Тира Соколовская - Тайные архивы русских масонов Страница 15

Масоны придавали значение военным ложам. В шотландской ложе Сфинкса ускоряли, например, посвящение брата, который должен был уехать в действующую армию и там основать военную ложу. 20 апреля 1815 г. в этой ложе был предложен великим мастером к повышению в шотландские мастера избранный брат Кутузов, «который ревностным усердием к священному ордену оное заслуживает и наиболее потому, что он, отъезжая в армию, намерен открыть там ложу св. Иоанна и работать в трех симболических степенях». Все шары при баллотировке оказались белыми, и Кутузов был принят тотчас же в шотландские мастера; между тем обыкновенно прием брата производился в следующее после его предложения заседание или даже спустя несколько заседаний.

Масоны из военных, занимавших более или менее видное служебное положение, часто прилагали старание к смягчению излишних жестокостей войны. Адмирал Грейг в письме к герцогу Карлу Зюдер-манландскому после Гогландского морского сражения решительно высказывается за желательность «умягчить свирепость войны, насколько того род службы позволяет»; в этом письме он высказывает протест против употребления брандскугелей как орудий, не дозволенных человеколюбием; лично он запретил отвечать на выстрелы шведского флота горючими ядрами, хотя у него на корабле трижды загорались паруса от неприятельских снарядов; он слагает с себя ответственность за несколько ядер, брошенных с другого корабля без его ведома, и в единственное объяснение нахождения горючих материалов на русских судах приводит соображение, что русский флот был снаряжен для борьбы с бесчеловечным неприятелем — турками. Разумное отношение к службе Грейг соблюдал весьма строго: за доблесть он возвратил шпагу пленному шведскому адмиралу Вахт-мейстеру, а за проступки предавал суду и разжаловывал в солдаты русских офицеров[122].

Масон Грейг был человек образованный. На образованность офицеров масоны смотрели как на средство смягчить ужасы войны. Новиков несколько презрительно называет офицеров «худовоспитанника-ми» и ставит вопрос о том, для чего нужно образование худовоспитан-нику, которого «вся наука в том состоит, чтобы уметь кричать: пали, коли, руби! и быть строгу до чрезвычайности к своим подчиненным»; худовоспитанник, продолжает Новиков, идет в отставку, будучи недоволен тем, что ему не везет по службе, и едет в деревню, куда увозит усвоенную им привычку обращаться грубо с неприятелем, которого ему там заменяют крестьяне; с них он, точно контрибуцию, сбирает тяжкую подать и, привыкнув «сечь неверных», сечет и мучает правоверных; в военной жизни он не имел жалости, не имеет он ее и в помещичьей обстановке. Люди типа худовоспитанника, разумеется, в пылу сражения не будут помнить, что «Fried, nicht Bruderbluth, des Krieges Endzweckwar».

Некоторые масоны резко называют военных героев разбойниками. Называя известного Венсена де Поля истинным героем человечества, автор одной из масонских статей[123] пишет: «Титло сие стоило ему всякого другого наименования и заставляет предполагать в нем мужество превыше отважности тех кровожаждущих воинов, которых имена не должны иначе передаваемы быть потомству, как под надписью разбойников». Иногда таким эпитетом называются Александр Македонский, Наполеон и другие военные герои. В одной масонской песне пелось про Наполеона:

Уже дракон без крыл геенныбежит низринут по земле;его надежды не свергиенны;вселенная, восстань, внемли!не Бог он, червь пред Всемогущим;он прах, ничто пред Вездесущим;где гений славы, где кумир,пред коим изумлялся мир?в ничтожество стремглав валитсяи вскоре падши истребится!

Цель войны — мир. Поэтому весть о победе какой-либо стороны давала масонам надежду на скорый мир, на прекращение военных действий. В письме к Кутузову кн. Н.Н. Трубецкой в 1790 г. писал[124]: «Ты знаешь, мой друг, мой энтузиазм во всем, касающемся до отечества нашего и, следовательно, не дивись, что я плакал, как баба, от радости, что мы с Швецией помирились: колико же я обрадуюсь, когда турки принуждены будут примириться»; далее он продолжает: «соединим, мой друг, молитвы наши и воззовем к Богу, который сам о себе сказал, что Он есть любовь, да излиет Он любовь в сердца человеческие и да излиет на всех нас мир, который Он обещал даровать всем».

