Н. Борисов - Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. Страница 12

Весьма странную для «надежного помощника» мос­ковских князей позицию занял по отношению к крем­левскому строительству митрополит Феогност. Летопи­си обычно отмечают присутствие главы церкви при закладке или освящении храма. В данном случае есть известие лишь об участии Феогноста в освящении Ар­хангельского собора 20 сентября 1333 г. На это, одна­ко, была особая причина. Храм во имя предводителя небесного воинства архангела Михаила был освящен в день памяти князя-мученика Михаила Черниговско­го, казненного в 1246 г. в ставке Батыя за отказ покло­ниться местным святыням.

Одной из главных забот Феогноста была борьба за сохранение под своей властью православных епархий Юго-Западной Руси, где с помощью местных князей постоянно появлялись самозванные, а иногда и при­знанные патриархом митрополиты-конкуренты.

Культ Михаила Черниговского был широко распро­странен как в Юго-Западной, так и в Северо-Восточ­ной Руси. Его центрами были Чернигов, Брянск и Рос­тов, где княжили потомки Михаила. Чествование па­мяти Михаила утверждало мысль о единстве русской митрополии.

Для московского князя Ивана Даниловича культ Михаила Черниговского имел совершенно иной, но не менее актуальный политический интерес. Имя князя Михаила в сознании народа символизировало готов­ность к самопожертвованию, непокорность Орде. Освящение храма 20 сентября было и поминовением погибших от рук «поганых», и обещанием отомстить за них. Выбрав для освящения Архангельского собора именно эту дату, Иван Калита языком религиозных символов высказал одну очень важную для московско­го дела идею — идею сопротивления. В этом решении Калиты отчетливо прозвучала та самая антиордынская нота, которой доселе так не хватало московской по­литике.

Освящение Архангельского собора в 1333 г.—один из тех случаев, когда митрополит, преследуя свои соб­ственные цели, объективно сыграл на руку московским князьям. Однако таких случаев было очень немного. Судя по летописям, Феогност не счел нужным почтить своим присутствием закладку и освящение всех осталь­ных сооружений, возведенных Калитой в московском Кремле. По-видимому, он даже не считал Москву своей постоянной резиденцией. Выстроив в 1330 г. Спасский собор в Кремле и задумав основать при нем монас­тырь, Иван Калита вынужден был послать к Феогно-сту, находившемуся тогда на Волыни, своих послов за благословением. Если бы строительная деятельность Ивана разворачивалась с ведома и одобрения митро­полита, такое заочное благословение было бы излиш­ним.

Не надеясь на помощь митрополита, московские князья создавали собственные центры литературной и религиозно-политической работы. Еще в последней тре­ти XIII в. князь Даниил Александрович основал в из­лучине Москвы-реки монастырь, собор которого посвя­тил своему «небесному покровителю» Даниилу Столп­нику. Даниловский игумен получил звание архиманд­рита, означавшее старшинство данной обители среди других окрестных монастырей.

Иван Калита, основав в Кремле Спасский монас­тырь, передал его настоятелю звание архимандрита. Спасский монастырь стал придворной княжеской «бо­гомольней». Здесь готовились кандидаты на высшие церковные должности. Вероятно, именно здесь был создан московский летописный свод 1330 г.[42]

В княжеских и боярских монастырях работали «ска­затели книг», создатели первых московских религиоз­но-политических теорий. Пользуясь материальной под­держкой и покровительством московской знати, монас­тырские «старцы» со временем превратились в особый, влиятельный отряд церковных сил, с которым прихо­дилось считаться и самому митрополиту.

После гибели своего давнего соперника князя Александра Михайловича Тверского, казненного в Ор­де вместе с сыном Федором в 1339 г., Калита вновь, как и в конце 20-х годов, почувствовал себя полным хозяином положения. Он поспешил использовать бла­гоприятную обстановку для продолжения кремлевско­го строительства. На сей раз речь шла о перестройке старой московской крепости. Зимой 1339—1340 гг. Москва была окружена мощными дубовыми стенами. Это строительство также отразило некоторые религи­озно-политические идеи своего времени. Новый Кремль был заложен 25 ноября 1339 г. По церковному кален­дарю это был день памяти Климента, папы римского. Один из первых епископов-христиан, Климент был сос­лан в Крым, где трудился в херсонесских каменолом­нях. Культ Климента был тесно связан с традициями Киевской Руси. Князь Владимир, «креститель Руси», перенес мощи Климента из Херсонеса (Корсуня) в Ки­ев и поместил их в Десятинной церкви. По-видимому, именно в пределе Климента, в одной из боковых па­пертей Десятинной церкви, Владимир и был похоронен. Закладка московской крепости в день памяти Климен­та символизировала историческую преемственность Москвы от Киева. Источники не сообщают о каком-либо участии митрополита Феогноста в создании ново­го московского Кремля.

