Валентин Свенцицкий - Диалоги Страница 11

   Неизвестный. Если почувствовать всё так, как ты говоришь, пожалуй, немногие согласились бы жить. Уж лучше поскорее пулю в лоб.

   Духовник. Да, оно так и было бы. Но дьявол хитер. Чтобы люди не могли прийти в себя, он уверил их, что они-то, потерявшие разум, и есть здравомыслящие люди. Научил их говорить что-то о величии науки, о чудесах техники, о каких-то необыкновенных достижениях, о том, что они что-то такое победят и всё покорят, -- и всем этим вздором так уверил несчастных больных, что им совсем не хочется лечиться. И разве перед смертью иной почувствует, что над ним посмеялся дьявол. Но тогда уже поздно жизнь начинать сначала.

   Неизвестный. Да, ты изобразил мою истину не очень-то привлекательной. Но, в конце концов, что же, кроме отвлеченных построений, даёт и твоя вера? Ведь на деле-то и верующие, и неверующие имеют одно и то же.

   Духовник. Вера в Бога даёт не "отвлеченное построение". Она перерождает жизнь.

   Неизвестный. Ах, значит, и здесь опыт.

   Духовник. Непременно.

   Неизвестный. Хотел бы я знать, что это за опыт, превращающий сказку в действительность?

   Духовник. Если без внутреннего опыта не может быть вера в бессмертие, тем более -- вера в Бога.

   Неизвестный. Я очень прошу тебя сказать об этом подробнее.

   Духовник. Да, сказать нужно. Но ничтожны мои слова, бессилен человеческий язык. Как передать то, что больше разума, выше человеческого чувства? Ведь Бог -- это то, чем живёт наша душа и что озаряет светом своим всю нашу жизнь. Случалось ли тебе когда-нибудь всходить на высокую гору? Помнишь ли ты чувство, которое испытываешь, когда поднимешься на вершину и перед тобой откроется даль. Это слабое подобие того, что знают все верующие люди. Только перед ними открывается не даль земли, а даль безграничного совершенства. Чувствовать Бога -- это значит чувствовать единство вселенной, нетленность жизни, высший её смысл. У нас есть особое, неведомое вам чувство, что нас соблюдает Господь, и это даёт нам уверенность и твёрдость. Мы никогда не бываем одиноки. Мы всегда с Ним. Всё согрето для нас любовью Божией. И чувство радости -- самое основное, самое неизменное наше чувство. Ум наш, как и у всякого человека, не в силах представить себе бесконечность, не может постигнуть того, что такое свобода, не знает цели мироздания. Но в чувствовании Бога есть нечто подобное тому, как если бы ты на один миг узнал всё это и не мог удержать в памяти, но сердце в своей памяти сохранило бы тебе это навсегда. Вера в Бога перерождает нас потому, что открывает нам источник совершенно новых, для нас неведомых душевных состояний. Видим ли мы Бога? Нет, больше, чем видим. Осязаем ли Его? Нет, больше, чем осязаем. Слышим ли? Нет, больше, чем слышим. Бог -- это самое достоверное, самое несомненное, самое совершенное моё знание. Всё может оказаться ошибкой, сном, мечтой. А Бог -- есть. Так не нам ли торжествовать? Не нам ли гордиться? Не нам ли праздновать победу? Не мы ли знаем истину?

   Неизвестный. Признаюсь, положение моё трудное: рассуждения твои всё же не могут убедить меня вполне.

   Духовник. Я тебе показываю истину. Смотри и решай, где правда и где ложь.

   Неизвестный. Да, так. Но я, пожалуй, сразу теперь выбрать не смогу.

   Духовник. Значит, ни да, ни нет?

   Неизвестный. Пожалуй... Уж очень хороша твоя сказка, заманчиво признавать её действительностью.

   Духовник. Что же тебе мешает?

   Неизвестный. Всё ещё многое. И больше всего, пожалуй, непостижимость. Ты меня, отчасти, уже приучил допускать непостижимое, а всё же остаются вопросы о зле и страдании.

   Духовник. Но к этим вопросам мы ещё вернемся, когда будем говорить об Искуплении.

   Неизвестный. Думаю, что эта новая сказка об Искуплении не уменьшит, а увеличит препятствия для моей веры.

   Духовник. Ни в коем случае. Чем полнее будет раскрываться истина, тем она будет делаться несомненнее.

   Неизвестный. Но можно сказать и наоборот -- чем больше будет лжи, тем труднее в неё поверить.

   Духовник. Совершенно верно. Потому истинная вера и есть одно из самых несомненных свидетельств об истине.

