Святитель Димитрий Ростовский - Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том I. Январь Страница 13

И вот, среди этой трудовой молитвы, занимаясь где-либо работой в огороде, на пасеке или в лесу, преподобный погружался в столь глубокое созерцание духовных тайн, что незаметно для себя прерывал работу, орудия падали из рук его, руки опускались, глаза придавали лицу особенный, благодатный характер самоуглубления. Старец всею душою погружался в самого себя, умом восходил на небо и витал в Богосозерцании. И если кому-нибудь в такие минуты случалось быть подле или проходить мимо, то никто не смел нарушить благодатной тишины и покоя преподобного, и каждый тихо скрывался от него. В каждом предмете, в каждом делании Серафим видел сокровенное отношение их к духовной жизни – и отсюда поучался и возводил умные очи свои горе. Так, при рубке дров, сделав один или три обрубка, он углублялся в созерцание великого таинства Единого Бога, в Троице славимого.

Сверх телесных трудов преподобный Серафим, дабы простираться все выше и выше в духовном совершенствовании, предавался возвышеннейшим занятиям ума и сердца и читал много книг, особенно – Священное Писание, а также святоотеческих[99] и богослужебных. Самою первою книгою для него было Св. Евангелие, с которым он никогда не расставался, нося его с собою. Подвижническая жизнь, чистота сердца, молитвенные собеседования с Богом, духовная самоуглубленность и огромная начитанность в Священном Писании и душеполезных книгах озарили ум его таким светом, что он ясно понимал и всею душою проникал смысл слова Божиего. Он поставил себе в пустыни постоянным правилом ежедневно прочитывать с изъяснением для себя по нескольку зачал из Евангелия и Апостола. «Душу снабдевать, – говорил он впоследствии, – надобно словом Божиим: ибо слово Божие есть хлеб ангельский, им же питаются души, Бога алчущие. Всего же более должно упражняться в чтении Нового Завета и Псалтири. От чтения Св. Писания бывает просвещение в разуме, который от того изменяется изменением Божественным. Надобно так обучить себя, чтобы ум как бы плавал в законе Господнем, по руководству которого должно устроять и жизнь свою. Очень полезно заниматься чтением слова Божиего в уединении и прочитать всю Библию разумно. За одно такое упражнение, кроме других добрых дел, Господь не оставит человека Своею милостью, но исполнит дара разумения». И святой старец от непрестанных упражнений в чтении Слова Божиего стяжал себе этот благодатный дар разумения, а вместе с тем мир душевный и высший дар сердечного умиления. В Священном Писании он искал уже не одной истины, но и теплоты духа, и нередко за священным чтением из его глаз текли слезы умиления, от которых человек, по собственному признанию старца, согревается весь и исполняется духовных дарований, услаждающих ум и сердце паче всякого слова.

Ежедневно преподобный совершал по Следованной Псалтири иноческое молитвенное правило по чину древнейших христианских пустынножителей; в свое время пел и читал 1-й, 3-й, 6-й и 9-й часы, вечерню, малое повечерие, молитвы на сон грядущим, причем часто также вместо вечернего правила полагал по тысяче поклонов за один раз, полуночницу и другие службы церковные. Изведав все образы и степени молитвы, он восходил не только до подвига так называемой умной молитвы, но и до самой высокой на земле высоты молитвенного созерцания, когда ум и сердце бывают соединены в молитве, помыслы не рассеяны и сердце согревается теплотою духовною, в которой воссиявает свет Христов, исполняя мира и радости всего внутреннего человека.

Так, спасаясь в пустыни в течение недели, святой Серафим накануне воскресных и праздничных дней приходил в Саровскую обитель, слушал вечерню, всенощное бдение или утреню, и за ранней литургией причащался Святых Таин, после чего до вечерни принимал приходивших к нему по своим нуждам братий и потом, взяв с собою хлеба на неделю, возвращался в свою пустынную келию. Всю первую неделю Великого поста он проводил в монастыре и в эти дни говел, исповедовался и причащался Святых Таин.

С молитвенными подвигами блаженный старец соединял подвиги великого воздержания и поста. В начале своей пустынной, отшельнической жизни он питался черствым и сухим хлебом, который брал с собою из обители по воскресеньям на целую неделю, но и из этого количества хлеба он уделял добрую долю пустынным животным и птицам, которые очень любили его и часто посещали место его молитвенных подвигов. Даже диким зверям старец внушал благоговение. Так, к нему часто приходил громадный медведь, которого он кормил; по его слову медведь уходил в лес и потом приходил снова, и старец кормил его и давал иногда кормить его своим посетителям. Впоследствии преподобный Серафим еще более усугубил свой пост, отказавшись даже от хлеба, и приучил тело к такому воздержанию, что питался, по слову апостола, «работая своими руками» (1 Кор. 4:12), одними овощами своего огорода. В течение же первой недели Великого поста он вовсе не принимал пищи до причащения Святых Таин в субботу. Совсем перестав брать хлеб из обители, он в течение более двух с половиною лет жил без всякого содержания от нее, и братия недоумевала, чем мог питаться старец все это время не только летом, но и зимою; только незадолго до смерти старец поведал некоторым близким ему лицам, что он около трех лет питался лишь отваром из травы снити[100], которую летом собирал и сушил на зиму.

