Филип Шафф - Иисус Христос – величайшее чудо истории. Опровержение ложных теорий о личности Иисуса Христа и собрание свидетельств о высоком достоинстве характера, жизни и дел его со стороны неверующих Страница 17

Защитники этой теории могут на все соглашаться, но при этом обвиняют, однако, в обмане учеников Христа, которые Его характером, Его словами и делами были ослеплены до того, что необыкновенного мужа приняли за Божественное существо и необыкновенное медицинское лечение считали за сверхъестественное дело, за чудеса.

Это – мнение древнего немецкого рационализма 75). Он образует параллель языческому рационализму Энгемера из киришейской школы, который богов греческой мифологии считает человеческими существами – героями, царями и тиранами, которые приобрели себе божескую честь и поклонение потомства высшими познаниями или великими делами 76).

Это рационалистическое объяснение, впервые приложенное к чудесам Ветхого Завета Эйхгорном и другими, нашло полное свое развитие и применение к евангельской истории, украшенное необыкновенной ученостью и остроумием, у покойного гейдельбергского профессора г-на Е.Г. Паулюса 77). Этот немецкий Энгемер Евангельскую историю принимает за действительную историю, но объясняет ее при помощи критического разграничения того, что он называет фактами, и того, что он считает намерением и мнением действующего или рассказывающего лица; как факты, так и эти намерения и мнения Паулюс объясняет естественными причинами и считает их явлениями слишком обыкновенными. Другими словами: сверхъестественные события, о которых рассказывают евангелисты с чистосердечной верой, есть ошибочное понимание и невинные исторические преувеличения обыкновенных фактов, не выходящих из области законов природы. Иногда погрешность зависит просто от читателя или толкователя, и так называемое чудо снимает с себя покров чудесного и оказывается просто ошибкой перевода, как, например, слова о хождении Христа επί τής θαλάσσης (Мф. 14, 25) ничего более не означают, как хождение его по берегу моря или по высокому берегу моря. Это, конечно очень легкое и естественное, дело приписывается чуду хождения по морю или по водам моря 78).

Это объяснение, при всем желании автора сделать его «естественным», на деле становится неестественным и не обходит безчисленных погрешностей против связи речи, правил герменевтики и здравого человеческого смысла.

Чтобы доказать это, мы считаем необходимым привести только несколько примеров из экзегетики доктора Паулюса и его школы. Слава Господа, в ночь Его рождения озарившая Вифлеемских пастухов, была не что иное как ignis fatuus, или метеор, или даже, может быть, фонарь, который светил им в глаза. Чудо при крещении Христа легко объясняется явлением молнии и грома и внезапным исчезновением громовых туч. Искусителем в пустыне был хитрый фарисей, и евангелистами он только по ошибке был принят за диавола, которого совсем нигде не существует, разве только в воображении суеверных людей. Мнимые чудесные исцеления Спасителя при тщательнейшем рассмотрении оказываются простыми делами человеческой любви, или врачебным искусством, или счастливым случаем; так, исцеление слепого совершилось при помощи действенной глазной мази, – обстоятельство, которое не было замечено охочими до чудес свидетелями-очевидцами. Монету для взноса дани Петр нашел не во рту рыбы, а выручил продажей рыбы на базаре. Превращение воды в вино было невинной и благонамеренной свадебной шуткой, и в обмане общества при внезапном появлении вина, о котором ученики наперед позаботились, должна пасть вина на сумерки, а не на Христа. Чудесное насыщение пяти тысяч народа легко объясняется допущением скрытых запасов или съестных припасов, принесенных народом с собою в карманах: Иисус же, как истинный друг человечества, убедил богатых уделить из своих избытков бедным. Дочь Иаира, наинский юноша, Лазарь и сам Иисус воскресли не от действительной, а просто от мнимой смерти или обморока, и Ангелы на гробе Спасителя были не более и не менее как белые полотняные платки, принятые женами за небесные существа. Наконец, и вознесение Господа на Небо есть не что иное, как внезапное Его исчезновение за облаками, которые случайно встали между Ним и Его учениками!

И этим самым евангелистам, которые были лишены обыкновенного дара наблюдения и даже здравого человеческого смысла, удалось начертить характер и написать историю, которая затемняет собой произведения самых спесивых историков и в продолжение восемнадцати столетий на все христианство производила непреодолимую прелесть очарования! Нет действительно ничего удивительного в том, что подобные нелепости заблуждающейся, сбившейся с толку учености и во зло употребленного остроумия едва переживали своих виновников. Решительная заслуга Штрауса состоит в том, что он своим обширнейшим сочинением «Жизнь Иисуса» совершенно уничтожил работу своего предшественника и нанес ему ученым путем смертельный удар. Но и его собственную теорию постигнет не лучшая участь. Равным образом и Ренан в своем трактате «О критических историографах Иисуса» с полным презрением говорит об этой «глупой экзегетике», об этом «жалком методе толкования, – толкования, составленного из хитросплетений и основывающегося на механическом применении нескольких случайностей, как, например, экстаз, молния, гром, облака и пр.»… Он говорит: «так называемое рационалистическое толкование могло удовлетворять первому несмелому требованию человеческого духа, когда он вступит в запрещенную область рассудка; но это не могло долго продолжаться: нужно было ожидать, что опыт скоро раскроет непростительные недостатки, сухость и невежество. Никогда лучше не осуществлялась остроумная аллегория о дочерях Миноса, которые за свою острую критику народных религиозных верований превратились в летучих мышей. В невежественном разрывании легенды на части заключается столько же наивности и легкомыслия и гораздо меньше поэзии, чем в допущении целой неразорванной легенды» 79). Таким образом, один неверующий опровергает другого и этим самым подводит мины под свою собственную систему.