Постройка новой московской крепости была по­следним делом Ивана Калиты, своего рода итогом его многогрешной и многотрудной жизни. Он скончался 31 марта 1340 г., приняв незадолго до смерти монаше­ское имя Ананий. Ушел в «мир иной» один из выдаю­щихся строителей Московского государства. Калита был истинным сыном своего жестокого времени. С точ­ки зрения абстрактной морали это был человек далеко не привлекательный. Но было бы исторически неспра­ведливым рисовать его портрет одними лишь черными красками — портрет скопидома, ханского раба и пала­ча. Обратим внимание хотя бы на то, как рос он вмес­те со своей властью, со своей землей. Из бессловесного помощника разбойного Юрия Даниловича Иван со временем превратился в политического деятеля обще­русского масштаба. Внук Александра Невского не только по крови, но и по духу, он строил Москву, со­бирал Русь. На его долю досталась черновая работа закладки фундаментов. Не будем же слишком прези­рать его за то, что руки его не совсем чисты.

В небольшом каталоге добродетелей Калиты не за­будем и о том, что это был человек идеи. Он дал мос­ковскому делу знамя, вдохнул в него душу. Своим глу­боко практическим умом он сумел осознать необходи­мость духовного начала, которое, словно известь, скре­пило бы стены и своды здания русской государствен-ности. Таким духовным субстратом в то время могла быть только вера в богоизбранность Москвы, особое религиозное воодушевление, превращавшее деятель­ность московских князей в служение. Поняв это, Кали­та перестроил свою жизнь в соответствии с самыми строгими требованиями официальной христианской мо­рали. Он стал набожен до мелочности. Не было такого нищего в Москве, который не получил бы подаяния из его денежной сумы — «калиты». Кстати, именно этим «нищелюбием», а отнюдь не скупостью он заслужил свое прозвище. Всем своим детям Иван давал только церковные, христианские имена. У самого княжеского дворца Калита устроил монастырь, близость которого, несомненно, повлияла на весь уклад придворной жиз­ни. Летопись не случайно называет его «ревнителем иноческого жития», который ни дня, ни ночи, ни еди­ного часа не мог оставаться без «божественных сло­вес». В грамотах Ивана Калиты впервые появляется так называемая «богословская преамбула»— «я, греш­ный худой раб божий Иван...» [43]. Словом, Иван Калита сам стал первым истовым служителем в том храме московской «святости», который он задумал возвести. Он зажег ту негасимую свечу, которая так явственно мерещилась перед смертью сыну Калиты князю Семе­ну Гордому, что он велел дьякам написать о ней в за­вещании. Князь умолял своих наследников на москов­ском престоле жить в мире и согласии, чтобы не угас­ла заветная свеча — символ святости московского дела. Князь Семен Иванович, прозванный Гордым, твер­дой рукой продолжил дело отца. Он сумел осадить мно­гочисленных недругов Москвы, надеявшихся после смерти Калиты освободиться от ее властной опеки. Ле­топись рисует Семена человеком смелым, решитель­ным и в то же время — расчетливым, дальновидным, хорошо усвоившим уроки отцовской дипломатии. Его отношения с митрополитом Феогностом, по-видимому,  были довольно напряженными, постоянно на грани от­крытого конфликта. Молодого князя раздражали стремление митрополита уклониться от решения обще­русских задач, его демонстративный политический ней­тралитет.

В середине 40-х годов Семен Гордый организовал роспись всех выстроенных Калитой кремлевских хра­мов. Это было выдающееся по своему идейному зна­чению предприятие. Оно осуществлялось в условиях, когда новый ордынский правитель хан Джанибек стремился ослабить московское княжество, поощрял его политических противников. После смерти Калиты из состава великого княжения Владимирского по воле Орды было изъято Нижегородское Поволжье. Неудач­но для Москвы складываются отношения с Великим Новгородом. Усиливается натиск Литвы на русские земли. Роспись кремлевских соборов должна была поднять престиж Москвы, ее роль как религиозного центра. Участие митрополита в этих работах было весьма ограниченным. Его придворные мастера-греки за один летний сезон расписали Успенский собор. Все остальные храмы украшали стенописями русские мас­тера. Их работа оплачивалась из средств великокня­жеской семьи. В сообщении летописца об этих рабо­тах сквозят сочувствие к русским мастерам, замешкав­шимся с росписью Архангельского собора «величества ради этого храма», и почтительно-холодноватое отно­шение к митрополичьим мастерам-грекам.