Евгений Поселянин - Русские подвижники 19-ого века Страница 16

Значение Феофана громадно и с течением времени будет все расти.

Епископ Феофан назывался в мире Георгий Васильевич Говоров и родился 10 января 1815 года в селе Чернавске, Елецкого уезда, Орловской губернии, где его отец был священником.

Таким образом, с первых впечатлений младенческих лет он сжился с Церковью. По опыту говорит он в одной из своих книг: "Самое действительное средство к воспитанию вкуса есть церковность, в которой неисходно должны быть содержимы воспитываемые дети. Сочувствие ко всему священному, сладость пребывания среди него, не могут ничем лучше напечатлеться на сердце. Церковь, духовное пение, иконы — первые изящнейшие предметы по содержанию и силе".

Говоров учился сперва в духовном училище гор. Ливен, потом в Орловской семинарии. Как ни тяжелы были суровые, подчас жестокие условия тогдашней духовной школы, она давала питомцам крепкий умственный закал. Затем с 1837–1841 гг. он продолжал образование в Киевской духовной академии.

О его характере в то время можно догадываться по данному им впоследствии одному человеку совету: "Будьте со всеми приветливы, благодушны и веселы. Только от смеха, смехотворства и всякого пусторечия воздерживайтесь! И без этого можно быть приветливым, веселым и приятным".

Можно с уверенностью сказать, что молодой студент часто ходил в пещеры Киево-Печерской Лавры, и среди этих воспоминаний могла образоваться в нем решимость удалиться от мира.

Еще до окончания курса он был пострижен в монашество.

После пострижения, о. Феофан, вместе с другими новопостриженными иноками, отправился в Лавру, к известному отцу Парфению.

Старец сказал им:

— Вот вы, ученые монахи, набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего: молиться и молиться непрестанно умом в сердце Богу: вот чего добивайтесь. И я с молодых дней этого искал и просил, чтоб никто не мешал мне пребывать непрестанно с Богом.

Конечно, уже с тех пор о. Феофан, когда смотрел на мир — все виденное им переводил для себя в духовном смысле. Сам он советовал это впоследствии другим:

— Видите пятна на белом платье и чувствуете, как неприятно и жалко это встретить. Представьте себе, как неприятно и жалко должно быть Господу, ангелам и святым видеть пятна греховные на нашей душе.

— Слышите вы, что малые дети, оставшись одни, поднимают беготню, шум и гам, — и вообразите себе, какой поднимается шум и гам в душе вашей, когда удаляется от нее внимание к Богу со страхом Божиим.

Окончив курс магистром, иеромонах Феофан был назначен исправляющим должность ректора киево-софийских духовных училищ, затем он был ректором новгородской духовной семинарии, служил в петербургской духовной академии профессором и помощником инспектора.

Это чисто ученое дело его не удовлетворяло, и он подал прошение уволить его от академической службы.

Его назначили членом русской миссии в Иерусалиме. Пребывание в Святой Земле, несомненно, должно было оставить в его душе глубокие следы.

Возведенный в сан архимандрита, он был назначен ректором олонецкой духовной семинарии, но вскоре был переведен настоятелем посольской церкви в Константинополе.

Затем он был вызван в Петербург для ректорства в духовной академии, и ему одновременно поручено было наблюдать за преподаванием Закона Божия во всех светских учебных заведениях столицы.

9-го мая 1859 года он был поставлен епископом в Тамбов.

Здесь он устроил епархиальное женское училище. Во время пребывания на тамбовской кафедре епископ Феофан полюбил уединенную Вышенскую пустынь. Летом 1863 г. он переведен во Владимир, где прослужил три года.

И здесь он открыл женское епархиальное училище.

Он часто служил, много ездил по епархии, постоянно проповедывал, возобновлял храмы, и всем сердцем жил со своими пасомыми, деля с ними радость и горе.

Осенью 1860 г. в Тамбове были страшные пожары, и в речах, дышащих любовью, епископ утешал народ. Речи эти, по силе, сердечности и одушевлению, напоминают слова в подобных случаях Златоуста.

