Дмитрий Орехов - «Остров». Подлинная история Страница 16

– А мне как же жить?

– Все грешники… Живи, как живешь. Только греха большого не сделай.

Фильм “Остров”

В хрущевские времена в Казахстане, в поселке Михайловка близ Караганды, жил старец Севастиан, родом из орловских крестьян. Маленький, худой, в длинном черном пальто и черной скуфейке, быстрым шагом он проходил по карагандинским улицам, навещал своих духовных детей, исповедовал, причащал. Здоровье у старца было слабое, но сила его духа была беспредельна. Многие верили в силу молитв старца и считали его великим подвижником, но он совершенно не терпел почестей и внимания к себе. Когда иные приставали к нему с расспросами или жалобами на свою жизнь, сердито отвечал: “Читайте книги, там все найдете!”

Открыто старец никого не исцелял и не отчитывал бесноватых, многим говорил просто: идите в больницу. Но самые близкие люди знали, что по молитвам отца Севастиана совершаются чудеса.

Одна из духовных дочерей старца, жительница Караганды Ольга Сергеевна Мартынова рассказывала:

“У меня заболел шестилетний племянник – упал с велосипеда и стал хромать. Родители не обратили на это внимания. Я решила сама показать его врачу. Хирург осмотрел и сказал: гниет бедро. Сделали операцию – неудачно. Во второй раз вскрыли, зачистили кость, но опять неудачно. Тогда я пошла в церковь, и вдруг батюшка сам спрашивает: „Ольга, у тебя кто-то болеет?“ – „Да, – отвечаю, – племянник“. – „А ты переведи его в Михайловскую больницу, у тебя ведь там хирург знакомый“. Я договорилась и перевела племянника в эту больницу. Врачи как глянули: мальчик едва живой – и быстро его опять под нож, сделали срочную операцию, уже третью. Воскресенье подходит, я прихожу в храм, батюшка спрашивает: „Привезла мальчика? Что же ты до дела не доводишь? Почему ко мне его не несешь? Люди ко мне из Москвы, из Петербурга едут, а ты рядом и не несешь его ко мне. Вот прямо сейчас иди в больницу и на руках неси его ко мне“.

Я пошла в больницу, там была с мальчиком его мать. Мы взяли Мишу и на руках по очереди донесли его до церкви. Дело было перед вечерней. Занесли в храм, поднесли к батюшке, батюшка зовет: „Ми-ишенька, Ми-ишенька!“ А он только глазами повел и лежит как плеть, весь высох, безжизненный. Батюшка говорит: „Поднеси его к иконе Святой Троицы в исповедальной“. Я поднесла. Батюшка велел, чтобы поставили стул, и говорит: „Поставь Мишеньку на стул!“ Я в ужасе! У ребенка руки и ноги как плети – как он встанет, он ведь уже полумертвый! Батюшка тогда зовет мать и говорит: „Вы его с двух сторон держите и ставьте. Смелее, смелее!“ Поставили его, ножки коснулись стула, а мы с двух сторон держим, вытягиваем его в рост. Затем батюшка позвал еще монахинь и сказал им: „Молитесь Богу!“ и сам стал молиться. Мы держим Мишу, и я смотрю – он твердеет, твердеет, прямеет, прямеет, выпрямился и встал на ножки! Батюшка говорит: „Снимайте со стула, ведите его, он своими ножками пойдет“. И Миша пошел своими ножками. Все – в ужасе! А батюшка помазал его святым маслом и говорит матери: „Ты останься здесь с ним ночевать, мы его завтра причастим, он и хромать не будет“. Но мать не осталась, уехала с Мишей на радостях домой. И еще батюшка просил ее привезти мешок муки в благодарность Богу, а она привезла только маленький мешочек. И вырос наш Мишенька, стал такой хорошенький, но на одну ножку хромал – ведь мать не послушалась, не оставила его причастить”. [11]

Крестьянский сын

28 октября 1884 года в селе Космодемьянское Орловской губернии в семье крестьян Василия и Матроны Фоминых родился третий сын – Стефан. Василий и Матрона были люди благочестивые, они ездили в Оптину пустынь и брали с собой детей.

В 1888 году Василий умер, а через год скончалась Матрона. Братья остались сиротами – семнадцати, одиннадцати и пяти лет. Средний брат через несколько лет был принят послушником в Иоанно-Предтеченский скит Оптиной пустыни, старший женился, чтобы укрепить семью, а младший, Стефан, остался помогать по хозяйству.

Преподобный Севастиан вспоминал о своем детстве:

“Хотя бы кто-нибудь остался из женского пола: или бабушка, или сестра, или тетя, кто бы о тебе в таком возрасте позаботиться мог. Без матери-то плохо, даже со снохой. Помню, было мне лет восемь. Я попросил у снохи молока, а она мне: „Подожди“. Я рассердился, пошел и побросал на землю конопляные холсты, которые сноха отбеливала и сушила на солнце, и посыпал их грязью. Сноха пожаловалась брату. Брат меня поругал и побил. Побить-то, поругать есть кому, а пожалеть-то некому было”.

