Афонский инок - Русский скит на Афоне. Новая Фиваида Страница 16

Насельники Новой Фиваиды на общем послушании (выгрузка кирпича)

При этом вы увидите и таких старичков, которые чуть передвигают ноги от своей дряхлости и болезни, и они тут же топчутся, желая получить мзду от Бога наравне с другими. Был здесь один старчик (ныне почившй) 74-х лет, у него от воздержания плоть как бы присохла к костям, так он был худ. В миру он был городским головой, а затем, в последние годы, – директором банка, и прибыл в Фиваиду уже на закате своей жизни, где, приняв святую схиму, с миром отошел ко Господу. И вот этого-то старичка Божия также можно было видеть в среде трудящегося братства, и нельзя было без умиления взирать на его исхудалость, благородную осанку и проходимое им святое послушание! Таких примеров в Фиваиде было не один, не два, а много, они есть и теперь и будут всегда.

Невероятного тут ничего нет. Этим лишний раз доказывается благотворность подвижничества, благодаря которому возможно стяжание глубокого смирения и Евангельской детской простоты, которые украшают инока паче царской багряницы. Облеченный ею есть истинный инок, он находится на истинном спасительном пути, все любят его и благоговеют пред ним, считая его как бы ангелом во плоти. Дай, Господи, чтобы в наше скудное время побольше было таких светлых душ, дабы при воззрении на их ангельский нрав мысль уносилась к давно минувшим временам, к той древней Фиваиде, где обитали ангелоподобные святые старцы, и все назидались бы одним лицезрением их и стремились бы к подражанию оным!

Но нет правил без исключений. К сожалению, изредка попадаются и такие личности, которые, при молодых силах и крепости здоровья, уклоняются от участия в этих общих послушаниях под различными предлогами, подчас и как бы благовидными, отвергая все доводы, обличающие неправильность их поведения. Такие лица обманывают самих себя, они, бедные, и не подозревают, какие могут быть печальные последствия такого образа мысли. Оставаясь при своих своемудрых убеждениях, они таким образом отклоняют от себя Божие благословение, навлекают на себя нарекание со стороны братства, следствием чего бывает то, что они мало-помалу теряют расположение к обители, которая их приютила, начинают тяготиться своей жизнью, охладевают к иночеству и, что всего бедственнее, возвращаются в мир. Печальные примеры этого бывали в истории пустыни. Так, например, в недавнем прошлом один инок Н., подвергшись вышеозначенному искушению, уехал в Россию, но потом, правда, опомнившись и размыслив, какой райской жизни он лишился за свои преслушания, он паки было возвратился на Афон, но уже не мог вместить Афонской жизни и через некоторое время опять уехал в Россию. Вот плоды преслушания, вот какие печальные последствия может иметь уклонение от святых послушаний! Кажется, какие бы могли быть причины этих уклонений, когда общие послушания редки и нетрудны, однако же находятся такие неблагодарные личности, которые, как и прочие, с ног до головы облагодетельствованы монастырским и местным начальством, но тем не менее отказываются участвовать в общих для всей братии работах.

Несчастный случай самообольщения одного пустынника

Плоды преслушания губительны и сами по себе, но когда к нему присоединится самомнение, то человек падает в ров самообольщения, или бесовской прелести. По рассуждению святых отцов, в прелесть диавол вводит посредством гордости. Такие люди исполняют по видимости заповеданное Господом, но с гордым желанием достигнуть высокого духовного состояния. Самочинно стремясь к сему, они часто претыкаются, впадают во многие сети лукавого, часто заблуждаются и повергаются в великие беды. В этом роде здесь в Фиваиде был такой печальный и ужасный случай.

В 1900 году в пустынь прибыл некоторый молодой инок из одной афонской обители с намерением уединенно подвизаться в фиваидских чащобах. Заручившись благословением отца игумена и позволением фиваидского настоятеля, он сначала построил в отдаленности от обители в глухом сокровенном месте, среди густых сосен, шалаш, или кущу, а потом, при помощи фиваидских пустынников, соорудил небольшую каливку. Уединяясь в ней, соделывал свое спасение на суровых аскетических правах, то есть не получая от обители никакого жизненного продовольствия, кроме сухарей. Если случалось, что кто-нибудь из иноков предлагал ему что-либо из съестного, то он принимал очень неохотно и всячески старался от этого уклониться.

