Сборник статей - Небесные Посредники. Иудейские Истоки Ранней Христологии Страница 12

Вознесенные патриархи в контексте иудейской религиозной традиции

В завершении моего обзора историй о вознесенных патриархах, представленных в качестве посредников между Богом и людьми, я бы хотел предложить читателю некоторые мои замечания о смысле рассмотренного нами материала, учитывая два аспекта: (1) значение представления о патриархах как посредниках для религиозного сознания древних иудеев; и (2) влияние, оказанное образами таких прославленных персонажей на религиозную жизнь в практическом смысле, служащую выражением идей и верований адептов древнего иудаизма.

Особое внимание к фигурам ветхозаветных патриархов, вне всяких сомнений, было обусловлено целым рядом религиозных запросов и представлений рассматриваемого периода, что хорошо показано в исследованиях, посвященных преданиям о Моисее (В. Микс) и о Енохе (П. Грело).[103] К примеру, истории о восхождении на небеса и откровениях о небесных тайнах, возможно, имели своей целью укрепить веру читателей в правильность учений, изложенных в источниках, содержащий подобного рода рассказы.

Меня, однако, более всего интересует мотив патриархов, представленных в роли главных посредников между Богом и людьми и изображенных взошедшими на трон или наделенных другими атрибутами, символизирующими их превосходство над всеми остальными Божьими творениями. По моему мнению, эта тема отвечала по крайней мере двум основным религиозным запросам, каждый из которых можно объяснить значимостью рассматриваемых вознесенных персонажей.

1. Образы ветхозаветных патриархов лежали в основе древней иудейской религиозной традиции и наследия. Таким образом, возведение подобных персонажей в ранг главных божественных посредников означало, что среди других религий древнего мира иудейская традиция представлялась наивысшим, истинным откровением Божьего замысла, действительно единственной по-настоящему ценной традицией. Несмотря на то, что подобного рода превосходство можно было показать и с помощью земных примеров, древние иудеи рассматривали небесное восхождение их главных представителей как признак того, что в вышних сферах, в неземных реалиях приоритет был отдан именно их религиозной традиции. В глазах земных правителей иудаизм мог казаться всего лишь одной из религий среди множества других, но для Бога, небесного правителя вселенной, назначить Моисея, Иакова или Еноха своим почетным наместником или визирем действительно означало то, что религиозная традиция, которую они представляли, была истиной, подтвержденной Богом, независимо от любых других представлений об истине. Наше исследование интерпретации Филоном образа Моисея служит одним из примеров того, насколько важными были эти фигуры патриархов в иудаизме рассматриваемого периода.

2. По моему мнению, мотив вознесения патриархов служил для некоторых иудеев основанием их веры в эсхатологическое вознаграждение на небесах, на которое они возлагали большие надежды. Я уже отмечал ранее, что в тексте из Завещания Моисея 10:9, где можно обнаружить обещание избранным, что они будут вознесены «над звездами, где Он [Бог] сам пребывает», вне всяких сомнений, нашли свое подтверждение чаяния многих иудеев в период после плена. Подобным образом и в Дан. 7:27 содержится обещание «святым Всевышнего», что они получат «царство и власть и величие царственное во всей поднебесной», «царство вечное», которому будут повиноваться все властители. В Дан. 7:13–14 мотив восшествия на престол человеческой фигуры на небеса (ангельского существа, или символической фигуры, или земного Мессии) очевидно связан с подобного рода идеей о вознесении избранных. Вполне вероятно, что и восшествие на небеса Моисея или других патриархов воспринималось как прообраз подобного восшествия иудейского верующего, убежденного в правоте своей веры, подтвержденной на основании подобного рода историй.[104] В такого рода мотивах, по всей вероятности, следует искать ответ на вопрос о том, почему истории восшествия патриархов к небесному двору Бога и получения от него особых почестей играли столь важную роль в древних текстах, пронизанных идеей надежды на эсхатологическое спасение.

