Всеволод Кривошеин - Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре и Избрание Патриарха Пимена Страница 13

-" Как Ваша фамилия?"- спрашивает он меня.

-" Кривошеин".- отвечаю я.

-" Ого, - многозначительно и вместе с тем сочувственно воскликнул он.Министерская фамилия!" Через некоторое время, когда мы пересели в другой лифт и к нам подсел епископ Феодосий (Дикун) Полтавский, архиепископ Алипий заметил: " А ведь сегодня у нас мог произойти раскол, но все обошлось" В этот момент епископ Феодосий вмешался в разговор и как-то порывисто сказал: " Пытались устроить!" На этом разговор прекратился. Кого имел в виду епископ Феодосий, трудно сказать. Может быть меня или других, которые пытались или выступали с критикой, как епископ Дионисий (он говорил очень резко). Во всяком случае замечание епископа Феодосия произвело на меня тягостное впечатление." А может быть, все против нас?"- подумал я.

Поздно вечером мне удалось связаться по телефону с о. Всеволодом Шпиллером и моим братом Игорем. Рассказал им в общих чертах о ходе Архиерейского совещания. Они целиком одобрили принятую мной линию.

Удивительно, что и о.Всеволод и мой брат были уже в курсе того что происходило на Совещании, в частности о позиции, которую занял митрполит Антоний. Отец Всеволод сказал, что он не одобряет его "палинодию"( с греческого "песнь, противоположная прежней")

На следующее утро, после утреннего чая, мне удалось ближе познакомиться и разговориться с архиепископом Иркутским Вениамином (Новицким) Он меня совершенно потряс своим внешним видом. Сгорбленный, без единого волоса на голове и на лице, точно кто-то сбрил ему начисто голову, усы и бороду. Первое впечатление какого-то скопца или латинского патера.( У Владыки Василия есть воспоминания о нем. См. "Воспоминания" изд.Нижний-Новгород,1998г) А между тем еще несколько лет назад у него были и усы и борода. С тех пор они совершенно вылезли. Все это, как и сломанная спина, - последствия долголетнего пребывания на советской каторге. Говорят, что его там избивали, спинной хребет сломали, а волосы вылезли от лишений, хотя не сразу, но много лет спустя. Архиепископ Вениамин родился в 1900 году, перед самой войной в 1939году был в сане архимандрита наместником Почаевской Лавры в тогдашней Польше. В 1940 году был (после вступления туда советской армии) рукоположен в епископы Московской Патриархией. Остался на Волыни при немецкой оккупации, но кстати, в изданиях Патриархии об этом нигде не сказано и биография его вообще не напечатана. Во всяком случае, как он сам мне сказал, был арестован в 1943году вернувшейся красной армией, и сослан на Колыму, где и провел двенадцать лет, вплоть до 1955года.

Я спросил архиепископа Вениамина, что он думает о постановлениях 1961 года и о моих выступлениях на вчерашнем Архиерейском совещании против них. Испуганно озираясь по сторонам архиепископ Вениамин полушепотом стал мне говорить, что свое мнение он уже высказал в нескольких записках в Предсоборную комиссию, где он критиковал эти постановления, указывая на их отрицательные последствия и вместе с тем, какие нужно внести изменения, сравнительно небольшие. Он считает, что двадцатка может существовать, если ввести настоятеля в исполнительный орган двадцатки и тогда постановления 1961 года будут приемлемыми для Церкви и не противоречащими советским законам. Мои выступления он одобрил и считает, что я говорил правильно.

- "Почему же Вы не выступили тогда на Совещании и не сказали всего этого?"- спросил я архиепископа Вениамина.

- " Меня обманули, - буквально ответил он, - вызвали в Предсоборную комиссию и долго внушали, что постановления 1961 года как вытекающие из государственных законов, не могут подыматься как дискуссионный вопрос. Что никакой дискуссии о них не будет и не должно быть. Ну, а теперь я увидел, что дискуссия была и меня обманули".

- " Владыко, - удивился я, - но раз Вы увидели, что дискуссия была, почему же Вы тоже не высказали своих взглядов?"

Архипископ Вениамин посмотрел на меня и грустно произнес: -" Знаете, я пробыл двенадцать лет на каторге на Колыме. Вновь начинать это в моем возрасте я не в силах. Простите!" Далее мы разговорились о его записке в Предсоборную комиссию. Архиепископ Вениамин сказал, что охотно мне ее даст и добавил " Если можете, вывезите ее за границу. Пусть там знают, что здесь происходит. Можете ее показывать другим, но ни в коем случае не печатайте, даже без моего имени. Догадаются. А посылать и печатать документы за границей - это у нас считается как измена Родине".

