Всеслав Соло - Переодетые в чужие тела Страница 10

-- Понимаю, -- задумчиво проговорил Георгио Фатович, будто что-то подытоживая про себя и делая какой-то вывод. -- Она готова для замужества.

-- Вполне... Насколько мог сдерживал. Теперь мои силы на исходе.

-- И вам необходимо крепкое и молодое тело, и, конечно же, чтобы оно оказалось по нраву вашей дочери...

-- Чтобы не расставаться с моей дочерью, а выдать ее замуж за себя -жениться на ней, -- договорил вместо представителя фирмы Аршиинкин-Мертвяк и отчетливо покрасневши, виновато опустил голову.

-- Что ж... Ситуация оправданная, -- как бы размышляя вслух, но нерешительно сказал Ворбий.

-- Совершенно оправданная! -- подтвердил посетитель, ожидая перемены в настроении Георгио Фатовича, теперь -- в свою пользу.

-- Знаете что... -- внезапно подвижно заговорил представитель фирмы.

-- Что? -- тут же, нетерпеливо отозвался профессор.

-- Оставьте свои координаты, если вас это не затруднит, я действительно подумаю, как вам помочь, но не могу обещать звездного решения и скоро.

-- Ясно, -- опечалено и все-таки с нескрываемой надеждой сказал Аршиинкин-Мертвяк, достал из внутреннего кармана пиджака кожаное портмоне и тут же извлек из него свою визитную карточку и положил ее на стол Ворбия. --Теперь,-- сказал он, -- мое дальнейшее существование зависит и от вас. Я буду насколько положено ждать. И вот что еще, думается мне, немаловажное: я могу хорошо заплатить.

-- Было бы за что платить, а чем рассчитаться -- всегда найдется! -скривил шутливую, но настороженную гримасу на своем лице Георгио Фатович.

-- Нет. Я действительно в состоянии хорошо оплатить вашу услугу, у меня есть для этого случая реальные возможности! -- в убедительном тоне, еще раз подтвердил свои намерения Аршиинкин-Мертвяк.

-- Что ж, -- вдохновенно сказал Ворбий и задумчиво добавил, -договорились.

-- Я ухожу с надеждой? -- спросил профессор, приподнимаясь из кресла.

-- Позвольте на прощание еще задать вам, в принципе -- пустяковый вопрос, -- остановил посетителя представитель фирмы.

-- Я еще не знаю, но может быть, мне будет легче не отвечать на него.

-- Как знать, -- задумчиво сказал Ворбий. -- Но если вы решаете так... -- не закончив свою фразу, замолчал представитель фирмы, давая тем самым, как стало ясно Василию Федоровичу, что-то понять правильнее, нежели это происходило и думалось ему.

-- Я передумал, -- сказал профессор. -- Я назову направившего меня к вам человека.

-- Вы правильно передумали, профессор, с вами можно иметь дело.

-- Меня абсолютно не интересует то, для чего вам на самом деле необходимо знать, кто меня направил к вам, важно, чтобы вы не отказали мне в помощи.

-- Так..., кто же это? -- безразличным тоном спросил представитель фирмы, но как не постарался он подчеркнуть безразличие, чутье Аршиинкина-Мертвяка все-таки уловило серьезную заинтересованность Георгио Фатовича в ответе.

-- Виктория Леонидовна Юсман, доцент кафедры психологии, -- медленно проговорил Василий Федорович.

-- Это и все? -- настоятельно поинтересовался Ворбий.

-- В каком смысле? -- переспросил Аршиинкин-Мертвяк.

-- Я имею ввиду, что только лишь она вам рекомендовала обратиться к нам?

-- Не совсем.

-- Кто же еще?

-- Бондаревски Юрий Анатольевич.

-- Кто он?

-- Доцент кафедры психологии.

-- Тоже доцент, -- определился представитель фирмы.

-- Не тоже, а тот же, -- поправил профессор, пристально вглядываясь в реакцию Ворбия.

-- Понятно, -- немного призадумавшись, сказал Георгио Фатович.

Прошло с минуту. Ворбий подсел поближе к компьютеру: беглый ветерок его пальцев пробежался по клавиатуре. Вскоре представитель фирмы, вычитав что-то на мониторе, снова обратился к посетителю:

-- Так вы говорите, Юсман и Бондаревски?

-- Одно лицо, -- ответил Василий Федорович.

И тут, неожиданно, раздался то ли мощный хлопок, то ли удар, то ли еще что-то необъяснимое. Аршиинкин-Мертвяк почувствовал, как все в кабинете побежало по кругу вокруг него, и размывались контуры предметов, Ворбий промелькнул белым пятном, словно в мутную воду погружалось все, и в конце концов профессор потерялся и куда-то глубоко провалился...

-- Как вы себя чувствуете, профессор? -- послышалось где-то вдалеке Василию Федоровичу, когда он приоткрыл свои глаза и стал медленно осматриваться вокруг, соображая: где он теперь находится и что с ним случилось? -- Вы можете говорить? -- снова услышал Василий Федорович, но сейчас уже совсем рядом и узнаваемый голос представителя фирмы.

-- Да, -- с огромным трудом произнес Ар-шиинкин-Мертвяк, во рту у него было все вязко и язык от этого казался непослушным.

-- Ну, вот и чудненько. Вставайте, голубчик мой, вы уже два часа отдыхаете в моем кабинете.