В случае, если вознесенные патриархи функционировали в основном как представители иудейской религии, и их небесный статус укреплял эту религиозную традицию, предвосхищая вознаграждение избранных, воспринимавших этих патриархов как примеры для личного религиозного опыта, что тогда мы можем сказать о влиянии образов таких вознесенных персонажей на религиозные обряды древних иудеев?

Несмотря на большой интерес к фигурам патриархов в их роли главных божественных посредников в религиозной среде древнего иудаизма периода после плена, нет никаких свидетельств о том, чтобы подобного рода персонажи каким-либо образом влияли на форму иудейского религиозного культа, организованного вокруг поклонения единому Богу.

Самым обстоятельным трудом, предпринятым с целью представить другую точку зрения на данный предмет, служит работа Гуденефа, в которой он попытался обосновать теорию о том, что творчество Филона свидетельствует о «детально разработанной трансформации иудаизма, превращенного в мистическую философию», иудаизма, «настолько подверженного языческому влиянию, что его основные постулаты и принципы превратились в выражение эллинистических мистериальных культов в большей мере, чем все остальные формы иудаизма нам до сих пор известные».[105]

Я уже упоминал кратко об утверждении Гуденафа, считавшего, что Филон не всегда был последователен в своих монотеистических воззрениях, связанных с иудаизмом, и иногда был склонен воспринимать Моисея как действительно обожествленного патриарха. Гуденаф действительно верил в то, что он обнаружил молитву, обращенную к Моисею, среди работ Филона (О сновидениях 1.164–165),[106] в которой выражено обращение к читателю развивать в себе способность к восприятию аллегорического смысла «священных прорицаний», и где Филон взывает к Моисею с просьбой о помощи в его усилиях:

О священный жрец, посвящающий в мистерии (hierophanta), помоги нам и наставь нас на нашем пути, неустанно совершая миропомазание наших очей, до той поры, когда ты приведешь нас к сокрытому свету тайных речений, в которых ты раскрываешь нам потаенную красоту, которую не может узреть непосвященный.

Позднее исследователи большей частью подвергали критике теорию Гуденафа о том, что в учении Филона можно найти иудейскую версию «религии мистических культов»,[107] однако его мнение о том, что Филон воспринимал Моисея «богом», и что приведенный здесь текст представляет собой настоящую молитву, все еще преобладает в научной среде.[108]

По моему мнению, однако, рассматривать этот текст изолированно, не принимая во внимание в целом отношение Филона к проблеме обожествления человеческих существ, и без учета его безоговорочной приверженности идее о едином Боге, означает привнесение в этот текст смысла, глубоко чуждого воззрениям Филона.[109] Воззвание к Моисею, по всей видимости, функционирует как риторический прием, и его истинный смысл состоит в том, что Моисей через «священные прорицания» (Тору) смог преодолеть границы возможностей человеческого ума и побудить равнодушных к более глубокому пониманию текста, им созданного.[110] В любом случае, этот единичный пример молитвы к Моисею едва ли служит свидетельством реального обрядового поклонения Моисею как события религиозной жизни Филона или любого другого иудея того времени.

Вполне допуская большое значение образов вознесенных патриархов в качестве представителей праведных верующих иудеев, я не вижу причин для того, чтобы принимать этот интерес к вознесенным персонажам за отражение какого-либо существенного искажения иудейской веры в единого Бога. Нет никаких свидетельств того, что эти вознесенные патриархи были объектами поклонения в каких-либо иудейских религиозных группах. Как я уже отмечал ранее, исследования в области иудейской религии периода после плена показывают, что объектом культового поклонения был только единый Бог. Использование терминологии обожествления для представления вознесенных патриархов служит указанием на повсеместное распространение в разных формах идеи о том, что у Бога мог быть главный посредник, помогавший ему в управлении миром. Совершенно очевидно, однако, что эта идея никак не влияла на исключительное поклонение единому Богу, что было характерным и отличительным признаком иудаизма в все время его до-христианского существования и в период после плена.