Мария Кикоть - Исповедь бывшей послушницы Страница 18

Книги о монашестве, как древнем, так и современном, которые в изобилии можно сейчас найти в любой церковной лавке и магазине идеализируют жизнь в общежительных монастырях настолько, что люди, начитавшись их, приходят в монастырь словно в розовых очках, ожидая увидеть там подобие рая на земле. Пока эти жертвы рекламы пытаются понять что к чему, им внушается основной догмат монашеской жизни: «не доверяй себе, доверяй наставнику. Твой прежний опыт, твои мысли, твои желания — все это греховно и может быть даже не твое, а происки сатаны». Критическому осмыслению ситуации не способствует и сам устав монашеской жизни: строгие посты, хронический недосып, отсутствие свободного времени, бесконечный изматывающий труд, невозможность остаться где-либо наедине с собой, а также «промывающие мозги» групповые занятия. И все: для успешной манипуляции сознанием человека и полного контроля над его мыслями и поведением ничего больше уже не нужно.

Со временем человек может понять, что реальная жизнь в монастыре совсем не похожа на ту, которую он себе представлял и о которой читал. Наставник — далеко не духовная личность, а его интересы подчас слишком корыстны и властолюбивы. Монастырь оказался совсем не с тем уставом, который можно понести и претерпеть, а уйти и нарушить благословение — значит оказаться предателем и понести ответ за себя и за своих родных (?!) на Страшном Суде. Эта ситуация внутреннего конфликта, который может длиться годами, а иногда и всю жизнь, разрушает психику и здоровье, лишает всякой радости и спокойствия, многие просто сходят от этого с ума или живут в постоянном унынии и депрессии. Даже, если человек покидает монастырь, это оставляет в душе глубокую рану и чувство вины. Ведь не существует ни одной легитимной причины ухода из монастыря! Ушедшего считают предателем и Иудой, да он и сам себя таковым считает, пока наконец не осознает, что стал жертвой хорошо отлаженного механизма вербовки, правильной пропаганды и тонких техник манипуляции сознанием. К тому же тем, кто прожил в монастыре много лет, просто становится некуда возвращаться, часто в монастыри отдают свое имущество и жилье.

Разумеется, и в наше время есть люди, призванные к монашеству. Наверное где-то есть и монастыри, в которых это призвание можно реализовать, хотя я лично таких не видела. Но тогда человек должен сам выбрать себе монастырь, как это и предписано древним уставом, а не слепо следовать «благословению» своего духовника. Произойти это не может сразу, ведь для этого нужно пожить не в одной обители. Подойти к этому выбору нужно очень ответственно, как к выбору семьи, и лучше ничего не выбрать и остаться «в миру», чем оказаться в месте, где тебя будут постепенно уничтожать морально и физически. Уже Святитель Игнатий Брянчанинов писал, что в наше время нет духовных наставников, «монашеский подвиг послушания не дан нашему времени. Его нет не только посреди мира Христианского, нет даже в монастырях». А святитель Феофан Затворник в своих письмах никому из своих духовных чад не давал благословения на поступление в монастырь, советовал спасаться в миру.

Глава 19

О.Власий стоял с очень благообразным видом и принимал исповедь. Я заметила, что Матушка со своего места внимательно следит за ходом исповеди, нервничает, потому что, хоть в храме и тихо, ей ничего не слышно, что говорят. Поэтому тех, кто говорил много, она потом подзывала к себе и спрашивала, что они сказали старцу. О.Власий против этого ничего не имел. Мне стало противно, очень противно, просто тошно от всего этого шепота. Расхотелось совсем идти исповедоваться, но игумения могла заметить, что меня нет.

На исповедь подвезли инокиню Пантелеимону в инвалидном кресле. Она раньше жила здесь, была пострижена в иночество, потом ушла, а, когда заболела раком, вернулась. Она начала что-то рассказывать старцу. Матушка привстала, напряглась, а потом вдруг очень быстро для своей грузной комплекции, побежала к старцу. Нависнув над креслом всем своим телом, она начала что-то кричать, потом они вместе начали что-то доказывать старцу, он стоял, все с тем же невозмутимо-благообразным видом и слушал. Я так поняла, что Пантелеимона жаловалась старцу, что ей не покупают нужные ей лекарства, а Матушка доказывала обратное. Подоспели сестры и отвезли Пантелеимону в келью, а Матушка села на свое место. Исповедь продолжалась, меня позвали к Матушке.

- Маша, у меня для тебя задание. У тебя же есть медицинское образование?

- Да, Матушка, но я никогда не работала врачом, сразу после университета начала заниматься фотографией, и врач из меня не получился.

- Не важно. Уколы колоть умеешь?

- Умею, внутримышечно.

