Иеромонах Серафим Роуз - Человек против Бога Страница 10

Но недостаточно только задать этот вопрос, нужно найти на него ответ, иначе спрашивающий окажется в состоянии, худшем прежнего. Христианин находит единственно возможный ответ на этот вопрос в Боге и Его Сыне; реалист, существующий вне соприкосновения с христианской жизнью и истиной, одушевляющей ее, задает этот вопрос в духовном вакууме и готов принять первый попавшийся ответ. Ошибочно принимая христианство за очередную форму идеализма, он отрицает его и становится поклонником единственной реальности, существующей для духовно слепых, — этого мира. И теперь, как бы высоко мы ни ценили честность всуе верного материалиста или атеиста, никакое человеколюбие не сможет заставить нас признать в нем ту любовь к истине, которая некогда вдохновляла его, теперь он скорее жертва обманувшейся любви к истине, ставшей болезнью и окончившейся отрицанием себя самой. Мотивировка реалиста, впрочем, не совсем честна. Он утверждает, что знает то, чего, по его собственной теории знаний, знать не может: как мы уже заметили выше, отрицание абсолютной истины есть само абсолют. А поступает он так потому, что имеет некую тайную мотивировку. Она состоит в его предпочтении ценностей этого мира истине. Безжалостный реалист и «искатель истины» Ницше, обольщенный образом «сверхчеловека», заканчивает пробуждением воли к неистине и воли к власти; марксистский реализм во имя революционного хилиазма заканчивает чудовищной ложью и обманом, каких мир еще не знал.

Любовь к истине, потерявшая свой подлинный объект, продается за иррациональную причину и превращается в принцип гибели и разрушения, становится врагом истины, которой не смогла достичь, врагом любой системы, основанной полностью или хотя бы частично на истине, и в конце концов врагом себя самой.

Она превращается фактически в совершеннейшую пародию на христианскую истину. Там, где христианин ищет конечный смысл всего и не удовлетворяется ничем, пока не увидит, что он зиждется на Боге и Его воле, там реалист также сомневается во всем, но лишь для того, чтобы отвергнуть любое предположение о чем-либо высшем и свести и упростить все до наиболее очевидного и «основополагающего» объяснения. В то время как христианин во всем видит Бога, реалист видит лишь «расовые» или «половые отношения» или «способ производства».

Если реализму и свойственны такие христианские качества, как простота и честность, совершенно чуждые либеральному сознанию, он использует их лишь для того, чтобы присоединиться к либеральной атаке на христианскую истину и довести ее до логического завершения: полного упразднения христианской истины. То, что вяло и нерешительно начиналось в либерализме, набрало полную силу в реализме и привело к катастрофическому концу. Ницше предвидел, что наш век станет «триумфом нигилизма»; Иаков Бурхардт, этот разочаровавшийся либерал, видел в нем приближение эпохи диктаторов, которые будут terribles simplificateurs (ужасные упростители. — Прим. ред.). Исполнение этого предсказания в политической сфере мы видим в фигурах Ленина, Сталина, Гитлера и Муссолини, предложивших радикально «простые» решения самых сложных проблем. В более широком масштабе нигилистическое упрощение видно в той всеобщей популярности, которой пользуется низшая ступень знания, научность, а также в примитивных идеях Маркса, Фрейда и Дарвина, на которые главным образом опирается современная мысль и вся современная жизнь.