Между тем многие стали нарушать безмолвие блаженного пустынника, часто посещая его ради духовного наставления и утешения. Многие из Саровской братии приходили к нему за советами и наставлениями или для того, чтобы только повидать его. Умея узнавать и различать людей, старец от некоторых уклонялся, сохраняя молчание. Но тех, кто имел до него действительную духовную нужду, он охотно принимал и с любовью руководил их своими советами, наставлениями и духовными беседами. Таковыми были, например, его постоянные посетители схимонах Марк и иеродиакон Александр[101]: но и они, находя иногда старца совершенно погруженным в богомыслие и не осмеливаясь нарушить его покой, или дожидались конца его молитвенных подвигов или, прождав некоторое время, тихо удалялись от старца.

Бывали у преподобного и посторонние посетители. Если же, вне своей пустынной келии, старец неожиданно встречал кого-либо в лесу, то обыкновенно, не вступая в беседу, со смирением кланялся ему и уходил прочь, ибо от молчания, как говорил он впоследствии в своих наставлениях, никто никогда не раскаивался. Но вообще Серафим тяготился посетителями, нарушавшими его безмолвие. Особенно было для него тяжело, когда приходили к нему женщины; но уклоняться от наставлений им он не мог, считая это делом, неугодным Богу. Тогда святой старец на том случайном основании, что женскому полу возбранен вход на Святую Гору Афонскую, решился распространить это запрещение и на свой холм, названный им тем же именем. Придя однажды в монастырь во время совершения Божественной литургии, Серафим просил на то благословенья у строителя Саровского, старца Исайи, который, после некоторого недоумения[102], благословил его на то иконой Богоматери, именуемой «Блаженное Чрево»[103]. Вместе с тем старец Серафим обратился с горячею мольбою к Богу и Пресвятой Богородице, дабы желанье его исполнилось и женщинам был бы возбранен вход на его пустынный холм так, чтобы это не было камнем преткновения и соблазна как некоторым из братий, так еще более и мирянам; в удостоверение изволения Божия на сие прошение он просил знамения в виде преклонения ветвей дерева, мимо которого он проходил, возвращаясь с праздника Рождества Христова из Сарова в свою пустынную келию. И вот, когда он на 26 декабря, ночью, пошел в Саров к Божественной литургии, то, дошедши до места, где грунт земли круто спускается вниз, увидел, что с обеих сторон тропинки огромные сучья с вековых сосновых деревьев завалили дорожку и преградили проход к его келье, тогда как с вечера ничего подобного не было. Тогда святой старец в чувстве живейшей благодарности Богу пал на колени, уразумев из происшедшего, что желание его угодно Господу. И сам он поспешил завалить колодами тропинку к себе, и не только женщинам, но и вообще посторонним лицам с этих пор вход к нему был совершенно закрыт.

При виде таких подвигов великого старца исконный враг рода человеческого вооружился против него всевозможными искушеньями и кознями. Так, он наводил на подвижника различные страхования, то испуская за дверями как будто вой дикого зверя, то, представляя, что как будто скопище народа ломит дверь его келии, выбивает косяки, бросает в старца обрубок дерева и т. п.; по временам и днем, но особенно ночью, во время молитвенного предстояния преподобного старца Серафима, ему видимо вдруг представлялось, что келья его разваливается и со всех сторон врываются с яростным ревом страшные звери; иногда вдруг пред ним появлялись отверстые гробы с восстающими из них мертвецами. И когда впоследствии один мирянин, в простоте сердца своего, спросил его: «Батюшка, видали ли вы злых духов?» – он отвечал с улыбкою: «Они гнусны, – как на свет ангела взглянуть грешному невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они – гнусны». Но все эти страшные видения, ужасы и искушения, сопровождаемые иногда и телесными страданиями, благодатный старец превозмогал теплою молитвою и препобеждал силою Честного и Животворящего Креста Господня. Неоднократно старец Серафим был искушаем духом честолюбия, избираемый в игумены и архимандриты разных монастырей[104]; но он всегда в таких случаях с непоколебимою твердостью, растворенною глубоким смирением, отклонял от себя эти назначения, стремясь к истинному подвижничеству и в иноческом житии ища лишь спасения души своей и ближних.