Георгий Чистяков - С Евангелием в руках Страница 16

В жизни всё неизмеримо сложнее, но есть ведь уже теперь части Министерства по чрезвычайным ситуациям, нацеленные на борьбу не с людьми, а со стихией (с землетрясениями, наводнениями, лавинами и проч.).

Место армии в обществе и в государстве должно быть коренным образом переосмыслено. Ее чисто средневековая роль сыграна, ибо средневековье кончилось – об этом забывать нельзя! Военный механизм в целом должен быть поставлен на службу мирному обществу не в связи с каким-то отдельным фактом (как, например, землетрясение в Спитаке), а по сути. В частях МЧС мне видятся черты армии будущего – той армии, действительно необходимой обществу, которая будет не убивать, а спасать.

В России сегодня с величайшими трудностями проталкивается в жизнь идея альтернативной службы, хотя ясно, что именно с ней связано будущее армии в целом, уже не как инструмента насилия и силовых решений, а как команды быстрого реагирования. Из силы, вооруженной орудиями для убийства, армия должна стать, выражаясь фигурально, скорой помощью и аварийной бригадой. Тогда она вновь станет «христолюбивым воинством», за которое хочется молиться, – в противном же случае будущего у нее просто нет. И это страшно, ибо состоит она из живых людей.

Св. Александр Невский, которого при Сталине любили изображать в виде грозного воина (см. известную картину Павла Корина) и чуть ли не в латах западного образца, не после Чудского озера и Ледового побоища был признан Церковью святым. Он, гордый воин, привыкший любой спор решать при помощи оружия, меняет кольчугу полководца на плащ дипломата и, отводя от русских городов и селений новую войну, путем весьма унизительных с точки зрения средневековья переговоров миром улаживает отношения с Батыем. Не воином, но князем-иноком в монашеской мантии, преподобным Алексием запомнил его православный народ. И только при Петре I начинают изображать святого князя на иконах в воинском одеянии, сделав из преподобного что-то вроде российского Марса, православного бога войны, поклонение которому связано с культом оружия и т. д. Увы, это чистой воды язычество, православное только по форме. Кощунство.

Среди мучеников первых веков тоже было немало воинов: Георгий, Феодор Стратилат, Иоанн Воин, многие-многие другие. В чем заключался смысл их мученичества? Они, военнослужащие римской армии, отказывались убивать людей, ибо они христиане, и за это их предавал смерти императорский Рим – вот в чем подвиг святых воинов-христиан. Нельзя, грешно забывать об этом.

Обращаясь к этому бесценному опыту, просто невозможно не обратить внимания на одно обстоятельство, сближающее ситуацию I–III веков до н. э. с сегодняшним днем. Святые мученики отказывались служить в римской армии не в ту эпоху, когда Камилл со своими воинами и ополченцами защищал родной город от нашествия галлов в 390 г. до Р.Х., а в совсем другой ситуации – когда императоры использовали армию для наведения порядка на окраинных территориях своей империи, то есть в период имперских амбиций – амбиций умирающего языческого монстра.

Сегодня армия должна быть поставлена под жесткий контроль общества (именно общества, а не только государства), ибо в лице генералитета и военно-промышленного комплекса она всегда заинтересована в конфликтах, в политической конфронтации, в международной напряженности, – для нее это среда обитания. Мир, устанавливающийся между народами, разоружение, дипломатия, действующая много лучше ракет, – всё это в какой-то момент начинает пугать тех, кто связан с войной как со средством для заработка. Пугать и даже приводить в отчаяние.

Генерал, офицер, солдат, как всякий живой человек, сам по себе хочет (если только он не болен психически) жить в мире, дома, рядом с родными, но, когда все они собраны вместе, оказывается, что эта личная логика отступает на второй план – армия хочет воевать, ищет войны и поля, на котором возможно было бы применение насилия.

Со времен первых фараонов Древнего Египта армия мыслится как инструмент реализации силовых решений, как средство насилия или, во всяком случае, угрозы. Ныне, однако, настало время начисто отказаться от такого понимания армии, иначе неминуемы самые разнообразные катастрофы, на фоне которых военная диктатура пиночетовского типа будет и в самом деле казаться безобидной.

