A.B. Ломанов - Христианство и китайская культура Страница 15

Это сравнительно большой по объему несторианский текст, отличающийся явной даосской окраской и буддистской структурой. Он построен как диалог, в котором Мессия отвечает на вопросы ученика Симона (Цэньвэнъ сзн 岑穩僧，апостола Петра изначально звали Симоном), β тексте говорится, что путь покоя и радости может на время скрыться из глаз, подобно тому как пропадает отражение луны в мутной воде или свет от огня в мокрой траве. Мессия говорит, что для начала движения к этому пути необходимо избавиться от желаний (юй) и движения (дун), далее избавиться от поисков (цю) и действий (вэи) От недеяния (у вэй) начинается прояснение (цип) и очищение (цзин), что в итоге дает возможность понимания и свидетельствования (истины) Еще более углубляя мистический характер своего учения, Мессия говорит, что истинную религию невозможно познать и увидеть Причина все та же — для «знания–узрения» требуется участие человека–персоны (шэпь), что приведет к поискам–стремлениям и действиям, уводя тем самым от цели достижения покоя и радости. Для того чтобы быть в состоянии озарять все светом, Мессия советует Симону достичь состояния пустоты (сюйкун).

Христианская принадлежность текста начинает узнаваться, лишь когда Мессия говорит о стяжании благословений безбрежного Ло–иза 囉早杰· Это весьма приме чате л ьная терминологическая новация. Если в ранних текстах Святой Дух именовался «прохладным» или «чистым ветром» либо же «душой–духом» (лин)、то в этом, более позднем произведении использована транскрипция сирийского Ruha — «дух». В более позднем «Каноне почитания» была использована совсем уж громоздкая конструкция Лу–хзкгт 谷зтойшя!®訶寧俱沙，транслитерирующая сирийское Ruha–de–Kudsha — «Святой Дух» (см. [Вэн Шаоцзюнь 1995, с. 174, примеч. 24, с. 202, примеч. 2; Saeki 1937, с. 259–260, с. 277, примеч. 2, с. 308–309, примеч. 25]). Возможно, что несториане исходили при этом из побуждения придать понятию о Святом Духе должную таинственность и сокровенность, что лучше достигается введением непонятной транслитерации, а не использованием хорошо знакомых китайцам н отягощенных побочными смыслами иероглифов фэн или лип. На вопрос Симона (Петра) о том, что ему неясно, как достигнуть радости в состоянии «отсутствия центральности» (у чжун, в переводе Саэки — «in the world of nonentity» [Saeki 1937, c. 288]，Мессия ответил, что это странный вопрос. Он подчеркнул, что при «наличии центральности» покой и радость невозможны. Хотя последователи этой религии не ищут покоя и радости, благодать приходит сама, если верующие держат дух–сердце в спокойствии и живут тихо. Симон обращается к Мессии исключительно с буддистскими эпитетами, называя его «Великим Милосердным (да цы) Великим Сострадающим (да бэй), не имеющим ничего выше себя Почитаемым» [Вэн Шаоцзюнь 1995, с. 177]. В то же время, в начальных словах ответа Мессии «Истинно, истинно» (жу ши, ту ши) можно усмотреть отголосок неоднократно повторяющихся слов Иисуса «Истинно, истшшо говорю вам…» из Евангелия от Иоанна, открывающих ряд стихов и новозаветном тексте (Иоан 5:24, 25; 6:26).

Как и в Новом Завете, текст полон притч и метафор, однако и них трудно узнать какие–либо евангельские аналоги. Мессия говорит, что подобно тому, как горы не ищут зверей и птиц, которые сами там собираются, а оке^ш не ищет рыб, которые сами там живут, покой и радость также приходят сами. Достижение совершенства носит постепенный характер. Оно подобно тому, как жаждавший исцеления человек взобрался на крутую н недоступную волшебную гору, используя лестницы, ступеньки и помощь тех, кто тянул его наверх и подталкивал снизу.

Далее Мессия поведал десять путей наблюдения–созерцания {гуапь).

Во–первых, все люди стареют, дряхлеют и умирают. Человек подобен гостю, которому были подготовлены на ночь еда и постель, но все это не его и будет им оставлено при уходе.

Во–вторых, со временем всем предстоит расстаться с близкими и любимыми. Это подобно дереву, листья которого облетают от осеннего ветра и холода, они разлетаются, и ни один не останется на. ветвях.