В первое время его можно было видеть в обители принимающим участие в церковных богослужениях, в Святых Таинствах и в общении с братством. От природы развитый, начитанный святоотеческих писаний (в своей обители он дважды был библиотекарем и писцом в канцелярии), при обладании хорошей памятью, он нередко беседовал со своими собратиями-пустынниками о том, как спастись, как проходить с пользой отшельническую жизнь, как бороться со страстями, как достигнуть покаянного плача, о посте, о внутренно-сердечной молитве и прочем. Его начитанность, духовный разум и дар слова увлекательно действовали на сердца пустынников, и он пользовался от них расположением и любовью о Христе. Все смотрели на него не как на обыкновенного пустынника, а как на особо выдающегося строгого аскета, ибо видели, что то, что он говорил словами, то и проходил делом, своей жизнью, так что некоторые близко его знающие удивлялись его полной нестяжательности, непомерному посту, его рваной одежде и истомленности от подвигов. Он не имел даже самого необходимого, а постелью ему служили голые доски.

Такой суровый образ жизни он вел около двух лет, а затем стали замечать, что он все реже и реже стал появляться в обители. Старцы-духовники встревожились. Призвав его к себе, они стали доискиваться причины его уклонения от принятия Святых Христовых Таин и от участия в церковных богослужениях и прочем. Он сперва отвечал уклончиво, как бы считая себя недостойным часто приобщаться, затем стал спорить с духовниками, и кончилось все тем, что он прекратил с ними всякое общение и не стал более являться в обитель, а на дверях своей каливы прибил цинковую дощечку с надписью: «Прошу вас, отцы и братия, ко мне не ходить, подарков мне не носить и меня к себе не просить». Вскоре всем стало известно, что отец Н. находится в опасном состоянии, клонящемся к бесовской прелести.

Некоторые отцы, которые его уважали, побуждаемые состраданием, по благословению духовника, хотя и с трудом, но добивались того, что он отворял им двери своей каливы и беседовал с ними. С их стороны употреблено было все, чтобы сдвинуть его с погибельного пути, но, как его ни просили, как ни уговаривали, чтобы он смирился пред духовниками и по-прежнему ходил в обитель для приобщения Святых Христовых Таин, как ни указывали, как ни напоминали ему соответствующие примеры, но он был непреклонен и оставался при своих суемудрых убеждениях, осуждая духовников, и ни под каким видом не соглашался подчиниться их требованиям. Глаза его при этом сверкали решительной непреклонностью и самодовольством. С болью на сердце за своего друга и собрата отцы уходили от него. И то, чего все опасались, то вскоре и случилось с этим несчастным иноком к ужасу всего братства.

Первоначально ему стал являться свет, открывались некие видения, слышались голоса, он же, принимая ложь за истину, совсем забыл в это время о хитростях диавола, забыл, что он преображается в ангела света. И вот однажды, когда отец Н. стоял на молитве, ему явился некто в образе Христа, и сей несчастный в обольщении своем поклонился ему до земли и увидел вместо ног лапы. Какие после этого он испытал ужасы и вопли от бесов, подробности этого было у него узнать трудно, однако некоторые пустынники видели, как он не бежал, а как бы летел во весь дух с пустыни по направлению к обители, растрепанный, без шапки, в одном подряснике. Не добежав немного до обители, он стал бросаться то в одну, то в другую сторону и схоронился в кустах близ одной каливы, где его нашел схимонах отец Феофан, который вместе с отцом Иеронимом привел его почти без сознания к некоему иеродиакону, его другу отцу С., жившему тогда в большой каливе близ обители на горе. В этой-то каливе отцу Н. была дана отдельная комната внизу, и что он делал в этой комнате, невозможно описать, как он скакал, кричал, старался выломать в окне толстую железную решетку, вопил неистовым голосом, так что мирские мастера, делавшие в то время огород, говорили: «Какой там сидит монах, больно нехорош!»

На третий день с великим трудом отца Н. удалось связать и отправить в больницу, где он продолжал также неистовствовать, так что ничего не могли с ним поделать и вынуждены были увезти его в монастырь[26]. Там он был помещен в особую комнату с предохранительной решеткой, и что творилось с ним в это время, никак невозможно изобразить и без ужаса вспомнить. Две недели положительно не принимал он никакой пищи и – о ужас! – брал в руки свой кал и ел его. Все братство Пантелеимонова монастыря стало за него молиться – три раза тянули о нем четку с молитвой Иисусовой, умоляя Его милосердие помиловать страждущего раба Его, после чего – о дивная милость Божия! – он как бы пришел в себя и успокоился. Потом его перевели в общее больничное помещение, где он и находился день-два, но пищи никакой не принимал, ничего не говорил, лицо у него сделалось цвета темно-коричневого, он стал почти неузнаваем.