Василий Сергеев - Янычары Страница 14

Каждый неординарный человек, безразлично, мусульманин или христианин, прежде чем приступить к любому заметному предприятию, должен был подумать о личной безопасности. Забыв об этом, Абу Али аль Хасан ибн Исхаком из Туса, кому определен был титул Низам ал-Мульк , везир сельджукского султана Джалал уд-Дина Малик-шаха, покровительствуя развитию науки, собрал ученых и открыл высшие школы – низамийе – в Исфахане и Багдаде, Басре и Нишапур, Балхе, Мерве и Герате... Покровительство наукам не понравилось Саббаху – и ал-Мульк погиб в 1092 году от кинжала фидаина Зейда ибн Хашима. Через месяц был отравлен и Малик-шах. Результат подобного террора, проводимого повсеместно в странах ислама, описал Омар Хайям, современник Саббаха: «Мы были свидетелями гибели людей науки, число которых сведено сейчас к незначительной кучке, настолько же малой, насколько велики ее бедствия ......Большинство тех, которые в настоящее время имеют вид ученых, переодевают истину в ложь, не выходят из границ обмана и бахвальства, заставляя служить знания, которыми они обладают, корыстным и недобрым целям. А если встречается человек, достойный по своим изысканиям истины и любви к справедливости, который стремится отбросить суетность и ложь, оставить хвастовство и обман, – то он делается предметом насмешки и ненависти». Нужно ли напоминать, что в это же время разваливается и империя Сельджуков!

Впрочем, технология могла меняться. Так, халиф Мустансир, согласно легенде, собирался уничтожить гнездо ассасинов, но отказался от этого намерения, найдя у своего изголовья кинжал с запиской: «То, что положено у головы, может быть вонзено в сердце!»

Легенда гласит, что Хасан собственной рукой убил двух сыновей: одного за лень и безделье, другого – за питье вина, запрещенного исламом. С той поры Аламут стал местом страха и ненависти: дети с нетерпением ждали смерти родителей, а те при встречах надевали под платье кольчуги либо удваивали число телохранителей. Но это не помогало: отцеубийство следовало за отцеубийством, и там, где был бесполезен кинжал, в ход шла чаша с ядом.

Государство ассасинов просуществовало до 1256 года. С ними удалось справиться только монголам: в 1253 году Хулагу разгромил их основные силы, но лишь в 1255 году ему удалось добраться до главы ассасинов, Ала уд-Дина Мухаммеда (он был убит). Однако сопротивление продолжалось, и сын вождя, Рукн уд-Дин, сдался в плен монголам лишь через год.

Однако тайный орден не исчез...

.g».D:\TEXT\FOENIX\JANUCH\10.BMP»;3.0»;3.0»;

БЕКТАШИ

...Они последовали за тем, что читали шайтаны, в царство Сулаймана. Сулайман не был неверным, но шайтаны были неверными, обучая людей колдовству и тому, что было ниспослано обоим ангелам в Вавилоне, Харуту и Маруту. Но они оба не обучали никого, пока не говорили: «Мы – искушение, не будь же неверным!» И те научались от них, чем разлучать мужа от жены, – но они не вредили этим никому иначе, как с дозволения Аллаха. И обучались они тому, что им вредило и не приносило пользы, и они знали, что тот, кто приобретал это, – нет ему доли в будущей жизни. Плохо то, что они покупали за свои души, – если бы они это знали! А если бы они уверовали и были богобоязненны, то награда от Аллаха лучше, – если бы они знали!

Демиург

«...Кто придает Аллаху сотоварищей, тому Аллах запретил рай. Убежищем для него – огонь, и нет для неправедных помощников!»

О ты, чьей волей в глину помещен

Разумный дух, что после совращен

В раю был змием, – наши все грехи

Ты нам прости и нами будь прощен .

...Живко, получивший вместе со всеми своими товарищами имя Абдаллах , попал в кузнечную мастерскую. Весь день он с напарником раздувал огромные кожаные мехи; иногда, примерно два раза в седмицу, приходилось ездить на арбе с огромными колесами (чтобы не рушить стенки оросительных арыков, если приходится пересекать их) в лес, где углежоги в плотно закрытых дерном ямах готовили древесный уголь. Обычно, отправляясь к ним, Живко-Абдаллах должен был погрузить на арбу три больших кувшина с бузой , и углежоги, закопченные, черные, в прожженных там и здесь шальварах, встречали его радостными криками и помогали грузить на арбу легкие мешки древесного угля. Такой выезд был праздником.

Если мехи раздувать было не нужно, Живко-Абдаллах все равно не оставался без дела: приходилось ездить в караван-сарай за слитками железа, возить с реки песок для литейных форм и прокаливать его, вывозить за город золу и шлак... Да мало ли было забот у слуги при кузнице, которого, правда, иногда называли учеником (мюридом), но чаще – рабом (гулямом), и которого, если ему выпадала свободная минута, могли использовать и для любых домашних хозяйственных дел, даже женских...