-- Как?.. Который теперь час? -- основатель-но приходя в себя поторопился спросить Василий Федорович и он поднялся и присел на кушетке.

-- Семнадцать часов двадцать пять минут с вашего на то позволения, -лукаво улыбаясь, ответил Ворбий, который сидел напротив профессора на стуле, но сейчас же быстро вскочил с него и прошел и уселся на стул за своим рабочим столом.

-- Это я столько времени... Что со мной было? -- поинтересовался Аршиинкин-Мертвяк.

-- Ничего страшного, профессор! -- воскликнул Георгио Фатович, -- вы потеряли сознание, видимо от нервного переутомления -- это бывает.

-- Я слышал какой-то хлопок, удар что ли перед тем, как...

-- Фантазия! Фантазия ваша, профессор! Не хлопок. Вероятнее всего вы почувствовали как ударились о пол, хорошо, что он здесь мягкий.

-- О пол? -- будто переспросил Василий Федорович и потер себе лоб, но тут он ощутил у мочки правого уха, над веском, припухлость, которая, будто посаженная туда прищепка, немного щемила, осознаваясь туповатой болью: Аршиинкин-Мертвяк слегка скривился лицом. -- Ударился, -- словно пытаясь пояснить сам себе, сказал он и взглянул в сторону смотрящего на него Георгио Фатовича.

-- До свадьбы заживет, -- подбодрил посетителя представитель фирмы.

-- До какой свадьбы? -- будто припоминая что-то, переспросил серьезно Аршиинкин-Мертвяк.

-- До вашей, конечно же!

-- Шутите, господин Ворбий.

-- В каждой шутке, говорят, есть доля правды, профессор.

-- Значит, у меня еще может оставаться надежда? -- спросил Василий Федорович.

-- Не исключено. Я обещаю вам вскорости позвонить, а вот каково будет решение... -- представитель фирмы призадумался, -- зависит не только от меня, к сожалению, -- пояснил он.

-- Я понимаю... -- безвыборно согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- Я, пожалуй, пойду? -- будто попросился он у Ворбия.

-- До свидания, голубчик мой, -- только лишь и сказал тот.

-- До свидания, -- попрощался профессор: встал с кушетки, поправил галстук, снял с вешалки свою верхнюю одежду и медленно вышел из кабинета Ворбия.

Не через долго снова Аршиинкин-Мертвяк оказался в переулке:"Будто все это мне приснилось." -- грустно подумалось ему.

Новая жизнь

Сегодняшним утром профессор вскочил со своего стареющего в одиночестве двух раскладываемых, будто с болью надламлеваемых на каждую ночь, половинок дивана, вскочил, молодецки восторженный! Так же, как сейчас, он чувствовал себя всего лишь однажды в жизни, в своем неуютном детстве, когда неожиданно он узнал, что его одногодка и наглый товарищ по соседскому дому Гоша, как-то на спор перед мальчишками, пообещал, что в течение трех дней устроит юному тогда, просто -- Васе, дружбу одной девочки, Лолечкину дружбу -- девочка Лоля была любимица и красавица двора, но с нею водился Гоша! А Василий Федорович любил Лолю!

Правда, потом Гоша посмеялся над недотепой Гаршком, (такая была кличка у Аршиинкина-Мертвяка), посмеялся Гоша при всех, на глазах у всего двора! Но профессор забыл, не хотел и не в силах был принять издевку, в его сегодняшнем сердце значились, помнились только лишь те, одураченные подлинным счастьем, в аромате чувственной истомы, на крыльях визжащей в душе гордыни, три дня фантастического ожидания -- Лоли, ее руки! Он не поверил в то, что не состоялось! Слишком велико было ожидание, энергия чувств которого целиком затмила само действо: даже когда будущий Василий Федорович шел во двор в назначенный день Гошей, он не хотел туда идти, и уже не хотел получать дружбу Лоли, когда увидел ее, и даже издевка наглого соседа -тогда, обрадовала сердце Аршиинкина-Мертвяка. И потом, в сегодняшние года свои, профессор сделает философский вывод: все самое ценное не в цели, а в пути к ней, ибо путь к цели и есть -- сама цель, и если ты остался в пути к цели, в соку его переживания, то ты в самом деле понимаешь цель, обладаешь ею, и никто не сможет у тебя отнять цель, потому что путей к ней бесчисленное множество. В пути к цели ты не замкнут, тебе нечего терять, ты свободен и счастлив этим во всех остальных своих жизненных проявлениях.

Приближения и защиты диссертаций, звания и должности, престижные работы за границей и весомые заработки -- никогда не стояли в одном ряду у Василия Федоровича с этим воспоминанием детства, оно всегда значилось в заглавном ряду его переживаний, всегда главенствовало и вело. Можно сказать, что все вдохновение жизни Василия Федоровича звучало аккордом трех не испачканных дней. И может потому, в основном, профессор игриво и ласково любил только джаз: сквозь всю его жизнь, сквозь все его мелодии жизненных ситуаций выводился мотив словно трех нот -- мотив трех незабываемых дней, вся жизнь его была импровизацией на их непорочную тему. Он и сегодня, вскочивши с дивана, понял, что он снова оказался на пути к заветной цели: "Скоро состоится для него получение дружбы "Лоли". И может быть это будет великое счастье, если этому кто-то помешает!.."