   Неизвестный. Неужели ты думаешь, что твоя вера может убедить меня даже в такой истине, как Искупление?

   Духовник. Да, думаю.

   Неизвестный. Странно. Впрочем, не знаю. После этих разговоров мне начинает казаться, что, может быть, не всё принял в расчёт, утверждаясь в своём неверии.

   Духовник. Это очень хорошо. Не гони этого чувства от себя. Я уверен, что дальше оно будет в тебе ещё сильнее.

   Неизвестный. Посмотрим. Я готов сказать: дай Бог!

ДИАЛОГ ТРЕТИЙ. ОБ ИСКУПЛЕНИИ

   Неизвестный. На этот раз я не собираюсь задавать тебе вопросы. В предыдущих разговорах я доказывал истинность своего неверия и хотел узнать, что стоит у тебя за твоей верой. Но Искупление? Ведь это значит учение о Троице, о воплощении Сына Божиего, о Божией Матери, о Голгофе, о Воскресении... О чём тут спрашивать? Всё это мне кажется до такой степени нелепым, такой ясной "мифологией", что просто не о чем разговаривать. Всё равно, как если бы речь шла о рождении Венеры или о каком-нибудь прикованном Прометее. Сомнения могут быть в отношении чего-то такого, в чём есть хоть самая ничтожная доля вероятности. Но когда говорится о заведомо нелепом вздоре, какие тут могут быть сомнения и вопросы?

   Духовник. Почему же ты хочешь меня слушать?

   Неизвестный. Я должен признать, что ты заставил меня по-новому относиться к возможности веры. И если, как ты сказал в нашем разговоре о Боге, учение об Искуплении -- необходимое завершение всего, что ты говорил о грехе, страдании и смерти, -- как же мне не поинтересоваться, что ты скажешь и об этом. Если хочешь, просто умственное любопытство.

   Духовник. Прекрасно. Твоё любопытство не праздное. За ним стоит инстинктивное стремление к познанию Истины.

   Неизвестный. Ты всё истолковываешь в свою пользу. Но могу тебя уверить, что я даже представить себе не могу, чтобы я когда-нибудь стал считать истиной то, о чём ты хочешь говорить со мной.

   Духовник. Я сказал -- инстинктивное стремление к Истине, а не сознательное стремление.

   Неизвестный. Ну, о том, что вне моего сознания, я пока ещё говорить не научился. Итак, я слушаю.

   Духовник. Сейчас мы будем говорить с тобой о величайших тайнах, которые открыл человеку Бог, и о событиях, которые совершались в здешнем мире, но по законам совершенно иного, невещественного бытия, и потому должны быть приняты верой. Под этим мы разумеем не простое доверие к чужим словам, признание чего-либо действительно существующим без всяких доказательств, "на слово", а то высшее познание, более совершенное, чем познание только одним умом, то всеобъемлющее чувствование Истины, которое делает эти непостижимые для разума Тайны самыми непреложными и самыми несомненными истинами, какими не могли бы сделать их никакие логические доказательства. Тебе случалось, конечно, не раз переживать нечто подобное в окружающей тебя жизни. Вот ты слушаешь почти незнакомого тебе человека. Всё, что говорит он, вполне вероятно. Но ты безотчётно, и не умом, а всем существом своим, чувствуешь, что он лжёт. И наоборот, ты слушаешь другого, так же почти неизвестного тебе, и то же непосредственное чувство заставляет тебя верить каждому его слову. И когда у тебя является такое чувство доверия, совершенно ненужными кажутся доказательства правдивости одного и лживости другого. К чему доказательства, когда ты веришь? Все самые убедительные доказательства могут дать меньше, чем та уверенность, которая у тебя есть. Нечто подобное, но гораздо более совершенное и всеобъемлющее нужно сказать и о вере в религиозном смысле. Вот ты сказал: говорить об Искуплении -- значит говорить о Троице, о Боговоплощении, о Божией Матери, о Голгофе, Воскресении... Да, это так. Но какие здесь "доказательства"? Бог открывает человеку то, что выше всякого разумения, а мы будем требовать от ничтожного человеческого разума, чтобы он "доказал" нам истинность того, что открыл человеку о Себе Бог?

   Нет, будем лучше с благоговением и страхом внимать Божественному откровению.

   Неизвестный. Ты, кажется, забываешь, что говоришь с неверующим человеком?

   Духовник. Нет, помню прекрасно. Но я помню и то, что говорю с человеком, не потерявшим способность чувствовать истину, то есть поверить ей, когда он её увидит.