Мальчик окончил церковно-приходскую школу. Он оказался очень способным, и священник давал ему книги из своей библиотеки. От рождения Стефан был слаб здоровьем, и на полевых работах трудился мало, в основном проводил время на пастбище, следил за стадом. Сверстники недолюбливали Стефана за его кротость и дразнили “монахом”. Зимой, когда крестьяне отдыхали от полевых работ, Стефан навещал своего брата в монастыре – ему очень нравилось в Оптиной. В возрасте двадцати четырех лет от роду он поступил в эту знаменитую обитель и стал послушником скитского старца.

Оптина пустынь и старчество

Основателем старчества считается отец монашества святой Антоний, живший в III веке н. э. Старец – это человек, забирающий волю у своего ученика, принимающий его душу в свою. Ученик отдает себя старцу в полное послушание, с полным самоотречением. Он исповедает старцу все свои помыслы, все мысли и желания. Что бы ни задумал духовный сын, во всем он советуется со старцем. От послушания, наложенного старцем, не может освободить даже Вселенский Патриарх. Известно, что подобное духовное водительство дает великолепные плоды: ученик достигает высокой степени духовного совершенства и сам становится учителем, старцем.

Особенно строго соблюдались заветы старчества в Греции, на Святой горе Афон. На Русь старчество проникло вместе с христианством и монашеством, однако во времена татарского ига и крушения Византийской империи старчество у нас забылось. Инициатором возрождения старческой традиции стал святитель Филарет Амфитеатров, о котором мы так много говорили в первой главе.

Еще в годы своего настоятельства в Свенском монастыре Орловской епархии Филарет познакомился с отцом Львом Наголкиным, которому суждено было стать первым великим старцем. Получив назначение на Калужскую кафедру, владыка Филарет сразу же обратил особое внимание на Оптину пустынь. Расцвет этого монастыря начался как раз с его вступления на кафедру. “Более практик, чем теоретик”, Филарет всегда интересовался “безмолвной пустынной монашеской жизнью”, аскетическими опытами, любил беседовать со схимниками. Знал он и учеников схиархимандрита Паисия Величковского [12] . Филарет был в первую очередь монахом, а не администратором, поэтому, в отличие от большинства своих собратьев-епископов, он старался содействовать не столько финансовому благополучию обителей, сколько религиозно-нравственному становлению, развитию старческой жизни и “умного делания”.

Желая обеспечить “духовный рост” Оптиной, Филарет решил основать при ней скит, небольшое монашеское общежитие с более строгим, чем обычно практиковалось в монастырях, уставом и “с меньшей регламентацией жизни инока и потому с большими средствами для его самовоспитания и с большими удобствами для его руководства со стороны старца”.

Филарет понимал, что главное в таком деле – не ошибиться в выборе строителей скита. В 1820 году он обратился к опытным инокам, знавшим не понаслышке, что такое отшельническая жизнь. Этими иноками были отшельники, жившие в лесах Смоленской губернии, в сорока километрах от города Рославля. В конце 1820 года Оптину пустынь посетил рославльский отшельник Моисей Путилов, послушник одного из учеников преподобного Паисия Величковского, знаток писаний афонских подвижников. Оценив по достоинству иноческие качества Путилова, владыка Филарет предложил ему перебраться под Козельск и заняться обустройством скита.

Возвращаясь из Оптиной, инок Моисей вез с собой письмо владыки к духовному отцу рославльских отшельников. Письмо было составлено таким образом, будто епископ Филарет, узнав о желании иноков избрать себе уединенное место при Оптиной пустыни, горячо его поддержал.

“Я вам позволяю, – писал Филарет, – в монастырских дачах избрать для себя место, какое вам угодно будет, для безмолвного и отшельнического жития, по примеру древних святых отцов-пустынножителей. Кельи для вас будут изготовлены, как скоро вы изъявите на то свое согласие. От монастырских послушаний вы совершенно будете свободны”.

Заявляя о своем расположении к пустынножителям, Филарет искренне признался: “Любя от юности моей от всей моей души монашеское житие, я буду находить истинную радость в духовном с вами собеседовании…”

Рославльский старец ответил ему согласием, выразив еще пожелание, чтобы в новоустроенный скит не допускались “мирские лица, любопытством побуждаемые”. Владыка Филарет тут же дал поручение настоятелю Оптиной игумену Даниилу “отвести приличное и весьма удобное для скитской жизни место на монастырской пасеке и дозволить усердному благодетелю, купцу Брюзгину, строить кельи”.