В–третьих、богатство и уважение не вечны. Они подобны ночному сиянию полной луны, которая может быть закрыта облаком или туманом или вступить и стадию уменьшения.

В–четвертых, люди, действующие силой и преследующие свою выгоду, в конечном счете повредят себе. Они подобны насекомым, летящим ночью на огонь. Думая, что это хорошо, они не осознают, что рискуют потерять в огне жизнь.

В–пятых, пытающиеся скопить богатства и сокровища люди истощают свои силы и дух, а в конце концом все это оказывается бесполезным. Это подобно тому, как если кто–то попытался бы собрать воды рек и морей в бутылочку. Она не примет больше, чем может вместить.

В–шестых, половое влечение человеческих существ происходит из их тела и природы, но несет им безвинное наказание. Это подобно тому, как родившиеся внутри дерева насекомые способны разрушить природу дерева, съев его сердцевину, из–за чего дерево сгниет и засохнет или сломается.

В–седьмых, увлечение едой, питьем, развратом и наслаждением приводит людей в заблуждение и делает их неспособными к различению истины и лжи. Это подобно тому, как брошенная и воду чистого пруда грязь делает отражения и образы нечеткими, а потом они и вовсе исчезают.

В–восьмых, люди любят развлекать себя, сидя на театральных представлениях, тратя время и расходуя духовную энергию. Но на пользу им это не идет — они похожи на сумасшедшего, который смотрит на цветы днями и ночами, напрягая все свои силы и мускулы, но не получая ничего в итоге.

В–девятых, люди следуют неверным учениям (цза г^зяо), но это лишь уводит их в сторону от прямых и истинных действий Это подобно тому, как если бы ремесленннк изготавливал фигуры коров и скота, делал их очень похожими, но если взять их в поле для сельской работы, то это не даст результатов.

В–десятых, люди, фальшиво изображающие совершенствование в законе добра, лишь ищут славы от людей и не понимают, что обманывают себя. Они подобны раковине с жемчужиной — когда рыбак вскрывает ее, то моллюск умирает. Лишь совершенные люди могут забывать о своих страданиях во имя других (см. [Вэн Шаоцзюнь 1995，с. 177–178; Saeki 1937, с. 292–296]).

Прочтя эти строки, нетрудно понять, почему Чжу Вэйчжи назвал «Канон таинственного покоя и радости» «одним из прекраснейших произведении несторианской литературы, чудом переводной литературы при династии Тан, занимающим высочайшее место в истории китайского христианства» (цит. по [Вэн Шаоцзюнь 1995，с. 21]). Среди десятка поэтичных образов ни один не связан напрямую с евангельскими текстами, но все они вобрали в себя лучшие метафоры из китайской культурной традиции. Эти «наблюдения» и поясняющие их образы носят некий уннверсально–синтетнческий характер. В них нет ничего узнаваемо христианского, ничего того, что абсолютно существенно для этой религии (Искупление, Спасение и Воскресение Иисуса), равно как нет и ничего, резко противоречащего христианской вере. С равным успехом они могут подойти и буддистам, и даосам, и носителям любой другой религиозной традиции тайского Китая. На этом основании можно говорить о росте синкретических тенденций в китайском несторианстве VIII в. н.э. Однако в этих текстах также можно увидеть и пропедевтическую направленность, максимально учитывающую полное неведение китайцев относительно азов христианства.

Весьма образны даваемые в тексте от имени Мессии описания «четырех видои побеждающего закона».

На первом месте стоит «отсутствие желаний» (у той). Активность желаний ведет к злу — это подобно тому, как если бы у растения был поврежден один из глубоких корней. Этого не увидеть снаружн, но растение погибнет. Точно так же невидимое внешнему взгляду, спрятанное в человеческом сердце желание лишает «четыре конечности и семь отверстий》этого человека «доброго I玉и». Зло будет возрастать, покои и радость прекратятся. Именно поэтому так велика важность закона «отсутствия желаний»».

Вторым идет «недеяние» (у вэй). Если следовать лишь внешним формам и прилагать к этому активность, то это не будет иметь ничего общего с природой (ахп) и жизнью–предопределением (лшк). Таков корабль, уносимый ветром в море и сотрясаемый волнами. У людей на его борту будет вместо покоя и радости лишь страх кораблекрушения. Следование внешнему и активность делают людей похожими на такой корабль.