В тяжелое положение ставятся войска при борьбе с так называемым «внутренним врагом». Один масон жаловался своему руководителю Руфу Степанову, что бывают «презатруднительные обстоятельства» в военной службе, например, при насильном отчуждении, по приказанию начальства, от мирных жителей предметов продовольствия, т. е. при реквизициях. Степанов на этот вопрос отвечает, что следует объяснять населению об исхождении этого распоряжения от начальства, в надежде добровольной уступки населения; «главное тут, — пояснял Степанов, — сами не тщетитесь и своей выгоды не наблюдайте, у каждого свое начальство в сердце, ну каково сердце, таково и начальство»; далее он находил, что подобные мысли о сомнении в праве применения насилия над мирными жителями не следует отгонять прочь под видом «опасных»; вообще было бы желательно не причинять зла и воздерживаться от него; это, по мнению Степанова, вполне выполнимо, чему в пример он ставит самого себя: он был склонен к блудодеянию, по его собственному выражению, до исступления, в конце концов победил свою страсть. Нужно, учил Степанов, знать разницу между правдою человеческою и правдою, «еже от Бога». Из всего пространного, в обилии снабженного цитатами из Евангелия рассуждения Степанова[125] нельзя привести фразы с категорическим запрещением повиноваться начальству при реквизициях; однако общий смысл всего рассуждения ясен: прежде всего нужно служить божескому закону, а потом человеческому; божеский же закон вечно повторяется масонами — это любовь к брату, любовь к ближнему, любовь к человечеству.

По воцарении императора Павла I возникли крестьянские беспорядки. Крестьяне, взволнованные надеждою на получение воли, встали против помещиков. Искры возмущения передавались с места на место, и в загорающемся пожаре испуганные помещики были готовы видеть новую пугачевщину. Масону князю Репнину выпало на долю усмирение поднявшихся крестьян, которое он вел весьма жестоко, расстреливая целые деревни. Как же помирить отзывы некоторых гуманнейших масонов о Репнине, как о человеке прекрасной души, с такими жестокостями? Как, с другой стороны, помирить недоверие к Репнину как к масону, а следовательно, и человеку свободомыслящему, с такими его крупными услугами трону, вплоть до пролития крови бунтовавших крестьян? Репнин был жесток, но современники находили, что он не жесток в достаточной мере, ставили ему это в вину и объясняли это его масонством. Действительно, в приказах по воинским частям и в веденном Репниным журнале замечается некоторое желание избежать кровопролития, и жестокие меры допускаются в случаях исключительных. 16 февраля 1797 г. Репнин излагал в приказе Малороссийскому полку: «Ежели бы, паче всякого чаяния, крестьяне где-либо дерзнули противиться и упорствовать войскам, в таком неожиданном случае войска должны сохранить к себе от народа почтение и уважение и таковых дерзких ослушников наказать и принудить к повиновению силою оружия; но г. полковой командир отвечать за то станет по всей строгости законов, что подобное крайнее действие строгости вынуждено было от него самою последнею необходимостью, т. е. чрез оказание от крестьян дерзкого неуважения к войскам, тоже явного, наглого и упорного сопротивления повелениям гражданским, от войск даваемых, и что прежде сего принужденного поступка истощены были все меры и увещания кротости, дабы ослушники образумились и пришли в повиновение власти». Через неделю последовал приказ тому же полку о том, что нижние чины должны «обывателей не обижать и спокойно живущих отнюдь не притеснять».

В собственном своем журнале Репнин записывает под 5 февраля 1797 г. о состоявшемся по его распоряжению расквартировании воинских частей по деревням Владимирской и Ярославской губерний «для содействия земской полиции самыми кроткими мерами» к успокоению крестьянского населения. Оружие Репнин употреблял как крайнее, по его мнению, средство. Под 25 февраля он пишет в своем дневнике, что для успокоения крестьян кн. В.И. Щербатова он божился, что государь желает их повиновения помещику[126]. Не являются ли все эти, правда ничтожные, но все же светлые штрихи хотя бы некоторым отголоском тех масонских правил, которые были внушены Репнину при посвящении в масонство? Любопытно, что в хронике «боевых» наград нашей армии имеется след и от экспедиции Репнина: 14 мая 1798 г. был дарован Рижскому мушкетерскому полку (ныне 70 пехотному Рижскому полку) «гренадерский бой», т. е. особый барабанный бой, за успешное усмирение в феврале 1797 г. неповиновавшихся крестьян Орловской губернии[127]. Здесь же уместно упомянуть, что при допросе Шешковским Новикова[128] старались выяснить цель и организацию воинских лож, и Шешковский отмечает, что надо достать акты воинской ложи от князя Гагарина или Мелиссино, «ибо если в оных такие же правила есть, какие князю Репнину при вступлении в орден предписаны, то едва ли удобны для воина».