Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь Страница 11

Сессия планировалась на субботнее утро. В пятницу я не мог заснуть, убивая время на письмо своему другу Стиву Кипнеру, австралийскому музыканту, который на следующий день собирался в Лос-Анжелес, чтобы с нуля начать свою карьеру в «Дисней Студио», где у него был приятель. Вот откуда у него появилась возможность хорошо преуспеть.

Около полуночи я поехал в несусветную даль отправлять это письмо и около часа ночи вернулся домой, попросив жену разбудить меня в десять утра, так как сессия должна была начаться в час. Мне показалось, так будет правильней.

После долгого бодрствования наступил сладостный сон, окутавший меня после насыщенного дня с двумя сессиями, предшествующими моему длинному письму Стиву. Я погрузился в глубокий сон, где рог изобилия лил все известные человеку виды богатства, а я жадно пил всё это в качестве законного претендента.

Похоже, этот сон не собирался стать явью. Его резко прервала моя жена. Она вбежала в комнату. Встревоженным голосом она что-то быстро говорила о времени. Сон мгновенно покинул меня. И снова встревоженный голос:

 — Ты же попросил разбудить тебя в час, так ведь?

 — В час? Ты, тупая корова!

Это произнёс человек, который работал четыре года напролёт ради того, чтобы одним движением свести всё на нет.

 — Ты меня добила! — сказал счастливый мечтатель, пришедший в себя от ночного кошмара.

 — Идиотка! — (конечно же идиотом был я), продолжал бормотать я, уже чуть ли не на лестнице надевая брюки, хватая ключи от машины и открывая парадную дверь, — столько дел нужно было делать одновременно. Первый раз такое в моей жизни! По дороге я нарушил все написанные в книге правила дорожного движения, чуть ли не укорачивая жизни невинных водителей, пешеходов, беспризорных кошек или ещё чего-нибудь, что попадалось на моём пути — не отремонтированные тротуары, мигающие светофоры. Клятвы, проклятия, вопли, ругань. Я был бесконтрольным сумасшедшим. По-другому описать это вряд ли возможно. За рекордное время я примчался на студию. Мой гнев превратился в позор. Теперь мне предстояло предстать перед сорока музыкантами, вынуждено ждавшими меня вместе с Дэйвом Катцем, кого я так подвёл уже на самой первой сессии.

Я постарался изобразить многозначительное лицо по той причине, что тащил тяжеленный комплект барабанов по полу студии. Но реакцией на мой выход была не позорная тишина, и не звуки смешков, как я предполагал, и даже не саркастический хохот или присвистывание — это были шумные аплодисменты. Один за другим они вскакивали со своих мест. Выглядело так, как будто они демонстрируют мне своё одобрение.

Стараясь не думать, о том, что этот шум имеет ко мне отношения, я начал лихорадочно собирать барабаны. Десять минут спустя мои дрожащие вспотевшие руки, наконец, начали делать то, что у меня получалось лучше всего — играть на барабанах.

Меня впервые заказали для фильма, и как только фильм появился на экране, за которым внимательно смотрел технический директор, мы чуть не промахнулись, но умело выкрутились благодаря ловкой дирижёрской палочке, и, слава Богу, безо всяких сбоев, синхронно сопровождали фильм до самого конца.

Во время перерыва, я пытался исчезнуть в туалете, надеясь избежать встречи с Дэйвом Катцем. Но не мог же я сидеть там вечно. Меня позвали по «Тэнною» (название радиоаппаратуры). Когда я снова оказался среди счастливых музыкантов, повторилось тоже самое, только с большим размахом.

 — ДЖОННИ, ДЖОННИ, ДЖОННИ! — сопровождалось хлопками и приветствиями.

Музыканты могут быть такими саркастичными.

Тогда Франк Рикотти, пожалуй, один из лучших ударников страны, обнял меня и сказал:

 — Не обращай внимания, они всего лишь хорошо проводят время.

 — Спасибо, Франк — ответил я, — но почему они продолжают хлопать? Я думал, что они ужасно сердятся на меня.

 — Да ладно тебе, не дуйся. Благодаря твоему опозданию, сегодня ты помог им заработать в два раза больше. Ты — их герой!

Боже мой... За эту сессию нам заплатят в три раза больше чем за обычную. Продюсеры потратили на меня дополнительное время. Они вынуждены будут заплатить за это дополнительное время в студии 40 музыкантам. И мне ещё предстояла встреча с Дэйвом Ужасным...

Теперь я уже по-настоящему дрожал. Чтобы остаться на второй части записи, мне нужно было чудо. Хочется сбежать, но нельзя. Скрыться тоже негде. Лучше умереть... 2, 3, 4,... мы всё ещё там. Я всё ещё играю, смотрю на ноты. Но это ещё ничего не значит. И всё-таки в этом что-то есть. Я застрял на автопилоте, и по сей день не знаю, кто или что его включило.

