Ханс Бальтазар - Сердце мира Страница 18

Но всего этого мало. По-видимому, Он все еще сохранил власть над внутренним царством человеческой души. Его вытеснили из общественной жизни, но Его искусительная сила все еще действует в частной сфере человеческой совести. Удвойте вашу бдительность! Здесь необходимо наблюдение за каждым в отдельности. Путеводной нитью пусть вам послужат привычки подавляющего большинства христиан: их инстинкт несомненно подсказал им самый верный путь. Уж они-то нашли золотую

середину между запросами повседневной жизни и обращенными к ним тоталитарными требованиями. Организуя повседневную жизнь, соорудите где-нибудь в уютном уголке небольшую капеллу. Воздвигните там алтарь, а перед алтарем поставьте скамеечку для коленопреклонений. И пусть Он там и пребывает. Там можно не только наносить Ему парадные визиты во время воскресного Богослужения; там можно посещать Его ежедневно, забегая на минуту-другую. Скажем, ежедневно по пять минут. Для вас — это целительная утренняя гимнастика вашей души, для Него — это знак того, что вы Его не забыли и с Ним считаетесь. Вы можете попросить Его, чтобы Он благословил ваши повседневные дела, и таким образом перекидываете мост между Ним и вами. Помимо этого, вы можете выразить Ему ваши «добрые намерения» и пообещать Ему провести этот день Ему «во славу». После этого немедленно прочь, не оставляя ключа от святилища в замочной скважине и тщательно этот ключ оберегая! Говоря всерьез, следите, чтобы Он не покушался на ваши частные интересы. Не позволяйте никому приставать к вам с библейскими изречениями и с благочестивыми текстами, в которых написано, что вы должны непрестанно молиться и все время общаться с Ним. Нет, это только помешает вашей работе, которая несомненно нужна как Богу, так и природе. Скажите Ему, что вы искренне признательны за то, что Он среди всего прочего занимается вопросами вашего искупления, что Он отпускает вам грехи и сообщает вам необходимое количество благодати, и вам доставило бы удовольствие, если бы в самом конце вы могли бы еще раз воспользоваться плодами Его усилий. Но до этого еще есть время, а в данной момент вы Ему ничем не можете помочь.

Но победа одержана еще не во всех направлениях. Разрыв между молитвой и повседневной жизнью — это всего лишь начало. Еще остается время самой молитвы, когда ты остаешься с ним с глазу на глаз. Время добровольного или вынужденного испытания совести. Время, когда Его непостижимый взгляд вновь направлен на тебя, а не до конца угасший огонь вновь может разгореться. Время, когда тебя охватывает страх перед самим собой,

когда тебя сжимает внутренняя тоска по чистоте и совершенству, и слезы уже совсем рядом. Это опасные мгновения. Это время искушения любовью. Будь тверд. Не превращайся в бабу. Повторяй себе, что из всех этих нежностей ничего путного не выйдет. Эти сентиментальные поползновения несвойственны твоему характеру. Разве тебе не известно, что подобные настроения проходят бесследно, как уплывающие вдаль облака, а в конце концов все остается, как прежде? Нет, твоя религия не должна строиться на всех этих зыбких и расплывчатых вещах. В Нем, по-видимому, действительно есть какие-то сентиментальные стороны, но достаточно того, что они изображены на картинках твоего молитвенника. И если ты не можешь оторваться от Его взгляда, молись до тех пор, пока ты не перестанешь видеть Его. Это вполне возможно. От Бога можно отмолиться — отмолиться от Бога, что рядом с тобой, чтобы молиться Богу, Который где-то далеко. Молиться столь истово, чтобы раствориться в собственных словах и уже не иметь ни времени, ни сил слышать голос Самого Бога. Его можно забрасывать просьбами до тех пор, пока Он не умолкнет со своими. Тебе нужно от Него столь много, что Он не успеет сказать тебе, что Ему нужно от тебя. Выполняя свои религиозные обязанности, или, — что звучит еще благороднее, — добровольно упражняясь в благочестии, ты сможешь избежать необходимости слушать Его назойливый голос. Поверь мне, лучше этого способа нет ничего, и если ты будешь последователен, то рано или поздно тебе удастся вместо Его религии создать свою собственную! И ты наконец-то обретешь покой. Все будет свершаться во имя Христианства и благочестия. Самое существенное состоит в том, что ты теперь надежно защищен от Него. Скажи Ему, что Он — Бог, и что Ему и так все известно, и что нет необходимости обсуждать с Ним какие-либо частности. Или скажи Ему, что ты, в конце концов, всего лишь человек: это тронет Его и вызовет у Него сострадание. Или скажи Ему, что ты исполнен безграничного доверия к Его благодати, и, поскольку Он — твой Спаситель, ты уверен, что все будет хорошо. Это вопрос Его чести как Искупителя, и тем самым ты обезоружишь Его. Продемонстрируй Ему наивное,

детское благочестие — целостное и неповрежденное. Взгляни на Него ничего не ведающими невинными глазами (о, этот «чистый взор творения»), и Он не откажется посвятить тебя в Свои запутанные тайны. Царство Его — не от мира твоего. Оставь Его в Его недосягаемой тьме; твоему свету не нужно пытаться понять ее.

