Иустин (Попович) - Достоевский о Европе и славянстве Страница 15

Мир со всей его ужасающей действительностью и человек со всеми своими жестокими свойствами не только доказывают, что есть Бог, но и полностью Его отрицают. В таком мире и из-за такого мира невозможно найти Бога. Так называемое космологическое доказательство существования Бога всего лишь наивная глупость. "И действительно, человек выдумал Бога, — говорит Иван. — И не то странно, не было бы дивно, что Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль — мысль о необходимости Бога — могла засесть в голову такому дикому и злому животному, каков человек, до того она свята, до того трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку" [126].

Измученный решением вековечной проблемы существования Бога и бессмертия души, слабый евклидов ум человека наконец приходит к единственно возможному решению: нет Бога, нет и бессмертия.

"— Иван, говори: есть ли Бог или нет?

— Нет, нету Бога.

— Иван, а бессмертие есть, ну там какое-нибудь, ну хоть маленькое, малюсенькое?

— Нет и бессмертия.

— Никакого?

— Никакого.

— То есть совершенный нуль или ничего. Может быть, нечто какое-нибудь есть? Все же ведь не ничто!

— Совершенный нуль.

— Кто же так смеется над человеком, Иван? В последний раз и решительно: есть Бог или нет? Я в последний раз!

— И в последний раз — нет.

— Кто же смеется над людьми, Иван?

— Черт, должно быть, — усмехнулся Иван Федорович.

— А черт есть?

— Нет, и черта нет" [127].

Идеологи и творцы нового человека

Нет Бога, нет бессмертия, нет диавола, но есть проклятые естественные законы, есть жуткие страдания, есть умопомрачающие ужасы. Что делать со всем этим бедному евклидову уму человека? Нет Бога, но есть боль, есть больное, несчастное, осмеянное существо, называемое человеком, существо, награжденное малым, как атом, умом. Вся природа его ума исчерпывается сознанием того, что этот мир — непереносимая бессмыслица, которая почивала на абсурдах.

Кажется, будто намеренно человеку дан ум, который не может ни мир принять, ни Бога понять. Он не находит в себе самом силы, которая приспособила бы его к этому миру и примирила бы с Богом. В нем (человеке), таком маленьком и слабеньком, есть нечто бескрайнее и безмерное. А это — страдание, исходящее от людоедского чудовища, которое миром зовется. Человеческая дилемма очевидна и ужасающа: или человек должен победить мир, или быть побежденным этим миром. Третьего не дано.

Призрачный ужас таким образом созданного мира приводит бедный человеческий ум в отчаяние, которое постепенно перерастает в сумасшествие. Человек или должен полностью измениться физически и духовно, или же принять мир таковым, каков он есть. Без этого же его судьба печальна и трагична: неустанно переносить нестерпимую тиранию всемогущего чудовища и осознанно быть рабом отвратительного насильника. Чтобы овладеть миром и изменить его облик, человек должен изменит себя. А чтобы овладеть идеей и планом мира, человек должен изменить свой евклидов ум.

Без этого, будучи таким, каким он является, человек — раб бессмысленной трагедии и бесстыдной комедии жизни. Некий причудливый ужас кромсает все, что есть человеческого в мире. И запуганный человек постоянно ощущает себя беспомощным человекорабом в этом мире. В таком случае сознание есть самый проклятый дар, ибо зачем мне сознание, смысл которого в том, чтобы дать мне знание ужасающего факта: я — раб некоего отвратительного, но всемогущего чудовища. И чтобы спастись от гнусного рабства, человек должен перестать быть человекорабом и стать человекобогом — другого выхода нет.

От человекораба до человекобога — огромное расстояние. Чтобы стать человекобогом, бедный человекораб должен вначале de idea и de facto [128] уничтожить всех остальных рабов. И не только это. Он должен обоготворить себя, чтобы было возможно собою заменить всех богов и все их законы. Только на кладбище богов своих предшественников человек может провозгласить себя человекобогом. В новом пантеоне человек должен быть единственным божеством, единственным идолом, которому поклонится вся тварь и ему, единственному, будет служить.