Последняя теория, пытающаяся объяснить жизнь Иисуса Христа из идей поэтического творчества, выразилась в двух формах: мифической и легендарной. Первая основывается главным образом на древнем мифическом изображении языческих богов и полубогов; последняя – на средневековых легендах о христианских мучениках и святых.

Мифическая гипотеза есть произведение Давида Фридриха Штрауса и носит на себе печать терпеливого исследования и солидности, свойственных немецкому ученому, а легендарная гипотеза изобретена Иосифом Эрнестом Ренаном и проведена им с блеском, щегольством и легкомыслием, отличающими парижского беллетриста. Первая из них написана для ученых, а другая для народа; первая утверждается на философском основании спекулятивного или логического мышления; последняя составляет плод сентиментальной и поэтической фантазии. «Leben Jésu» Штрауса так относится к Ренановой «Vié de Jésus», как тяжелые доспехи средневекового рыцаря к парадному, праздничному мундиру солдата новейшего времени, или как шестидесятифунтовая гиря к хлопушке, или как медная статуя к разукрашенной восковой фигуре; но обе гипотезы существенно выходят из одних и тех же натуралистических предположений и приходят к одному и тому же заключительному выводу. Обе теории с одинаковой ненавистью относятся к удивительным, сверхъестественным явлениям в жизни Иисуса и от живого евангельского Иисуса оставляют одну только прозрачную тень, одно corpus mortuum.

А) Мифическая теория Штрауса

Доктор Штраус написал два сочинения о жизни Иисуса: одно, обширнейшее, предназначено для ученых и впервые явилось в 1835 г., в двух томах; другое, небольшое, в одном томе, предназначенное для народа, вышло в 1864 г. 80).

В том и в другом он, с несущественными изменениями, проводит одну и ту же теорию. Первое из этих произведений, без сомнения, есть самое искусное и серьезное сочинение из всех когда-нибудь написанных против христианства и представляет вместе с тем богатый магазин всех старых аргументов неверия, направленных против истинности и достоверности евангельской истории. Поэтому оно заслуживает серьезнейшего, нежели какое-нибудь другое сочинение, разбора и опровержения. Штраус нашел себе красноречивого защитника в странствующем гении и сбившемся с толку филантропе Феодоре Паркере, который, подобно блестящему метеору, показался на американском небосклоне, чтобы затем бесследно исчезнуть в чужой стране 81).

Что уже Габлер, Фатер, де Ветте и другие критики сделали с чудесами Ветхого Завета и с некоторыми частями Нового, то Штраус выполнил по отношению ко всей жизни Иисуса. Как по способу происхождения, так и по действительности он ставит Евангельскую историю на одну доску с древними мифологиями греков и римлян.

Под мифом мы понимаем представление религиозной идеи или истины в форме вымышленного рассказа, и в этом отношении он похож на басню и притчу, но отличается от них бессознательным смешением идеи с фактом. Басня есть вымышленная история, основанная на очевидной невозможности и (как, например, вымышленные говорящие звери и пр.) выдуманная с целью вынести какое-нибудь нравственное учение или правило благоразумия для читателя. Притча также есть с намерением выдуманная, но основанная на возможности история, и потому по внутреннему своему характеру она есть истинная история, имеющая целью осветить отвлеченную истину. Источники, из которых мифы берут свое начало, остаются в неизвестности, и миф образуется и развивается без размышления и с самой простой уверенностью, что рассказанная история действительно случилась. Способность к образованию мифов – это, предварительно заметим, самый красноречивый аргумент против штраусовской теории – предполагает детский возраст человеческого общества, когда оно еще совершенно чуждо размышления и критики. Эта способность работает подобно детской фантазии, которая забавляется историями, изобретает истории и верит своим собственным историям, не возвышаясь до малейшей недоверчивости или сомнения, не задаваясь вопросами о вероятности или невероятности вымышленной истории. В таком виде, по теории некоторых знаменитых ученых, как, например, немца Готфрида Мюллера или английского историка Грота, зародилась и развивалась греческая мифология, как самородное растение и изобретение детской фантазии, которая воздух и море, горы и долины, дерево и кустарник населила божествами, будучи вполне уверена в действительности их существования. То же самое мы можем видеть и в весьма многих средневековых христианских легендах, оставляя в стороне предлог и намеренный обман, с тем между прочим различием, что легенды о мучениках и святых в большинстве случаев имеют свое основание в психологическом состоянии или в историческом факте. Остальное – или невинная выдумка наивных душ, или pia fraus («святая ложь») монахов и духовенства.