Николай Коняев - Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней Страница 10

Из того же отчета узнаем мы, насколько высокой была температура заварившейся в монастыре свары.

У монаха Порфирия изъяли тетрадь, в которой он утверждал, что игумен Варлаам и его партия (сам Порфирий принадлежал к партии Вениамина), состоящая из семи человек, хотя и священнодействуют и приобщаются Святых Тайн, но, находясь во вражде со многими лицами монастыря, занимаясь ложными доносами, священнодействуют и приобщаются в осуждение – только для одной формы… Более того, утверждал Порфирий, скитяне (насельники скита Всех Святых) занимаются только одной наружностью и далеки от постижения сущности или духа религии…

Выход из ложного положения, в котором он оказался, Дамаскин нашел. Он оставил должность начальника скита Всех Святых и удалился в Назариевскую пустынь.

Впрочем, иначе и быть не могло…

Прочно и надежно усвоил Дамаскин основы монашеской жизни, и невозможно было совратить его в противоречащую монашескому смирению монастырскую свару.

Как свидетельствует составленная в монастыре биография подвижника, приняв управление скитом, Дамаскин продолжал свою суровую подвижническую жизнь, и два раза изливался на него «неизреченный» свет от иконы Распятия Спасителя, которая досталась ему от монаха Авраамия, убившегося при ломке плиты на Германовом острове…

Любопытно, что монастырский биограф к скитоначальническому периоду жизни Дамаскина относит тот разговор, что состоялся у него с настоятелем еще до ухода в пустынь.

«Неусыпные, столь разнообразные тяжелые труды, при строгом воздержании во вкушении пищи, изнурили наконец о. Дамаскина до того, что он едва в состоянии был читать в церкви и занемог, и поэтому решился о своей болезни сказать настоятелю»[4].

Но перед этим автор биографии в скобочках делает примечание, что Дамаскин просил освободить его от послушания – начальствования скитом…

Можно понять, почему автор биографии, нарушая датировку хроники, записанной со слов самого Дамаскина, переносит этот разговор из первого, «допустынного» пребывания Дамаскина в скиту Всех Святых, в бытность его скитоначальником. Видимо, монастырского биографа смутила описка – имя настоятеля, ведущего этот разговор, не Ионафан, а Вениамин (Вениамин стал настоятелем лишь в 1833 году). Описка это или оговорка самого Дамаскина, судить трудно, но корректировать в соответствии с нею жизнь валаамского игумена – просто нелепо. Нарушается житийная логика биографии Дамаскина.

Одно дело, когда с жалобой на немощь обращается новоначальный монах. Слабость – напомним, что у Дамаскина неправильно срослась нога и он был (по сути) инвалидом! – вполне оправданна.

И совсем другое дело, когда о снисхождении просит прошедший через разнообразные испытания и искушения отшельник. Едва ли вериги, которые он носил в пустыни, были легче трудов в скиту Всех Святых…

Не очень-то стыкуется и смысл поучения игумена с его решением все-таки освободить Дамаскина от послушания…

Все это заставляет нас думать, что не по слабости покинул Дамаскин управление скитом Всех Святых, а по мудрости, по миролюбию, столь свойственному ему, по смирению…

«Образцом общежития, – пишет в отчете святитель Игнатий (Брянчанинов), – признается Святою Церковью первое общество верных в Иерусалиме… С сожалением видел я совсем противный сему дух в Валаамском монастыре, где согласие утрачено, где иноки боятся, подозревают, поносят друг друга. От ссор и личностей возгорелись доносы, как в этом сознались сами доносчики. Что может быть для инока несвойственней тяжбы, говорит святый Симеон Новый Богослов… Напрасно трубят игумен Варлаам и монах Иосия, что они готовы на крест. Это слова неопытности. “Не веруй, говорит Небоявленный Василий, в подвигах великих просиять тем, кои в малых скорбех малодушествуют…”»

Такое ощущение, будто Дамаскин слышал эти слова Игнатия (Брянчанинова), когда они еще не были произнесены… Он поступил именно так, как, по мнению Игнатия (Брянчанинова), должен поступать монах. Поступил так, потому что тут его мнение не расходилось с мнением святителя.

Своеволие и самочиние – ведут к прелести…

Эта мысль красной нитью проходит через все сочинение святителя Игнатия (Брянчанинова).