Мы говорим «жизнь», потому что хотим подчеркнуть, что нигилистическая история нашего века не есть нечто, привнесенное извне или свыше, во всяком случае, в основе своей, — нет, она зарождалась и взращивалась на нигилистической почве, подготовленной в сердцах людей. Самые ужасные события нашего века являются результатом того обывательского, повседневного нигилизма, который открылся в жизни, мышлении и стремлениях обычных людей. В этом смысле очень поучительно мировоззрение Гитлера, потому что в нем самый экстремальный и чудовищный нигилизм зиждется на основе обычного, даже типичного реализма. Гитлер разделял всеобщую веру в «науку», «прогресс» и «просвещение» — хотя, конечно, не в «демократию» — и был приверженцем практического материализма, который с презрением отметает всякое богословие, метафизику, любую мысль или действие, относящиеся к миру иному, нежели «здесь и сейчас», и гордился своей способностью сводить все проблемы к их простейшей основе [12]. Он грубо благоговел перед такими принципами, как продуктивность и полезность, узурпировавшими «контроль рождаемости», смеялся над институтом брака, считая его лишь узаконением полового импульса, который должен быть «свободным», приветствовал стерилизацию «негодных» элементов, презирал «непроизводительные элементы», к которым относил монахов, видел в кремации не более как практическое решение вопроса и не колеблясь использовал пепел или даже кожу и жир покойников в производстве. Он имел квазианархическое недоверие ко всем священным и чистым институтам, в частности — к Церкви с ее «предрассудками» и «устарелыми» законами и обрядами. (Мы знаем о его ненависти к институту монархии, послужившей решающим фактором при его отказе от титула императора.) Он наивно верил в «естественного человека», «здоровое животное», презирающее христианские добродетели, в частности, девство, мешающее «естественному функционированию» тела. Он испытывал простодушное удовольствие от современных удобств и приспособлений, особенно от автомобиля и от того чувства «свободы» и скорости, которое он дает.

Весьма немногое из этого мировоззрения (Weltanschauung) не разделяется сегодня миллионами наших современников, особенно молодыми, считающими себя «просвещенными» и «свободными», весьма немногое пока еще не является типично современным. Именно на почве такого реализма, в котором не осталось места для «сложного» христианского мировоззрения и важнейших реальностей духовного мира, процветают предрассудки и вульгарное легковерие. Благонамеренные люди надеются, что, критикуя иррационализм и защищая «разум», «науку» и «здравый смысл», они предотвратят приход очередного Гитлера, но вне контекста христианской истины эти ценности, составляя свой собственный реализм, не предотвращают, но, напротив, подготавливают приход нового упростителя. Наиболее характерными представителями таких упростителей являются сегодня власть предержащие в Советском Союзе, превратившие «науку» и «здравый смысл» в новую религию, и горько ошибаются те, кто, защищая какие бы то ни было цели, надеются получить помощь от этих крайне суеверных людей.

Реализм, несомненно, принадлежит «духу века сего», и все, кто чувствуют, что они этого «духа», должны так или иначе приспосабливаться к нему. Так, гуманизм, имевший в прежнее, более безмятежное время более идеалистическую либеральную окраску, пришел к выводу о необходимости «изменяться вместе со временем» и усвоил более реалистический тон. Наиболее наивные основали новую, гуманистическую «религию», отождествляющую себя с «наукой» и «прогрессом» и возводящую в догму противоречия [13], о которых мы уже говорили, такие люди способны даже в марксизме увидеть род гуманизма. Даже в наиболее утонченных современных гуманистах, в наиболее вышколенных государственных деятелях и ученых безошибочно можно угадать реалистическую тональность. Она проявляется в засилье научных методов и оценок в последних оплотах гуманитарного классического образования. Ни один ученый, каким бы предметом он ни занимался, не может быть уверенным в успехе своей работы, если она не будет максимально «научной», что на самом деле означает «наукообразной». Реализм присутствует в стоическом, «мудром», с мирской точки зрения, часто циничном тоне всех современных гуманистов, за исключением разве самых наивных и религиозных; их воображаемая «свобода от иллюзий» является в большой степени все тем же разочарованием; теперь они «знают лучше», чем их отцы, которые утешались верой в «высокие истины».

То есть гуманизм примирился с реализмом, а следовательно, как полагают его приверженцы, с реальностью. Теперь гуманист видит в переходе от либерализма к реализму не просто результат разочарования, но процесс «совершенствования». Однако православный христианин видит в нем нечто совсем иное. Если либерализм только пытался скрыть высшие истины, касающиеся Бога и духовной жизни, за туманом «терпимости» и агностицизма, задача того реализма, о котором мы здесь говорим, «отменить» их совсем. На второй ступени нигилистической диалектики небо скрылось от взоров людей, и люди решили никогда более не отрывать своего взгляда от земли и жить только в этом мире и только для него. Это реалистическое решение в равной мере присутствует как в сатанинских явлениях большевизма и национал-социализма, так и в кажущихся невинными «логическом позитивизме» и научном гуманизме. Последствия этого решения скрыты от того, кто его принимает, так как они имеют место в той реальности, к которой слеп реализм; эта реальность находится, соответственно, ниже и выше узкого реалистического мирка.