30 мая

В воскресенье 30 мая, в десять часов утра началась Божественная литургия в старинном Троицком Соборе Лавры преподобного Сергия. Служил ее прибывший из Москвы Патриарший местоблюститель митрополит Пимен с сонмом священников и диаконов. Алтарь Троицкого собора значительно меньше, чем в Успенском, и потому архиереи и другие члены собора были размещены не в нем, но в самом храме в особо предназначенных для них местах, впрочем, без точного обозначения, кто какое должен занять место. Позади, за деревянной перегородкой, стоял народ. До начала литургии в Лавру еще пускали, потом закрыли ворота, и милиция и дружинники стали выгонять народ. Тех кто был уже внутри церкви, не трогали. Собор был переполнен. Казалось, что эти строгие милицейские меры объяснялись тем, что ожидался приезд Кипрского президента, архиепископа Макария, и видимо в связи с этим приездом( в целях предотвращения покушения) приняты были чрезвычайные меры.

Литургия прошла молитвенно и торжественно. После ее окончания мы вышли на площадь перед собором. Там собралось много народу, как членов Собора, так и просто молившихся в церкви. Люди разбились на группы и беседовали между собою. Ко мне подошел архиепископ Рижский Леонид.

- " Простите меня, - сказал он, - что я вчера так ответил на Ваш вопрос. Но около нас близко стояли люди. Боялся, что услышат. Конечно, я вполне сочувствую тому, что Вы говорили на Архиерейском совещании, особенно о приходах. Но нам говорить об этом невозможно. Вы, наверное, знаете, что тех, кто писал в Предсоборную комиссию о постановлениях 1961 года в смысле необходимости их изменения, вызывали в Москву и строго внушали не касаться на Соборе этих вопросов. Всякая оппозиция постановлениям 1961 года рассматривается властями как антисоветчина". Я спросил владыку Леонида, дошли ли до него мои письма из Брюсселя.

- " Как же все дошли! Но, конечно, цензура по пути их следования, прочитала, и мы боялись, что Вам не дадут визу для приезда на Собор".

Тут мне на память пришел инцидент с проверкой моей визы на границе и как я тогда не мог понять в чем дело.

- " Но, если бы мне дали визу, что немыслимо, - возразил я, - это был бы большой скандал, ставший в скором времени известным на Западе".

- " Да, но они бы Вам прямо не отказали, а сказали бы, что произошло какое-то недоразумение, задержка, и дали бы Вам визу через два дня, к окончанию Собора. Конечно, попросили бы извинения за задержку".

- " Однако этого не случилось, - сказал я, - и Куприянов, советский консул в Брюсселе, был даже со мной любезен и без затруднения выдал визу".

- " Тем лучше, - сказал архиепископ Леонид, - но будьте осторожны. Вы собираетесь еще говорить на Соборе?"

- " О постановлениях 1961 года - да. Это самый важный вопрос. А о тайном голосовании я уже сказал на Совещании. Достаточно, все равно выберут Пимена".

-" Владыко, не советую Вам выступать, - ответил архиепископ Леонид, Вас могут не выпустить из Советского Союза".

В этот момент, я вдруг вспомнил о моем странном состоянии отравления. Неужто все, что говорит архиепископ Леонид правда?

- " Я сомневаюсь в подобных мерах, очень маловероятно, - возразил я. Хотя я не бельгийский гражданин, а апатрид по паспорту, но все же признанный бельгийским правительством епископ Русской Православной Церкви в Бельгии. Кроме того, у меня много знакомств и связей с влиятельными бельгийскими кругами, начиная с кардинала Сюненса, да и в других странах, они не будут молчать, если меня задержат в СССР. Поднимется шум, создастся дипломатический инцидент, который совсем не в интересах советского правительства. Самое большее, что может произойти - это то, что меня вышлют отсюда и в будущем не будут пускать".

- " Все это так, - заметил архиепископ Леонид, - но Вы не должны забывать, что у Вас в Москве брат и его семья, и они могут пострадать".

- " Но, то что Вы говорите, совершенно невероятно. Сейчас же не сталинские времена, - ответил я. Только за то, что я что-то скажу или не скажу на Соборе, с моим братом и его семьей ничего не сделают. Брат о моих действиях знает т одобряет их. Он сам и его сын Никита, отсидели в лагерях и ничего не боятся".

- " Все это так, но будьте осторожны. Это мой Вам совет, - сказал архиепископ Леонид. После этого наш разговор перешел на положение дел в епархии архиепископа Леонида. Он жаловался на трудности с уполномоченным, особенно в связи с двумя женскими обителями, находившимися в его епархии. В час дня мы пошли обедать.

Я сидел за большим столом, за которым обедало около восьми архиереев, среди них митрополит Ярославский Иоанн. Уже под конец обеда он меня спросил через стол, так что все услышали: -" Ну как, Владыко, Вы все еще остаетесь при своем мнении о постановлениях о приходах? Или переменили его?"