Станислав Сенькин - Семь утерянных драхм Страница 13

Я понял, что рука Босяка, передвигающая сумку, наткнется на мое колено. А дальше…

— Да пойдем уже! — отозвался Ахмет. — Мы всего-то уходим на полчаса. Что ты телишься?!

Босяк пробормотал пару проклятий, но послушался Ахмета и направился к выходу. Я не верил выпавшему нам счастью. Ахмет задул свечи и чертыхнулся, зацепившись ногой за что-то. Бандиты, переругиваясь, пошли за самогоном, а мы, слушая их затихающий разговор, минуты две не могли прийти в себя.

Первым очнулся Мороз. Это произошло так — он толкнул меня в плечо и прошипел:

— Утекаем отсюда!

Я встал и прислонил сумку к стене. Выбравшись из-за щитов, я взял свой рюкзак. За мной проворно выполз Мороз. Он тяжело дышал:

— Все, уходим быстрее!

На наше счастье ночь была лунная и мы видели очертание разрушенной стены.

Казалось, что бандиты не ушли за самогоном, а спрятались у храма и, как только мы выйдем наружу, набросятся на нас. Но никто нас на улице не ждал. Старое кладбище освящалось половинкой светлой луны. Надгробье Фаддея Голицына блестело серебряным светом. Вначале мы пошли по направлению к Ивантеевке по той же самой дороге, по которой пришли сюда. Но потом решили пойти лесом, чтобы не встречаться с Босяком и Ахметом. Мы шли быстрым шагом, радуясь, что удалось сбежать незамеченными из храма.

— Подожди, Дима. — Мороз остановился и тронул меня за плечо. — А что было в той сумке, что поставил этот Босяк? Ты сидел ближе. Не увидел, что это было?

— Нет. Может быть, коробка была или доска какая-то. Я точно не понял.

— Вещь-то, наверное, ценная!

Я понял, куда Мороз клонит, но мне не хотелось и думать об этом.

— Наверняка краденая! Пойдем быстрее. Дойдем до края леска, поставим палатку — и спать!

— Подожди. Давай заберем сумку. Если они сами ее украли, то не будут заявлять в милицию. Не дрейфь, Миша.

— Нет, Мороз. Ты что! Эти жулики сейчас же вернутся, пьяные и злые. Что-то мне не хочется попадать к ним в лапы.

Я принялся отговаривать друга, но по блеску в его глазах понял, что это тщетно.

— Ты просто постоишь на стрёме. А в храм полезу я один.

От одной только мысли, что мне придется караулить Мороза от этих бандитов, у меня затряслись колени:

— Нет, ты как знаешь, а я пока что не совсем ума лишился…

Мороз злобно посмотрел на меня:

— Что ж, как хочешь, Миха, тогда я пойду сам. — Он развернулся и пошел к храму.

— Подожди, дурак! Поймают ведь. Что тогда делать будешь?

— Сам дурак. — Отозвался Мороз уже где-то далеко.

Тогда я тяжело вздохнул и побежал догонять приятеля. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться покараулить, пока он не выкрадет сумку. Потому что если его поймают бандиты, я себе никогда этого не прощу, а если он удачно выкрадет сумку, то вся слава достанется ему. И он будет всю жизнь упрекать меня в трусости.

Договорились, что когда я услышу приближение преступников, сразу кидаю камень в стену храма. Мороз был проворным малым, поэтому он должен был успеть выскочить наружу. Рюкзаки мы оставили в стороне от храма, чтобы ничто нас не отягощало в случае бегства.

Мороз решительно направился в храм, а я присел на корточки рядом с кладбищем, четко вслушиваясь в ночную тишину. Мне было страшно, но Мороз должен управиться быстро.

Минуты через две я почувствовал, как переменился ветер. В его порывах я расслышал обрывки разговора. Сюда шли Босяк с Ахметом! Я живо бросил камень, но переборщил с силой броска — камень с шумом ударился о стену храма. Бандиты наверняка услышали это. Утешало только, что Мороз тоже непременно должен был услышать удар и что у него есть время, чтобы ускользнуть от бандитов. У меня времени было гораздо меньше, поэтому я, стараясь не шуметь, сиганул в сторону леска, где лежали наши вещи. Отбежав от тропинки метров пятьдесят, я пригнулся и быстро пошел, задевая землю рукой. Комаров было много, но они меня нисколько не беспокоили, гораздо больше меня обеспокоило то, что Мороза еще не было у рюкзаков, хотя ему, по идее, было до них ближе, чем мне. Я лег на землю и прислушался — до храма было метров двести. Сначала я не слышал ничего кроме стука собственного сердца.

Но через минуту я услышал озлобленные голоса Ахмета и Босяка. Вглядевшись в полумрак, в котором, благодаря луне, можно было разглядеть очертания храма и кладбища, а также просматривать поле и лесок, я увидел Мороза. Он мчал в моем направлении на всех парах, держа в руках сумку.