При мастерской жил древний старик, в прошлом – кузнец, сорвавший себе на этом занятии живот и до того слабый, что, казалось, ему было в тягость носить даже собственный посох. Он сторонился людей: у него что-то хрипело в легких, порой он кашлял с кровью, и не любил часто ходить в дом, где были дети, говоря, что может повредить им...

Спал старик, как и Абдаллах, летом в большом хозяйственном сарае с турлучными и кое-где прохудившимися стенами, а зимой – в кузнице, где от двух горнов исходил жар, не рассеивающийся и к утру. Летом этот жар был попросту непереносим, несмотря на постоянно распахнутые настежь большие ворота, куда мог войти целый воз. В сарае помещались три коровы, которых обихаживали женщины, и две лошади, кормить, поить, чистить, запрягать в арбу (тоже стоявшую здесь) и распрягать которых должен был также Абдаллах.

Первое время Абдаллах сторонился старика, боясь его хрипящих и свистящих легких, но делать было нечего! Потом, заметив, с каким почтением относились к старику все в кузнице, Абдаллах постепенно заинтересовался им, и неожиданно для себя обнаружил, что старик был поразительно умен. Он не любил ни навязывать, ни даже заявлять свое мнение, вступая в разговор только если его спрашивали; но стоило его спросить, и оказывалось, что он знал все: на любой вопрос он мог отвечать долго, подробно и интересно; мучаясь бессонницей, он мог говорить всю ночь, до самого утра, с явным удовольствием от того, что кому-то понадобились его знания, и повороты ответа были порой столь захватывающи, что бросали Абдаллаха в жар и пот.

У старика было «деревенское» произношение: он говорил Алда – вместо Аллах, молда – вместо мулла, Махамбет вместо Мухаммед, не приемля арабских удвоенных согласных, и это одно свидетельствовало, что его родина – Северо-причерноморская степь.

Как-то Живко спросил: откуда взялось кузнечное ремесло.

– Поистине, были времена, когда люди не умели выделывать железа, – начал старик, – но Аллах, в своем бесконечном милосердии, ниспосылал с неба людям куски железа, как ниспослал Он однажды и Каабу, и стоили они много дороже золота!

– Ниспослал Каабу? – поражался Абдаллах.

– О Аллах, ты ничего не знаешь! Кааба, этот кубический храм в Мекке, имеющий 24 локтя во всех измерениях , был, по молитве Адама после его изгнания, перенесен Аллахом из Эдема на землю. Но и черный камень Каабы, который находится в ее северо-восточном углу, упал с неба; это – окаменевший ангел, когда-то белый как снег и ставший черным из-за людских грехов. В день Страшного суда он оживет и станет заступником тех, кто совершил хадж и поцеловал его. Отсюда пошло поклонение истуканам и камням: «никто не покидал Мекки, не взяв с собой камня из Святилища», как свидетельствует мудрейший Хишам ибн Мухаммед ал-Кальби в «Китаб ал-аснам» , и то же самое повторяют басриец ибн Хишам в «Китаб сират расуль Аллах» и мединец ибн Исхак в «Книге военных действий и жития пророка»...

– Но ведь это только камни... Всевышний не обитает в храмах, созданных руками людей !

– А разве ты не взял бы с собой, отправляясь надолго на чужбину, горсточки родной земли? Так же точно они брали камни! Но вот тебе слово Омара ибн аль-Хаттаба, второго из праведных халифов. Противники культа камней сказали ему, что камни – это идолы, которым Коран прямо запретил поклоняться. Омар возразил, обратившись к Черному камню: «Конечно, я знаю, что ты только камень, который не может принести ни пользы, ни вреда, и если бы я не видел, что пророк тебя целовал, то я бы тебя больше никогда не целовал»... Сириец Абу-ль-Аля аль-Маарри в книге «Лузум ма ля йалзам» тоже осмеял культ камней в Мекке:

Разумностью, логикой веры своейИ ты не хвались, мусульманин!В дороге пройдя мимо сотен камней,Лишь в Мекке целуешь ты камень .

Люди делают то, что они делают, и глупо их упрекать в этом или пытаться их переделать. Мудрый делает их поведение полезным для себя – вот и все! И это – подлинное наше несчастье! Мы, люди, не можем жить иначе, как высасывая соки из ближнего, убивая равных себе – и лучших себя! – чтобы самим остаться такими, какие мы есть. А Творец – поистине, те, кто глубоко проник в суть происходящего, называют его «Йалдаваоф» – равно принимает к себе всех, не видя особенной разницы между добрым и злым, грешным и праведным, дурнушкой и красавицей! Выйди на кладбище, окинь взглядом обелиски и спроси себя: кто из них был злым и кто из них был добрым?