Вот одно из слов еп. Феофана, произнесенных в это время:

"Что мне сказать вам и о чем начать говорить с вами? Горестно положение наше; велика скорбь! Отяготела на нас рука Господня! Мало ли времени томит нас засуха? Но не прошла еще эта беда, как напала другая — пожар. Еще и думать мы не начинали о том, как оправиться от сего пожара, как напал другой. Еще не кончился этот, как повсюду прошла злая весть о непрерывности пожаров, и изгнала нас из домов наших. Наш город ныне почти Иов, которого теснили одно бедствие за другим, пока, лишив всего и покрыв ранами, не выбросили вон из города. И вот, как тот сидел на гноище, — так ныне у нас все почти вынеслись из домов и живут на пустырях, прибрежьях и иссохших потоках, как пчелы, выгнанные из ульев удушающим дымом. Вот до чего дошли мы! Кажется бы, — довольно испытания. Но и еще рука Господня высока. Все, что может зависеть от предусмотрительности человеческой, сделано, и, — благодарение Господу! — опасность уже не так грозна, как была в начале. Но все же покой не возвращается к нам, чувство безопасности не приходит и благонадежие не осеняет духа нашего. Что же бы еще надлежало сделать, чтобы Господь возвратил нам покой наш? — Предложу вам одно сравнение, и вы сами догадаетесь, что нам надо сделать, чтобы Господь принял тяготеющую над нами руку Свою. Когда учитель, подняв руку, начинает грозить, все ученики, знающие за собою что-либо не должное, тотчас исправляют свои вольности. Не установится порядок, — не опустит учитель грозящей руки своей. Но что жизнь наша, как не училище благочестия, и кто учитель в нем, как не всепопечительный Господь?"

На следующий день, в праздник Успения, епископ говорил так:

"Вчерашний, хотя небольшой, пожар подновил страх наш, и мы снова мятемся ожиданием внезапной беды, — ни к кому и ни к чему не имеем доверия, и в каждом незнакомом лице продолжаем встречать недоброжелателя себе. Оттого у нас и праздник не в праздник, — так что исполнилась над нами пророческая угроза: "превращу праздники ваши в жалость, и все песни ваши в плач".

Что ж? — И давайте плакать! Мы и собирались ныне на место плача. Се поле, орошенное слезами! — Так приидите, восплачемся пред Господом!

Не оскорбится сим Матерь Божия!.. Она Сама, думаю, не без скорби взирает ныне на сие место, которое в прежние годы кипело многолюдством в этот день, а ныне так пусто, — и это не по отхождению усердия, а все из тех же опасений и страха.

Приидите же, восплачемся!

Но, братья, будем, плача, плакать и, скорбя, скорбеть, — только все по христиански, а не как язычники, упования не имеющиее… Исповедуем правду Божию в наказании нас, — и Он пошлет милость в сретение ей. Ибо не суд только, но и милость у Него".

И в другие места губернии, пораженный тем же бедствием, Феофан спешил с тем же утешением, которое подкрепляло ту внешнюю помощь, какую он оказывал пострадавшим, особенно из духовных.

В 1861 г. епископ Феофан присутствовал при открытии мощей святителя Тихона Задонского. Это событие на него, имевшего столько общего со святителем Тихоном, должно было произвести сильнейшее впечатление. Он так любил с детства, с таким восторгом всегда думал о святителе Тихоне, что, когда пришло прославление этого великого народного учителя и печальника, — радость еп. Феофана была невыразима.

В 1866 г., согласно поданному им прошению, епископ Феофан был уволен от управления Владимирскою епархиею и определен настоятелем в Вышенскую пустынь, но вскоре, по новому его прошению, он освобожден и от управления пустынью, причем за ним оставлены пенсия (1,000 р.), помещение до кончины в занимаемом им флигеле, с правом служения, по его желанию…

Какие причины побудили епископа Феофана, полного сил, оставить епархию и удалиться в уединение?

Разнообразны характеры и дарования людей. Есть люди, которых влечет внешняя деятельность, которым нужно жить на народе, которые только и дышат свободно в часы борьбы за дорогие им идеалы.

Есть люди иного склада. Их деятельность мало видна при жизни; с виду кажется, что они не дают новое направление людской жизни, новые ей толчки, как деятели первого рода. Вглубь, а не в ширь уходят их силы. Но ценны и долги вечные духовные плоды их духовной деятельности и, быть может, в конце концов оказывают более могущественное воздействие на людскую жизнь.

Эти люди — писатели, ученые, художники, святые.

Грубое прикосновение жизни, несоответствие запросов их души с окружающею их действительностью обособляет их от толпы, замыкает их в их внутреннем прекрасном мире, и из этого мира они творят на отраду и утешение мятущемуся человечеству бессмертные, вечные создания; писатели и художники — дивные произведения искусства; ученые — отысканную ими научную истину; святые — непреходящие, озаренные нездешнею красотой дела высочайшего, безусловного добра, воплощение в себе евангельской правды.