- Назначаю тебе новое послушание: будешь сиделкой у м.Пантелеимоны. Она уже одна не справляется. Обо всем будешь рассказывать лично мне, поняла?

- Благословите, Матушка.

После трапезы мне уже благословили переехать с вещами в корпус, где жила м.Пантелеимона. Пантелеимону я вначале побаивалась, и она меня тоже. Я была наслышана о ее непростом характере, а она считала меня матушкиным шпионом. Матушка тоже не раз мне намекала, что я должна рассказывать ей все, что услышу и увижу. История была политическая: Пантелеимона была из числа тех сестер, которые пришли в монастырь в самом начале, лет 25 назад, почти вместе с игуменией Николаей, а 15 лет назад затеяли тот самый «путч» с жалобой Митрополиту, о котором я писала выше. После этого она ушла, жила дома, потом заболела раком груди. Опухоль нашли поздно, операции и лечение уже не дали результата. Дома она жила в однокомнатной квартирке с невесткой и двумя внуками, ее сын оставил семью, приходил только изредка и ничем им не помогал. За больной нужен был постоянный уход и дорогие лекарства, которые она не могла купить, поэтому она решила вернуться в монастырь, где до своего ухода трудилась много лет, считая, что за эти труды игумения обязана ее досмотреть и похоронить. Игумения Николая ее приняла, но дорогие лекарства покупать не спешила. После этого инцидента со старцем Власием, эконому м.Фомаиде было все-таки дано благословение покупать Пантелеимоне любые лекарства, какие только ни попросит.

Все было бы хорошо, но Пантелеимона так и не покаялась публично перед Матушкой, история о «блудном сыне» не получалась, а Матушке очень хотелось бы преподнести все это на занятиях именно так: возвращение к Матушке с раскаянием. Не то, что бы Пантелеимона не каялась в своих греха, нет, она исповедовалась часто священнику, который приходил ее причащать. Но она не каялась перед Матушкой, не считала себя неправой в том, что ушла из монастыря много лет назад.

На занятиях, куда Пантелеимона уже ходить не могла, Матушка рисовала ее нам каким-то монстром, получившим наконец возмездие за свои грехи, а себя, естественно, доброй любящей матерью. Эта история должна была всем нам продемонстрировать, к чему приводит недовольство Матушкой и уход из монастыря. То, что в это время в монастыре двое сестер, верных Матушке и никогда не оставлявших обитель, тоже болели раком, никто не упоминал. Меня Матушка вызывала к себе часто, расспрашивала, рассказывала о Пантелеимоне разные истории, выпытывая, что же думает обо всем этом она сама, ропщет ли она или кается. Как-то она спросила:

- А знаешь, почему она заболела раком?

- Нет, Матушка, не знаю.

- Сиськи себе искусственные вставила, чтобы носить свои платья.

Пантелеимоне было около пятидесяти лет, раньше она была довольно красивой, работала модельером и шила одежду. Насчет «сисек» я не уточняла, может быть она и вправду их сделала, но в то время это было большой роскошью, не знаю, была ли у нее такая возможность.

Ее сын в обитель никогда не приезжал, больную навещали несколько раз только невестка с внуками и больше никто. Состояние ее было очень тяжелым. Опухоль разрослась по всей груди, превратив кожные покровы в какую-то кровоточащую розово-бурую ткань, проросла в легкие, печень и другие органы. Ходить она совсем не могла, сразу начиналась одышка, в храм я возила ее на коляске, и то не каждый день. Лежать она не могла, начинала задыхаться, даже спала сидя, положив голову на стол рядом с кроватью. Из-за поражения легких у нее почти каждый день случались приступы удушья, и тогда внутривенно нужно было делать укол эуфиллина, он ненадолго ей помогал.

Сделать этот укол было большой проблемой. Уколы внутривенно в монастыре умела делать монахиня Дионисия, в прошлом медсестра и «мама». Ее дочь уже давно выросла и вышла замуж, а м.Дионисию постригли в монахини. Уколы она делала виртуозно, могла попасть с первого раза даже в очень плохие вены. Но м.Дионисия была обычно очень занята на важных послушаниях (рухолка, кухня, приют, мед.часть), ее не так-то просто было найти и быстро привести с собой. К тому же у нее был ужасно вредный характер. Вредность, как таковую, в чистом виде, я видела только в женских монастырях, где жила, здесь это было своего рода развлечением - «повредничать». «В миру» я такой выраженной вредности не встречала. Для меня это стало каким-то открытием, никак невозможно было понять, как можно что-то делать или не делать не по какой-то причине, не из личной выгоды или, допустим, из мести, а только лишь «из вредности». Я так поняла, что вредность — это какой-то вид исключительно женской страсти, греха, который никак не описан ни в покаянных молитвах ко причастию, ни в молитвах перед исповедью. Молитвословы писали мужчины, которые редко страдают этим недугом.