Владимир Легойда - Мешают ли джинсы спасению. Опыт современной апологетики Страница 17

Конечно, Вы совершенно правы в том, что глупо и нелепо регламентировать любовь. Только почему церковные обряды для Вас являются такой регламентацией? Ведь Вы дарите жене цветы, подарки, оказываете какие-то знаки внимания. Этим Ваша любовь не исчерпывается, но ведь в этом она проявляется. И если Вы постоянно дарите цветы, то вряд ли Ваша супруга укажет Вам на то, что в этом проявляется формализм и холодность Ваших с ней взаимоотношений.

А ведь если пользоваться Вашей логикой, то получается, что при встрече с людьми совсем не обязательно снимать шляпу, улыбаться, пожимать руку… Тоже ведь условности, зачем этот пустой формализм?! Да, дружба не сводится к рукопожатию, но не здороваться было бы тоже как-то странно. Так и в Церкви – обряды ни в коей мере не являются центральным содержанием православной веры, но внешне вера проявляется в том числе и через ритуал.

3. Как верно заметил один современный богослов, в Православии нет слова «самосовершенствование», поэтому барон Мюнхгаузен вряд ли может служить здесь примером православного подхода.

Именно поэтому в Ваших словах: «Я хочу акцентировать внимание на Господе и верю, что так Он изменит меня Духом Святым», тоже нет ничего неправославного.

Ведь к этому и призывает Православие, этим пронизан исихазм – православное аскетическое учение о стяжании благодати. Чтобы увидеть, что это так, достаточно прочесть любое серьезное сочинение по православной аскетике.

Умирание своего «я» – вещь достаточно сложная. Православная Церковь учит, что в человеке существует три воли: божественная, диавольская и собственно человеческая. Смысл христианского подвига – в том числе и в подчинении двух последних воль первой, т. е. менее совершенного – более совершенному. Именно это «я» – злое и негодное – должно умереть. И умереть в борьбе с самим собой, со своей похотью, гордыней, своими мелкими и крупными пакостями. Каждый, кто пробовал изменить себя, знает, как это трудно. Практически невозможно. Но в том-то и дело, что в Православии Бог Сам дает человеку силы, Сам меняет его. Но только по желанию человека, «активному», если угодно, желанию.

Представьте себе, что Вам нужно поднять штангу весом в… три тонны! Конечно, это неподъемная тяжесть. Такую же неподъемную тяжесть составляет и груз нашей, как сказали бы психологи, самости. Бог из этих трех тонн поднимет 2950 кг, но последние 50 придется поднимать самостоятельно…

Именно поэтому умирает как бы не все «я», а злая и негодная его часть. Иначе что же остается? И не может и не должен умереть в человеке образ Божий – свет человеческой души! Так что «умирать нам рановато…»

Уважаемый Сергей! Еще раз хотелось бы поблагодарить Вас за Ваше письмо и серьезные рассуждения. Вы знаете, мне кажется, что то Православие, с которым Вы спорите, во многом существует по той или иной причине лишь в Вашем сознании, так как я, православный, разделяю многое из того, о чем Вы пишете. Так стоит ли копья ломать?!

Владимир ЛЕГОЙДА

Православие и современность44

Православие и современность – это такая большая и сложная тема, которую нельзя исчерпать ни за 30 минут, ни за 10 дней, ни за 10 лет. Поэтому я не претендую на то, что мне удастся все вам рассказать и расставить все точки над i. Более того, я даже не стал готовить какой-то законченный доклад. Все, что я попытаюсь сейчас сделать, – это обосновать всего один тезис, обсудить одну тему. Я надеюсь, что с вашей помощью мы какие-то вопросы сегодня снимем, а какие-то новые, быть может, поставим.

Тезис такой: я берусь утверждать, что в современной России Православие, христианство – это неизвестная религия. Быть может, самая неизвестная. Впервые этот тезис провозгласил диакон Андрей Кураев, современный богослов и публицист. Наверняка, кто-то из вас читал его статьи и книги или слушал выступления.

Итак, христианство, на мой взгляд, это та религия, о которой многие из нас – современных россиян – мало что знают (если специально не занимались этой темой). Звучит парадоксально, да? И действительно, как же можно это утверждать? Ведь Православие – это наша культура. Все мы знаем, за что Москву называли «сорок сороков», нам известно, что на Пасху надо печь куличи; все встречали на улицах бородатых священников. Многие читали какие-то книжки, сказки, как и более серьезные вещи. Поэтому тезис, повторяю, звучит весьма парадоксально. Почему мне кажется, что это действительно так? О чем идет речь?

