Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни Страница 15

Светлый идеал, который носился над страной в виде Самодержца, явился к нам вместе с Православием. Но он вовсе не был выводом сухой политической доктрины, занесенной из Византии. Он вытекал из источников более глубоких: из христианского понимания общих целей жизни. Он соответствовал вовсе не одним целям концентрации сил страны для нынешней борьбы или поддержания внутреннего порядка, но вообще целям жизни, как их понимал русский человек, проникнутый христианским миросозерцанием. А оно распространилось у нас широко и свободно.

Излишне распространяться о чрезвычайно благоприятных условиях, какие встретило христианство в только что слагавшейся Русской земле. Его учение воспринималось с детской верой, безо всякого разрушающего скептицизма, без компромиссов борьбы, и по мере восприятия становилось руководством ко всецелому устройству быта. На одном и том же идеале воспитывались все, и под влиянием этого общеразделяемого идеократического элемента складывались постепенно также отношения государственные. У нас часто говорится о византизме нашей государственности. Конечно, Византия в свое время была истолковательницей политических идеалов, наиболее вытекающих из Православия. Но нельзя не сказать, что в России Верховная власть выращена из жизни христианского народа. Москва имела право считать себя третьим Римом, а не простым повторением Византии. Впрочем, известно, что лучший теоретик своего времени, царь Иоанн Грозный, совершенно свободно критиковал византийские порядки и указывал, чего в них, по его мнению, должно избегать. Вообще в своей государственной идее наши предки не просто повторяли чужое слово, а сказали свое, тем более веское, что при этом самосознание Верховной власти столь же поразительно совпадает с политическим самосознанием народа, как и с христианским понятием сущности и задач власти в общих целях земной жизни человеческой.

Сравним, действительно, что говорит о власти христианство и как поняли его учение Царь и народ Русский. Тождество миросозерцания получается полное.

XX

Евангельское учение о власти. — Власть как установление Божеское. — Власть христианская

Настоящую основу христианского политического учения составляет воздавание кесарю кесарева и Божия Богу.

Кесарь неслучайно является на свете. Нет власти, которая была бы не от Бога. Даже в таком страшном случае, какой поставил Пилата решителем вопроса о казни Христа, представитель земного суда не имел бы власти, если бы не было ему дано от Бога. Божественный Промысл управляет миром непостижимыми для человека путями, и для наших земных дел создает власть, которой мы обязаны повиноваться «для Бога», как неоднократно прибавляет Апостол. В учении апостольском политическое своеволие не отличается от своеволия вообще, оно составляет проявление некоторой распущенности, «похоти плоти», отсутствия понимания главной цели жизни. Им отличаются люди, которые «идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших»[19]. Те же самые люди, которые «оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокие власти», они же своим поведением служат соблазном на вечерях любви. Всем таким апостольское учение угрожает тяжким наказаниям Господа. Элемент власти так широко признается христианством, что даже рабы, имеющие господами «верных», то есть вместе с господами составляющие членов одной и той же Церкви, тем не менее, должны повиноваться господам. Нет власти не от Бога. Противящиеся власти противятся Божьему установлению. И только необходимость воздавания Божия Богу кладет границы повиновению кесарю и властям, от кесаря установленным.

Такое повиновение не остается, однако, без разумного объяснения. Власть воздвигается Богом для блага самих же людей. «Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло — бойся, ибо он не напрасно носит меч. Он Божий слуга, отомститель в наказание делающему зло. Начальствующие страшны не для добрых дел, а для злых»[20]. Апостол увещевает быть покорными не только «царю как верховной власти», но и «правителям, от него поставленным для наказания преступников и для поощрения делающих добро»[21]. Власть, таким образом, не есть какая-либо привилегия, но исполнение службы, Богом указанной.