Я был плохим парнем, играющим главную роль в фильме про свою жизнь, к которому прилагался саундтрек. Притом, что я никогда не принимал наркотики, всё это напоминало путешествие с ЛСД. Руки двигаются то вверх, то вниз, как у механических игрушек. Технический директор — сумасшедший, сбежавший из дурдома, бешено сочиняет свои бессмысленные композиции. Барабанщик — безумный повар, мощно колотит палками монстров, появляющихся иногда над поверхностью медного котла. Монстры издают жалобные вопли, когда удары достигают их голов, а духовые инструменты похожи на раздувающихся лягушек, отчаянно взывающих к своим соплеменникам. А я отчаянно взывал о помощи. Проскакивает мысль: «Плохо, да? То ли ещё будет, когда увидишь Дэйва».

Вспоминая эту забавную историю, на память приходит старый анекдот:

Что говорит надувной директор надувной школы надувному ученику, который принёс в школу булавку?

Он говорит: «Ты хочешь, чтобы сдулся я, сдулась вся школа, но самое ужасное, ты сам хочешь сдуться».

Провал! Моя рука делает завершающий удар по тарелке, как раз в нужный момент, давая понять, что барабанщик закончил свою партию.

«Закончили. — Говорит технический директор. — Спасибо, господа».

Ну, вот и настал мой конец. Путешествие окончено. Пора исчезать, лучше незамеченным, и, надеюсь, без оплаты. Мой ум начинает разрабатывать стратегию побега.

Не высовывайся. Разбирай барабанную установку быстро и по возможности бесшумно. Дэйв ещё в диспетчерской. Давай, поторапливайся!

Прошло ещё долгих пять минут. Барабаны уже упакованы. Я готов. Тогда я искренне пожалел, что не избрал флейту. Теперь всё это надо также бесшумно и быстро вытащить отсюда. С Франком не разговаривать. Ни на кого не смотреть. Замечательно, ещё немного, и я свободен. Денег не надо. Не останавливаться ни по какому поводу Дверь, коридор, и в нескольких ярдах — выход на свободу. Я уже почти там... О Господи, мне же нужно поставить всё это на пол, чтобы открыть дверь!

Какая-то добрая душа, как-будто для меня открыла дверь.

 — Спасибо, друг. Ой, простите, господин Катц.

 — А, Джон, — ответил Дэйв, валя меня с ног одним этим неожиданным приветствием.- Можно вас на пару слов?

«О Господи, только не это», — вопил мой ум.

 — Вот ваши деньги, — сказал он, выписывая чек.

Вот, чёрт, — подумал я, но вслух произнёс:

 — Большое спасибо!

 — Ваш первый выписанный мною чек, Джон.

 — Да...

Он открыл для меня дверь и посмотрел мне прямо в глаза.

 — Да, кстати, хотелось бы сказать, я получил удовольствие.

Сделал паузу.

 — С удовольствием вам это говорю.

Глубоко вздохнул.

 — До свидания.

Дверь за мной закрылась.

Священный первый и последний чек господина Катца хранился в нашем серванте несколько недель. Я слишком сильно опозорился, чтобы обменять его на деньги. Всё-таки, преодолев всё рушащую моральную прямолинейность, я решил купить две новые шины для своей «Шкоды». Вот такая история.

Я ужасно не хотел давать и повода развитию тенденции к канонизму, даже, если что-то случалось не по моей вине. В тот период жизни я был неудачником, притягивающим одни несчастья. В этот период моей жизни я страдал от кармы, которая театрально вынуждала меня оригинальничать, что вконец портило дело.

Глава 4

Спустя четыре года после тех событий я жил в суровых условиях в Ист-Энде. Один мой хороший приятель предложил мне работу в «Сан Таге», в Уэппинге. Я был очень признателен за эту, так называемую работу мальчика на побегушках, так как всё ещё был музыкантом-любителем, борющимся за существование, и когда у меня появилась надёжная подруга Шерил, мне хотелось побольше зарабатывать. И как мне показалось, работа на доках предоставит мне такую возможность.

Хотя дни процветающих восточно-индийских лондонских доков вначале 1960-х ушли в прошлое, «Сан Таге» всё ещё была важной особенностью речной жизни Доклэнда, где располагался самый большой флот на Темзе. В то время «Сан Таге» была самой крупной компанией по поставкам на Темзе в Лондонский порт. К тому же, компания владела множеством таможенных складов, которые базировались у реки, где во многочисленных джутовых мешках хранились нерастаможенные товары: какао-бобы, сахар и многое другое. Первое, что мне надлежало делать, — идти вместе с ещё одним парнем и проверять после очередного сильного ливня все крыши, нет ли там щелей, и не попала ли вовнутрь вода. Если бы вода проникла в помещение и попала на какао-бобы, они бы распухли и взорвались. Был велик риск пожара. Каждый день мы рыскали по всем трём этажам, проверяя, нет ли где признаков влажности. Через несколько недель моему помощнику такая работа слегка надоела, и он предложил одному из нас оставаться на первом этаже и отдыхать на мешках с сахаром, а другому в это время проверять всё в одиночку. В следующий раз мы так и поступили. Тот, кто отдыхал в прошлый раз, должен был в следующий раз проверять верхние этажи.