После всего этого остается еще Церковь как таковая — Его прибежище. Церковь — и церкви. Здесь Он собрался с силами, здесь сосредоточено оружие Его благодати. Здесь нужно разбить Его окончательно. Тогда нет у Него никакого пристанища, тогда у Него потеряна последняя почва под ногами, и Царство Его воистину не среди нас. Но утешьтесь — эта битва почти уже выиграна. Все идет к тому, что Он окружен уже и в Церкви. Ибо здесь, и прежде всего здесь, Он хотел общаться с людьми по-человечески. Здесь Он изобрел чудо Своей Евхаристии: Он в тебе, и ты в Нем. Нескончаемое брачное пиршество между Ним и тобою, брак, в сравнении с которым единение мужа и жены — лишь малый и бедный опыт. В этом одеянии Хлеба и Вина Он хочет пребывать среди нас во плоти, пребывать, чтобы участвовать в радостях и горестях человеческих. Но напомните Ему о разделяющей нас благочестивой дистанции! О символическом значении Евхаристии! Научите Его хотя бы немного мыслить эсхатологически! В конце концов, мы пребываем во времени, Он же — в вечности. И чтобы Он понял, что мы имеем в виду, извлеките Его из Его дарохранительницы! Мы хотим думать о Нем более духовным и возвышенным образом! Да будет духовным присутствие Его, да будет духовным Царствие Его! И все эти уж слишком человеческие наслоения — все эти статуи, исповедальни, скамейки, образа, картины Крестного Пути, облака ладана: прочь все эти скандальные напоминания о Его близости! Да будет прозрачным воздух между Ним и тобой! Долой это двусмысленное, полу-человеческое, полу-Божественное посредничество, долой этот чувственный полусвет! Разве Он не воскрес из мертвых, разве не восседает одесную Отца? Не слишком ли рано придет Он, чтобы судить живых и мертвых? Отнесемся ко всему этому трезво и, отправляясь на Трапезу, не забудем прихватить церковный песенник и надеть на голову цилиндр.

Кроме этого, можно спрятать Его за иконостасом. Там, в глубине, невидимые простым народом, свершают свой обряд иереи, и оттуда доносится лишь отдаленное пение и бряцание кадила. Там свершается трисвятая мистерия, образ и подобие небесной литургии, и любое прикосновение к этой тайне было бы кощунством. Народу же довольно уходящих ввысь образов. На них, на этих образах, огромные святые, бестелесные и недоступные, в одеяниях с иератическими складками, отрешенно воздевают ввысь свои изможденные руки. К ним можно обращаться в молитвах, их можно просить о представительстве. Фаворский же свет, в высях которого восседает на троне Господь, может ослепить. Лишь немногие, десятилетиями спасавшиеся на Афонской горе, были удостоены экстатического приближения к этому свету. Поистине достойна восхищения красота этих икон, ибо открывающийся в них духовный мир освобождает нас от навязчивости Его любви.

Что касается вас, добрые католики, то вы называете Его пленником дарохранительницы. Там Он под надежной стражей, в холодном золотом ларце, ключ от которого спрятан где-нибудь в ризнице, в каком-нибудь сундуке. Итак, Он пленен и должен быть доволен, если в течение дня к Нему приходят двое-трое пожилых людей, чтобы помолиться по четкам. «Знаешь ли ты, что такое пустыня и одиночество?» Там, снаружи, люди спешат по своим делам; они несутся со своими папками, школьными сумками и корзинами для покупок, минуя церковь, что, подобно мертвой стене, рассекает пестрые ряды торговых витрин. Никто из этих людей не думает о Нем — не думает, потому что Он никому не нужен. Стучат пишущие машинки, дымят фабричные трубы, школьники решают математические задачи, у домохозяйки большая стирка: все идет своим чередом, все это замкнутое в себе кровообращение, в котором Ему нечего делать и в котором Он попросту не предусмотрен. Где-нибудь во время вечерней Мессы звонит колокольчик, отмечая пресуществление Святых Даров; звонит — для кого? Служитель прибирает в церкви, алтарь прячется под покровом, и мертвая тишина обнимает Того, Кого считают мертвым.