Речь идет о том, что – и я попытаюсь это показать – мы не знаем сути Православия, мы можем быть знакомы с какими-то темами (Православие и культура России, Православие и литература и т. д.). Но что составляет суть православной веры, в чем ее, так сказать, смысловое ядро, вряд ли многие способны внятно объяснить. Мы не знаем и не задумываемся о том, как и почему возникло христианство, что оно принесло в мир, какие ценностные установки.

Для начала я хотел бы привести один пример, вспомнить один весьма любопытный исторический факт. Эпоха позднего средневековья, начало Нового времени. Христианские миссионеры попадают в Африку. И вот когда они начинают свое общение с представителями местных племен, которым они принесли свое Евангелие (т. е. Благую Весть о Христе), то нередко сталкиваются с прелюбопытнейшим явлением. Когда в процессе общения, скажем, с вождем какого-либо племени – огромным, сильным, смелым – миссионер объясняет основы христианской веры, в какой-то момент «дикарь» теряет самообладание и… падает в обморок, лишается чувств! Почему, как вы думаете? Что такого может сказать христианин дикарю, от чего тот упадет в обморок? Этот дикарь, конечно, язычник. Что из себя представляет язычество? С какими богами общается язычник? Со множеством богов, живущих в самых разных местах и стихиях: в дереве, в реке, в небе и т. д. При этом, как полагают многие современные религиоведы, с самого начала существования человечества было и представление о едином Боге, отголоски которого мы встречаем в разных культурах (поскольку человеческая жизнь возникла в одном месте на земле и из этого места потом человечество «разбегалось» в разные стороны). Так вот, отголоски этой ранней веры встречаются практически во всех языческих верованиях. Но нередко – на уровне запрещенного, «страшного» учения. Даже у первых монотеистов – древних евреев – имя Бога только Первосвященник и только один раз в году, в Святая Святых (алтарной части) иудейского храма мог произносить вслух. В языческих же религиях этот Бог был настолько далек, настолько запределен, что даже помыслить об общении с Ним было нельзя. Аборигенам Австралии, например, срезали подушечки пальцев, чтобы помнили о запрете. И вот приходит какой-то человек издалека (христианский миссионер) и говорит вождю о том, что, приняв христианство, этот вождь и все остальные люди его племени, далеко не такие храбрые, не только могут думать об этом великом Боге, не только могут мыслить и друг с другом общаться, прославляя этого Бога, но это даже становится в какой-то мере их обязанностью. Ежедневное обращение к Богу – как к близкому, самому близкому Существу. Есть от чего упасть в обморок45.

Почему я привел этот пример и как он связан с тем тезисом, который я хотел бы обосновать? Дело в том, что этот пример наглядно показывает, чем христианство было для языческого мира. Оно буквально взорвало языческий мир. Оно заставило людей радикальнейшим образом пересмотреть свои представления о мире, о Боге, о жизни и смерти и их смысле. И эти представления изменились. Но для нас, казалось бы знающих христианство, оно давно превратилось в «историю», в музейный факт. Мы не знаем и не понимаем радикальности евангельского призыва. Мы не задумываемся о том, а что значит – быть христианином.

Еще один маленький пример. Всем известная евангельская фраза Христа: «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу». Часто ли мы задумываемся над тем, что она значила для своего времени? Напомню контекст: первосвященники и книжники, которые все время пытались подловить Христа либо на несоблюдении Моисеева закона, либо на неверности Риму, подсылают к Нему «лукавых людей». Те спрашивают, нужно ли платить подать (налоги) кесарю. Почему они вообще этот вопрос задают? Потому что иудеи находились в политической зависимости от Рима. И это была попытка уловить Христа: если Он скажет, что нужно платить налоги, то Он противник своего народа. Если скажет, что не надо, то – противник кесаря. И тогда на Него донесут, и с Ним будут разбираться римские власти. И что же? Христос просит показать динарий (монету) и спрашивает, чье на ней изображение. Все отвечают, что кесаря. Тогда в ответ и звучит знаменитое «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк. 20, 20–26).

Помимо того что это замечательный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, эта фраза абсолютно революционна для античного сознания. Она переворачивает вообще все представления о мире. Кто такой кесарь для римского сознания? Бог. Поэтому слова Христа звучат совершенно ошеломляюще для людей того времени.