Человеческий ум не может мыслить иначе, нежели так: если Бог есть, то должен быть и Абсолют. Но когда человек сам хочет стать богом, он, по сути, хочет стать другим Абсолютом. Но два Абсолюта не могут существовать вместе в этом мире, ибо один исключает другой. Чтобы стать абсолютным господином этого мира, человекобог должен уничтожить всякий другой Абсолют. А поскольку Бог, если Он существует, это единственный Абсолют, то главная задача человекобога — уничтожить Бога и саму идею о Боге с корнем вырвать из душ людских. С уничтожением идеи о Боге одновременно уничтожается и идея бессмертия души. Перед кандидатом на должность человекобога стоит двойная задача: уничтожение идеи о Боге и бессмертии и управление миром в соответствии со своей самодержавной волей и могуществом.

Иван Карамазов

"По-моему, — утверждает Иван Карамазов, — разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приниматься за дело!.. Раз человечество отречется поголовно от Бога (а я верю, что этот период, параллель геологическим периодам, свершится), то само собой, без антропофагии, падет все прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя нравственность и наступит все новое. Люди совокупятся, чтобы взять от жизни все, что она может дать, но непременно для счастья и радости в одном только здешнем мире. Человек возвеличится духом божеской, титанической гордости и явится человекобог. Ежечасно побеждая уже без границ природу волею своею и наукой человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь высокое, что оно заменит ему все прежние упования наслаждений небесных. Всякий узнает, что он смертен весь, без воскресения, и примет смерть гордо и спокойно, как бог. Он из гордости поймет, что ему нечего роптать на то, что жизнь есть мгновение, и возлюбит брата своего уже без всякой мзды. Любовь будет удовлетворять лишь мгновению жизни, но одно уже сознание ее мгновенности усилит огонь ее настолько, насколько прежде расплывалась она в упованиях на любовь загробную и бесконечную" [129].

В человеческой гордости есть некая темная бесконечность. Завороженный ею человек считает, что все может, ибо контроль совести прекращается, как только начинается господство гордыни. Гордыня начинает всячески вытеснять из души человека все здравые мерки истины и навязывает себя как верховное мерило. Философия Ивана о человекобоге, возможно, могла бы представлять лишь только теоретическую значимость при условии, если бы человек и человечество не обладали такой созидательной силой, которая смогла бы осуществить в жизни основной замысел этой философии. Но если человек и человечество располагают in nuce [130] этой силой, то возникает вопрос: сможет ли когда-нибудь наступить такое время, когда идея человекобожества сможет овладеть всем человечеством и воплотиться в полноте и абсолютно?

Сможет ли человек и сможет ли когда-нибудь человечество полностью уничтожить идею о Боге в своей душе? Может ли настать когда-нибудь такое время? "Если наступит, то все решено, — думает Иван, — и человечество устроится окончательно. Но так как, ввиду закоренелой глупости человеческой, это, пожалуй, еще в тысячу лет не устроится, то всякому, сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах. В этом смысле ему "все дозволено". Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, и то, как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человекобогом, даже хотя бы одному в целом мире, и уж, конечно, в новом чине с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего человека-раба, если оно понадобится. Для Бога не существует закона! Где станет Бог — там уже место Божие! Где стану я, там сейчас же будет первое место… "Все дозволено" и шабаш!" [131].

Атеизм неизбежно перерастает в анархизм. Мортализм — близнец атеизма. Без-божие по своей природе всегда — без-законие. Иван, без сомнения прав, когда по всем законам логики анархизм выводит из атеизма и мортализма. Но анархизм — это только один из видов аморализма. Иван погружается в мир человеческих ценностей все глубже и глубже. Его смелая мысль виртуозно анализирует атеизм и мортализм и наглядно показывает, что аморализм — их родное дитя. Если нет Бога и нет бессмертия, тогда нет ни добра, ни зла. Человек — высшая ценность и единственный творец всех законов и мерил.

Если будет уничтожена в человечестве вера в Бога и бессмертие души, то человек окажется по другую сторону добра и зла и для него ничто не будет аморально. Более того, ему будет все дозволено, даже людоедство. Но Иван — человек, который любит законченную и обоснованную мысль. И в этом случае он доводит свою мысль до конца. Он утверждает, что для каждого частного лица, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, "нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным, чуть ли не благороднейшим исходом в его положении" [132]. "Злодейство не только должно быть дозволено, но даже признано самым необходимым и самым умным выходом из положения всякого безбожника"[133].