Когда читаешь «Описание Валаамского монастыря и смут, бывших в нем», возникает ощущение, что автор не только рисует картины нестроений в жизни монастыря, не только осуществляет удивительный по глубине и точности анализ поступков и помыслов монахов, но рисует столкновение опыта древнерусской северной святости (вернее того, что осталось от этого великого и сурового опыта после реформ царя Алексея Михайловича, после протестантско-синодальных преобразований Петра Первого и его преемников) и опыта, только еще набирающего силу в русском монашестве, возрожденного старчества. Опыта, которому суждено будет просиять святостью оптинских старцев, праведностью Иоанна Кронштадтского, именами бесчисленных новомучеников российских…

Такое ощущение от «Описания Валаамского монастыря и смут, бывших в нем», словно присутствуешь при смене эпох русской святости. И то что «Описание» сделано архимандритом, благочинным – святителем Игнатием (Брянчаниновым), уже принадлежащим к сонму новых российских святых, усиливает это ощущение, делает его неопровержимой реальностью.

Подводя итог своего расследования, Игнатий (Брянчанинов) скажет:

«Для прекращения самочиния и неповиновения, для предохранения по возможности от прелести наилучшим средством нахожу учредить, как и в Нямецком монастыре учредил знаменитый Паисий, от четырех до шести духовников и им вручить всех новоначальных. Духовники сии должны быть в духовном союзе с Настоятелем, и в полном у него повиновении; тогда точно они будут некоторое подобие семидесяти старцев, помощников Моисея в руководстве Израиля к земле обетованной.

Способным к сей должности полагаю: Дамаскина скитоначальника, который один показался лишь довольно искусным монахом во всем Валааме…»

Так и было названо имя будущего игумена Валаамского монастыря, которому суждено возродить Святой Валаам.

Часть вторая

Словно из шума сосен, словно из плеска бьющихся о береговые скалы волн, из тихого шепота молитв рождаются Валаамские сказания…

«Творец и Владыка всего сущего, которого не объявлены пути и неизвестны решения, которые есть мера и определение всему сущему в стремлении к праведности, – всем подает неоскудевающей рукой Свои благодатные дары, и сохраняет каждого, и воздаст по достоинству его».

Глава первая

Существует легенда, что самое название Валаама связано с именем библейского мага и прорицателя Валлама.

«Кто же не удивится Божии пресильной премудрости! – восклицает автор «Сказания о Валаамском монастыре», созданного во второй половине шестнадцатого века. – Откуле тем диким людем вложено есть перьскаго древняго языка именование, Валам нарицаху остров той, ниже в их языце отнюдь таковое речение обретается…»

Современные ученые «библейскую» этимологию отвергают, но вместе с тем признают, что «удовлетворительного объяснения этимологии слова Валаам не существует».

Не существует удовлетворительного объяснения и многим историческим загадкам, связанным с Валаамом…

Предание утверждает, что апостол Андрей Первозванный установил на месте языческого капища на Валааме крест, дабы свет православия озарил северные края.

Никаких документальных подтверждений этому – увы! – нет, но и факты, которые бы опровергали предание, тоже отсутствуют… Все возражения насчет удаленности Валаама, что приводятся, как в светской, так и в церковной литературе, не выдерживают критики…

Совершенно справедливо говорил по этому поводу святитель Игнатий (Брянчанинов):

«Почему не посетить ему (апостолу. – Н.К.) место, освященное для богослужения народного, и там не насадить богопознания и богослужения истинного? Почему не допустить мысли, что сам Бог внушил Апостолу это высокое, святое намерение и дал силу к исполнению его? Дикость, малоизвестность страны – дальность, трудность путешествия – не могут быть достаточною, даже сколько-нибудь сильною причиною, чтобы отвергнуть это предание. Немного позже времен апостольских ходили путями этими целые воинства, почему же не пройти ими Апостолу, водимому десницею Божиею и ревностью апостольскою?»

Но если вопрос о пребывании апостола Андрея Первозванного на Валааме существует на уровне предания и, как предание, важен для истории монастыря, то с непосредственными основателями монастыря преподобными Сергием и Германом все обстоит гораздо сложнее.

Так получилось, что даже годы их земной жизни разные исследователи определяют по-разному.

Одни считают, что Сергий был учеником апостола Андрея Первозванного, а Герман – учеником Сергия… Другие считают преподобных греками, прибывшими на русскую землю в свите равноапостольной княгини Ольги, но многие историки переносят их земные жизни в тринадцатый, а кое-кто и в пятнадцатый век. Интервал разночтений и тогда растягивается без малого на пятьсот лет, покрывая едва ли не половину всей истории России…