой среды и бедной городской молодежи, которые взяли на себя инициативу выступлений против Садата.

Радикализация исламистской оппозиции после 1977 года выразилась прежде всего в пересмотре организационных основ «гамаат исламийя»: на смену проповедям в студенческих городках пришла подпольная деятельность в беднейших поясах египетских мегаполисов (Каире, Александрии, крупных городах Верхнего Египта — Асьюте и Минье). Уроженцы этих мест станут основными обвиняемыми в процессе по делу об убийстве Садата и организации мятежа в Асьюте в октябре 1981 года. Наиболее политизированные деятели объединялись в группировки, входившие в организацию «Джихад». Ее теоретиком стал молодой инженер-электрик Абдессалам Фарадж. Теоретические взгляды Фараджа были изложены в небольшой работе, опубликованной под заголовком «Аль-Фарида аль-гаиба» («Сокровенный долг» или «Неисполненная обязанность»). В ней говорилось, что в обязанности улемов входит объявление джихада любому правителю, не придерживающемуся норм ислама (даже если сам он считает себя мусульманином). Из работы следовало, что духовенство совершило измену. И это давало ему, Фараджу, инженеру-электрику по специальности, воспитанному на трудах Ибн Таймийи, коего он цитировал по изданию, распространявшемуся большими тиражами Саудовской Аравией, самому объявить джихад Садату — «отступнику ислама, кормящемуся подачками со стола империализма и сионизма». Написанный накануне убийства президента, этот текст, отвечавший духу Кутба, свидетельствовал о внутреннем расколе в среде исламистской интеллигенции, который станет неодолимым препятствием для развития всего египетского исламистского движения. Помимо осуждения «безбожной» власти, призыва к ее насильственному свержению и осуждения предательства улемов, Фарадж развернул беспощадную критику «умеренного» крыла движения.

Согласно Фараджу, «Братья-мусульмане», культивируя легальную оппозицию системе, недооценили ее глубоко безбожного характера и своим участием в ней только способствовали ее укреплению. Движимые стремлением основать исламское государство, Фарадж и его сообщники пошли на силовую акцию — 6 октября 1981 года они убили Садата во время военного парада по случаю годовщины форсирования Суэцкого канала. По замыслу заговорщиков, это должно было перерасти в «массовые» выступления — прелюдию к «народной революции». Во время допросов, последовавших за арестами, обвиняемые пересыпали свою речь такого рода выражениями, ссылаясь на Иран, где революция только что победила. Однако иранские исламисты у себя в стране сумели сплотить воедино под знаменем аятоллы Хомейни бедную городскую молодежь, торговцев базара и даже светские средние классы. Напротив, Фарадж и его сообщники оттолкнули от себя египетскую набожную буржуазию и прокляли духовенство, которое «Неисполненная обязанность» избрала своей главной мишенью. Они оказались не способными превратить убийство главы государства во всеобщее восстание под знаменами ислама, сплотить оппозиционные силы в борьбе против «безбожной» власти. И это в тот действительно благоприятный момент, когда непопулярность раиса, переполнившего тюрьмы представителями всех, даже самых умеренных политических течений, достигла высшей точки. Вокруг Садата образовался полнейший вакуум, приведший его на грань паранойи. В то время как вице-президент Мубарак принимал на себя обязанности президента, а в Асьюте десантники подавляли вооруженное восстание, поднятое организацией «Джихад», в народных кварталах шли облавы на радикальных активистов. Впоследствии руководство Аль-Азхара потратило немало усилий, чтобы доказать, что идеи Фараджа и его сторонников были «ошибочными», а их ссылки на Ибн Таймийю — безосновательными. В ответ на обвинения активистов исламских движений улемы отвечали, что только они вправе толковать великие тексты исламской традиции, понимание которых не дано «невеждам», будь они хоть дипломированными инженерами-электриками. Однако саудовская политика массового распространения этих сочинений, одобряемых ваххабитским духовенством, сделала их доступными радикальной образованной молодежи. Последней предстояло понять эти тексты в таком же морально-консервативном духе, но сделать из них выводы, гораздо более опасные для существующего порядка.

Египетский пример конца 70-х годов — яркая иллюстрация политического провала исламистского движения, все три компоненты которого оказались разрозненны. Он также показывает, в какой тупик может зайти правящий режим, который, надеясь сохранить неизменным социальный порядок, идет на союз с набожной буржуазией и использует «умеренную» исламистскую интеллигенцию в своих целях, отдавая ей на откуп мораль и культуру и открывая ей доступ к приватизированной экономике. В результате визита Садата в Иерусалим, а затем заключения мира с Израилем ориентация египетского государства вошла в противоречие с базовыми ценностями исламистского движения, даже его самого умеренного крыла: враждебностью к евреям в целом и к еврейскому государству в особенности. Таким образом, правящий режим попал в ловушку, устроенную им же самим: дискурс исламистской интеллигенции, приветствовавшийся, когда он был направлен против левых, превратился в фактор нестабильности, когда он стал способствовать сплочению и радикализации оппозиции. Буржуазная компонента движения, даже если она и не вступила на путь прямой конфронтации с властями, оказалась подмята группами бедной городской молодежи и студентов — сторонников джихада.