Сами «господа» должны пользоваться почтением «рабов» собственно потому, что «благодетельствуют» им. Христианство, таким образом, повсюду облекает всякую власть обязанностью известного служения на пользу подчиненным. Поэтому подчиняться должно не только от страха, но и по совести. Уплата денежных податей точно так же обязательна: «Ибо они (власти — Л.Т.) Божьи служители, постоянно сим (то есть службой — Л.Т.) занятые»[22] и, стало быть, очевидно требующие содержания со стороны общества, на пользу которому служат. В общей сложности «всякая душа да будет покорна высшим властям». «Отдавайте всякому должное: кому подать — подать, кому оброк — оброк, кому страх — страх, кому честь — честь»[23]. Должно также «молиться и благодарить за царей и за всяких начальствующих» — для чего? Для того, чтобы проводить «жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте»[24].

Эта тихая и безмятежная жизнь во всяком благочестии и чистоте есть идеал христианского общества, а для пособия осуществлению его поставлена от Бога власть. Те, кто этого не понимают и выходят из повиновения, — это «безводные облака, носимые ветром, ропотники, ничем недовольные, поступающие по своим похотям», они «обещают другим свободу, будучи сами рабами тления»[25].

Своеволие политическое вообще, повторяю, рассматривается христианством как одно из проявлений общего своеволия, распущенности, по существу предосудительной, как «злоупотребление свободой», ибо постоянно напоминая христианам, что они «призваны к свободе», вероучение столь же постоянно увещевает поступать как свободные, а не как злоупотребляющие свободой.

Это наставление давалось уже в то время, когда христиане не только еще не имели никаких прав, но были гонимы с жестокостью и несправедливостью, превосходящими всякое описание. Повиноваться должно даже и такой власти. Власть, даже языческая, — хочет она или не хочет, — поставлена все-таки по той воле Бога, которую Ему угодно было проявить в политических отношениях. Уважение предписывается к самому принципу власти.

С тех пор, как Верховная власть перешла в руки христианских Государей, такое уважение, понятно, могло лишь возрасти. Миссия же власти как Божие служение из бессознательной, направляемой лишь Промыслом, со стороны Государя-христианина становится сознательной. Церковь не только молится за власть, но уже может освящать ее своими таинствами. Уважение христианина к власти лишь возрастает от этого. С другой стороны, Государь, будучи христианином, сознательно принимает власть не иначе, как служение, то есть как долг, обязанность. Он становится в ряд тех царей, которых Господь помазывал на царство в Израиле, но также и низвергал, и наказывал: в ряд царей, которые ответят за каждый свой поступок. Царь в отношении подданных имеет все права, ибо христианское учение говорит только об обязанностях подданных, совершенно умалчивая о каких-либо правах их в отношении Верховной власти. Верховная власть отсюда естественно оказывается безграничной (в политическом смысле), но чем более она принимает такую безграничность, тем более она принимает миссию «Божьего служения», а стало быть, и всю его страшную ответственность.

При таких условиях несение власти является в нравственном отношении истинным подвигом. Государь «недаром носит меч», но за каждый неправильный удар меча, как и за ненанесение удара, если это необходимо, отвечает перед «Царем царей». Он поставлен для доставления другим «тихого и безмятежного жития», и что ответит перед «Царем царей», если этой цели службы своей не исполнил? Он поставлен для наказания злых и поощрения делающих добро, другим словами, для осуществления справедливости того, что соответствует правде. Что ответит он «Царю царей», если не дал обществу этого господства правды?

XXI

Идея Верховной власти в истолковании Иоанна Грозного

Такой идеал Царя, вытекающий из православного понимания жизни, совершенно одинаково складывался у массы народа и у постепенно развивающейся Царской династии. Превосходную формулировку его оставил царь, доселе памятный народу как немногие, а от современников получивший такую характеристику, как «муж чудного разумения, в науке книжной почитания доволен и многоречив, зело в ополчениях дерзостен и за свое отечество стоятель»[26]. Беспристрастный летописец, правда, тут же прибавляет, что царь Иоанн был «на рабы от Бога ему данные жестокосерд вельми»… Но этот вопрос особый, не касающийся «чудного разумения», с которым Иоанн формулировал идею своей власти.