И тут же я увидел бегущего следом Босяка. Бандит грязно матерился и изо всех сил мчался за моим другом.

За какие-то секунды Мороз добежал до меня и наших вещей:

— Бежим! — Я схватил было рюкзаки, но Мороз скомандовал: — Оставь это! Бежим! — Мы рванули в лесок. Позади был слышен рык то и дело падающего Босяка. Он грозил нам смертью, если мы не бросим сумку. Я украдкой смотрел на бегущего рядом Мороза и понял, что отдавать сумку он не собирается.

Мы вбежали в лесок. Наши ночные прогулки по кладбищам здорово помогли нам: глаза хорошо видели в темноте, а ноги успешно обходили самые коварные препятствия.

Мы бежали очень долго, почти до самой Ивантеевки, обойдя ее с другого края. До станции было идти еще около шести километров, и мы решили пройти вдоль дороги по лесу, чтобы нас никто не заметил.

Как только мы остановились, Мороз вытащил из сумки икону среднего размера. По внешнему виду эта икона была очень древней. На ней была изображена Божия Матерь с Младенцем. Икона лежала в мягком бархатистом чехле, вероятно, для того, чтобы избежать порчи. Мороз любовно погладил доску:

— Смотри, Миха, дорогая ведь вещица.

— Ага! — Я тяжело дышал и смотрел по сторонам. — Наверняка краденая! Ты думаешь, мы сможем ее продать?

— А почему нет, сможем, наверное, если захотим! А, может быть, и не нужно её продавать. — Мороз рассмеялся. — Интересно эти недоумки нашли наши рюкзаки?

— Скорее всего, нашли. Что-то у меня нет желания к ним возвращаться.

— Ха! У меня лично ничего особо ценного там не было. Еда только. Пусть жрут. Будет им хоть чем закусить самогон…

— Ой-ю! — Я стукнул ладошкой себя по лбу, как будто хотел убить комара. — Всё, бляха муха, это конец! Вот это я попал! Ой-ой-ой!

— Что?! — встревожился Мороз.

— Дневник!

— Какой дневник?

Я почти плюхнулся на землю и закрыл лицо руками. На этой неделе я получил целых две двойки, по алгебре и поведению. Родители никогда на меня не давили, но очень переживали, что я стал себя безобразно вести и плохо учиться. Они уже жалели, что переехали в Кузьминки, и хотели переехать куда-нибудь еще, только бы мне было хорошо. Именно из-за того, чтобы не подталкивать родителей на такой шаг, я и взял с собой в поездку школьный дневник: чтобы мать не смогла обнаружить в нем двойки. Мать-то их теперь не обнаружит. Зато, скорее всего, их уже обнаружили Ахмет с Босяком. Я сказал об этом Морозу.

Тот почесал лоб:

— Да, ты прав. Влипли мы серьёзно! Теперь они знают, где ты учишься и как тебя зовут.

— Давай отнесем икону к рюкзакам, покричим издалека и положим сумку на видное место. Давай, а?!

— Ой, да не ной ты! — Мороз недовольно нахмурился. — Если икона краденая, то они предпочтут залечь на дно. Не будут они со школьниками связываться. Да и потом — лиц они наших не видели.

— Зато у них есть мой дневник, Мороз! Ведь я же свидетель! Ты что, фильмы не смотришь?! Свидетелей принято убивать! Прошу тебя — давай отнесем её, пусть они подавятся…

— Нет! — отрезал Мороз. — Хватит уже ныть! Они не посмеют искать тебя, потому что побоятся.

— А если нет?

— А если тебя сейчас машина сшибет?! Говорю же тебе, не бойся. В лицо они тебя все равно не знают и адрес твой не знают. Ты же слышал, какими словами они выражались — это ж гопники какие-то полутупые! И алкаши! А если они и появятся около твоей школы, тогда сразу вызываем милицию — и дело с концом!

Мороз убедил меня, и мы пошли к станции по лесу. Уехали самой ранней электричкой вместе с толпой народа, собирающегося в Москву. Мороз следил, чтобы я не вел себя подозрительно и не крутил головой. У меня это получалось не очень хорошо. Мне повсюду мерещились Босяк и Ахмет.

Конечно, Мороз решил, что икона до поры до времени останется у него, пока все не прояснится. Мне ничего не оставалось, как поддержать друга. Недели две после нашего приключения я просыпался по ночам в страхе. Но никто за мной не приходил. Так что я постепенно успокоился и благополучно забыл про наше путешествие.

А Мороз с того дня стал больше сидеть дома, чем гулять с нами, и забыл про всю готическую мистику. Он обложился специализированной литературой об иконах и храмах. Я лишь диву давался, откуда он её берет. Мороз объяснял мне свое поведение тем, что он хочет узнать, что это за икона и сколько денег можно за нее получить. Но я видел, что он на деле просто загорелся изучением церковной культуры…