Путь к переосмыслению роли армии в обществе бесконечно труден, но именно для этого даются нам Богом святые, чтобы, подражая им, мы выбирались из жизненных тупиков. Не случайно так много среди воинов древности и военных нового времени святых, праведников и просто внутренне чистых людей. Изучая их духовный опыт (и князя Александра Невского, и свв. мучеников, и старца Варсонофия Оптинского, и митрополита Серафима Чичагова, и старца Зосимы Верховского, и брата Шарля де Фуко, и Жана Ванье), мы видим в их жизнях, во всяком случае, одну общую черту – каждый из них сделал свой выбор и начисто отказался от насилия, но взял при этом из своего воинского прошлого волю, упорство, смелость и бесстрашие. Их путь – это путь личного выбора, который связан с глубочайшей внутренней работой, и, вероятно, вне такого личного выбора отказ от насилия вообще невозможен.

И Ицхак Рабин, и Шарль де Голль в отношении Алжира (оба боевые и достаточно решительные генералы) сделали этот выбор не только потому, что обстоятельства поставили их в безвыходное положение, не только из-за политического прагматизма – нет, это был их личный и, без сомнения, очень трудный выбор. Ицхак Рабин, имя которого некогда было символом Шестидневной войны, стал человеком мира и заплатил за этот выбор жизнью.

От людей нельзя ни требовать, ни даже ждать подвига. Можно только надеяться, что Бог кого-то из них, верующих и неверующих, укрепит в час их добровольного выбора. Будем молиться об этом.

Летом 1989 года, в связи с юбилеем Французской революции, А. Н. Яковлев сделал доклад, в котором, в частности, сказал: «Идея о насилии в качестве повивальной бабки истории исчерпала себя, равно как и идея власти диктатуры, непосредственно опирающейся на насилие. За тысячи лет цивилизации никто, нигде и никогда не смог построить достойное человека общество через насилие, которое рождало только насилие».

Ответное насилие, оно особенно опасно, ибо принимает форму защиты от обидчика, вид обороны и, следовательно, чего-то якобы справедливого и благородного, иными словами, вид рыцарства. Но помни, что злом зла не победишь, – об этом предупреждает нас апостол (сравн. Рим 12: 21).

Не защита Отечества от внешнего врага, а защита его от использования властями насилия, армии, силы для решения политических вопросов – вот насущная задача православного христианина по отношению к его родине сегодня. Это необходимо понять, не принять как какую-то абстрактную, научную истину, а именно осознать изнутри, сердцем. Слишком долго (все тысячелетия своей истории!) общество шло путями насилия, поэтому отказ от этой дороги дается ему так мучительно. Отказ от насилия исторически обусловлен, но, тем не менее, это подвиг. Подвиг ради будущего.

Если мы действительно православные христиане, а не просто хотим сделать из православия новую национальную идеологию, которая заменила бы марксизм, то нам необходимо понять, что быть христианином можно только на путях ненасилия. По– гречески слова «не противитеся (άντιστηναι) злу» в Нагорной проповеди (Мф 5: 39) означают «не отвечайте на зло тем же». Очень важно понять, что в них заключается Христов ответ на римский принцип vim vi repellere licet – «силу позволено отражать силой».

Нужно прислушаться к духовному опыту князя Владимира, который вскоре после своего крещения на требование епископов покончить с разбойными нападениями на окрестности Киева ответил: «Боюся греха».

В истории с ультиматумом К. Пуликовского и его непременным желанием разбомбить Грозный обращает на себя внимание, что, объявив об этом, генерал тут же добавил, что Православная Церковь его поймет и поддержит. Что это? Достаточно нескладная и по-советски выраженная просьба о благословении (кощунственная игра в Димитрия Донского) или такое же нескладное, но покаяние, апелляция к Церкви, которая может простить и отпустить ему этот грех? Мне всё-таки кажется, что это попытка покаяться.

К. Пуликовский потерял на этой войне сначала почти целиком бригаду, потом родного сына. Он уже почти понял, что насилие бесперспективно и, кажется, понял, что оно греховно. Ему бесконечно трудно. Но трудно не ему одному, так же трудно миллионам россиян, которые уже всё поняли, но всё еще не хотят понять главное: христианство и насилие несовместимы.

Будущее возможно, если мы откажемся от насилия. Силовые решения приводят только к катастрофе. Малым странам, когда они запутываются в тупиках насилия, могут помочь великие державы – великой державе может помочь лишь она сама. Жизнь россиянина бесконечно дороже любой идеи, в частности – идеи о великой и неделимой…